Лес родственников: Деревья вместо фоторамок
Дерево — символ жизни, а лес — символ рода, считает минская художница Анна Бунделева. Она копирует фотоархивы своей семьи и помещает портреты родственников в дупла деревьев. Оказывается, такой проект обладает терапевтическим эффектом.
Фотографическая Беларусь продолжает закреплять за собой необычный статус — самой языческой из всех христианских стран и самой христианской из всех языческих.
Тема «другого мира» неизменно присутствует в проектах белорусских фотографов. Андрей Ленкевич — куратор, преподаватель и директор «Месяца фотографии в Минске» — посвятил язычеству уже две фотокниги («Паганства» и «Загляни в глаза Первобогу»). Сергей Лескеть изучает бабушек-шептуний и заинтересовал мистическими обрядами даже британский The Guardian.
Коллективное бессознательное также находится в фокусе внимания минской художницы Анны Бунделевой. Похоже, что метафору «древа жизни» она воспринимает буквально — в срезы и дупла деревьев из соседнего парка Анна «прописывает» родственников из семейного фотоальбома.
Художница, дизайнер. Участница мастерских Антонины Слободчиковой и Жанны Гладко (Минск). Выставлялась в Галерее «Ў» и Национальном центре современных искусств (Минск).
— Проект «Большая семья» — очень личная история, я даже рассматриваю ее как своеобразный терапевтический акт. Когда у меня появилась идея вставлять фотографии из семейного альбома в дупла, это было самовыражением без художественной или протестной направленности — исключительно поиски успокоения и тишины.
Помню, первым внимание привлек дуб по соседству с домом — один из его срезов по форме показался идеальной рамкой, снимок будто сам туда просился. В итоге в рамки превратился целый парк.
Семейные фотографии притягивали меня всегда: нравилось рассматривать лица дальних родственников, запечатленных в то время, когда они еще были детьми. Ведь сейчас я воспринимаю всех родных как взрослых — на снимках какие-то совсем другие дети. В архиве есть своя магическая эстетика, визуальный язык, который мы утратили.
Конечно, на деревья я не помещала оригиналы из альбомов: я сканировала снимки, а затем распечатывала на бумаге. Ни деревья, ни фотографии не пострадали.
Варианты идеального синтеза получались не сразу. Приходилось учитывать массу параметров: композицию фотографии, цвет, форму среза. Поняв, что снимок подходит дереву, я аккуратно обрезала фото, а затем скальпелем вставляла в полость среза, без использования клея. Подозреваю, что со стороны мои манипуляции походили на работу хирурга — с собой у меня всегда был целый набор инструментов.
Прохожие часто останавливались, наблюдали за моими действиями, иногда подходили с расспросами. Кто-то думал, что я занимаюсь объявлениями «разыскивается» или отмечаю снимками места чьей-то гибели. Любопытство смешивалось с осторожностью и легкой враждебностью: что тут происходит? Я спокойно объясняла свои намерения, обещая, что фотографии в лесу не оставлю — и родственников обязательно «верну домой».
Терапевтические прогулки с ритуальными инсталляциями продолжались всю осень 2014 года. Зимой из-за холодов пришлось приостановиться. Летом удалось сделать несколько фотографий на Браславских озерах и Свитязе: там я нашла безумно красивые лежачие деревья, куда родственники вписались просто прекрасно.
Дерево — универсальный символ жизни. Оно подвержено гравитации, болезням, смерти. В древности его рассматривали как настоящий тотемный столп. В лесу я чувствую, как почва уходит из-под ног, а внутри прорастает что-то языческое.
Лес — точная метафора рода. За ним, как и за каждым человеком, — толпы других. Находясь среди деревьев, я очень четко ощущаю свое «неодиночество». Контакт с этим необъяснимым «сверхприродным» дико возбуждает.
Важной также оказалась реакция моих бабушек на проект. Обе молча посмотрели на снимки, и было видно, что им очень лестно, что кто-то заинтересовался их фотографиями молодости — а значит, ими самими — с такой необычной стороны.
