Под микроскопом: Как найти себя с помощью фотографии

Слово «санаторий» происходит от латинского sano — «лечу, исцеляю», — и его использование в англоязычной среде и на постсоветском пространстве заметно отличается.

В англоязычной традиции это учреждение с исключительно медицинским подходом: до открытия антибиотиков туда отправляли на лечение пациентов с хроническими заболеваниями, чаще всего — туберкулезом. Впервые эта практика упоминается в эссе британского пульмонолога Джорджа Бодингтона, открывшего санаторий в Саттон-Колдфилд в 1836-м. Врач рассчитывал, что добиться выздоровления можно с помощью морозного воздуха, умеренных физических упражнений и здорового питания.

Эта теория не имела большого успеха среди ученых, а открытие антибиотиков привело к повсеместному закрытию санаториев. Но идея здравниц прижилась в Советском Союзе. Здесь санаторий был островком безвременья с четким режимом отдыха, питания и лечебно-оздоровительных процедур, ассоциирующимся с пальмами, Черным морем и легкой хандрой.

Меланхоличная атмосфера и ощущение застывшего времени продолжают вдохновлять художников и писателей: в санаториях происходят события романа Томаса Манна «Волшебная гора», фильма Алексея Учителя «Дневник его жены» и части масштабного проекта The Sochi Project Роба Хорнстры. Свежую интерпретацию возможности выздоровления в специально созданном для этого пространстве предлагает фотограф Андрей Красилин: издательство Dostoevsky Publishing опубликовало его фотокнигу Sanatorium.

— Три года назад в санатории «Урал» неподалеку от Анапы прошла конференция по оптическим явлениям и материалам для фотоники. Я отправился туда с докладом на тему оптической термометрии, проводимой с помощью кремниевых наночастиц. Поскольку я с раннего детства увлекался фотографией, вопроса «что взять с собой в поездку (помимо научной презентации)?» не возникло — конечно, я поехал с фотоаппаратом.

В любом санатории, независимо от цели приезда, ты поневоле начинаешь подчиняться ритму его жизни. Его ритуалы очищают от цивилизационной шелухи званий и достижений, открывают тебя для происходящего вокруг.

Но спокойствие подобного места всегда обманчиво. Главный источник напряжения — непреодолимая дистанция между «я» и миром: полное погружение в закат или шум волн вдруг становится невозможным, и ты застываешь в шаге от единения с ним — то ли от нерешительности, то ли от невозможности что-либо изменить. Что именно не позволяет нам пережить полноту собственного существования, достичь гармонии? С таким вопросом и пачкой фотографий я очнулся в октябре, где-то в Петербурге. Два следующих года я работал над своим высказыванием.

В моей семье всегда трепетно относились к книгам, поэтому для презентации проекта я выбрал формат фотокниги. Книга — это всегда более продолжительное, вдумчивое и личное путешествие, чем посещение выставки или рассматривание инсталляции. Мы с моим будущим издателем Ириной Поповой поместили снимки в пространство, где чередуются виды фотобумаги и типы печати, обилие цветов и оттенки черного.

Что именно не позволяет нам пережить полноту собственного существования?

Размышления о сути дистанции я выразил микрофотографиями частиц и материалов, синтез которых провожу я и мои коллеги. Снимки я получил с помощью электронных микроскопов — эти приборы, занимающие подчас отдельные помещения высотой в два этажа, дают возможность наиболее четко визуализовать материю.

Так фотокнигу наполнили изображения гидросиликатных наносвитков, ферритной керамики, алюминия — но, конечно, зрителям неважно, какой именно объект они рассматривают. Выбирая изображения из обширного архива, мы с Ириной добивались, чтобы они перекликались по форме с увиденным в санатории.

Самой трудоемкой стала текстовая часть. Мне очень не хотелось сопровождать проект какими-то абстрактными рассуждениями; в итоге я добавил в книгу небольшой рассказ о пациенте санатория, находящемся в поисках целости, утерянной частички себя. В четырех главах фотокниги он движется к неизбежному финалу, который мне пока не хотелось бы раскрывать. Этой историей я старался отразить мое собственное состояние, в котором были сделаны фотографии.

В четырех главах фотокниги пациент движется к неизбежному финалу.

В качестве эпиграфов я выбрал отрывки из работ Владимира Вениаминовича Бибихина: курса лекций «Энергия» и комментария к работе Мартина Хайдеггера «Вещь». Бибихин оказывает на меня огромное влияние, поэтому цитатой я хотел бы выразить ему благодарность, а также познакомить других людей с его творчеством.

«Стоит взглянуть на наш мир с пренебрежением, и мы подрубаем единственный сук, на котором можно сидеть: то единственное, что у нас есть, ведь мира, который там, у нас нет, тот мир в нашем воображении, он на самом деле несравненно нищее, чем самая жалкая вещь этого мира, как самая красивая фотография роскошно сервированного стола хуже, чем самая маленькая завялая морковка. Фотографии в каком-то смысле просто нет, есть вещь мира, картон с химическим покрытием и разное состояние этого покрытия», — писал Бибихин в «Энергии XVIII».

Использование последней части отрывка в книге с фотографиями, претендующей на некое понимание происходящего, призывает к умению отменять значимость результатов своей работы, какой бы большой и сложной она ни казалась. В этом отчуждении, отказе от своего детища я вижу последнее необходимое условие для создания чего-то действительно целостного — большой вещи, которая «сама себе приют» и живет своей жизнью.