Вторжение в Лондон

Считается, что первые поселенцы появились в Австралии 50-80 тысяч лет назад. Западный мир нашел Австралию только в начале XVII века, а активно осваивать начал еще полтора столетия спустя. Британцы встретили здесь охотников и собирателей, обладавших преимущественно устной культурой, — в 1788 году их было, по разным оценкам, от 400 тысяч до миллиона человек.

Аборигенов сильно подкосили вооруженные столкновения с британцами и завезенные ими болезни: корь, оспа и туберкулез. К началу XX века на континенте осталось около 93 тысяч коренных австралийцев — в основном они работали в мясной промышленности за очень небольшие деньги. Численность аборигенов стала расти только в 1930-х годах и с тех пор восстановилась до около полумиллиона человек.

О правах австралийских аборигенов активно заговорили только в 1960-х. Они получили голос в Содружестве наций, в стране прошли протесты против дискриминации в зарплатах, а в конституции было закреплено избирательное право коренных жителей (ранее оно варьировалось в разных провинциях). В 1970-х была предпринята попытка вернуть коренному населению право на его территорию, но в 90-х решение отменили.

Правозащитные организации считают, что в Австралии до сих пор существует расовая дискриминация аборигенов.

— Действие проекта «Вторжение» происходит в Лондоне, ведь вся история Австралии последние 250 лет строилась вокруг того, что делали с нами англичане во времена колонизации и заселения материка. Все это очень сильно отразилось на коренных жителях, но ситуация мало отличалась от происходящего в других частях света. В этой работе я хотел передать то потрясение, которое коренные народы испытывали 250 лет назад. Представьте себе шок местных от встречи со странными наряженными в шкуры бледнолицыми существами, которые плавают на огромных бревнах в океане, палят из мушкетов. Такой же шок, только в декорациях сегодняшних реалий, я хотел вызвать и у зрителей. Реакцию аборигенов можно сравнить с ощущениями человека, увидевшего НЛО. Ужас был бы примерно такой же.

Технически «Вторжение» было сделать очень трудно. Все началось с фильма Альфреда Хичкока 1963 года «Птицы», я даже подумывал включить птиц в каждый кадр. По мере работы над проектом он своей эстетикой стал все больше напоминать малобюджетные ленты категории В — с пластиковыми динозаврами и фэйковыми ящерицами. С той разницей, что мои животные все же были настоящими — это австралийские звери и птицы, которых я специально снимал в зоопарке.

В проекте было задействовано 50 человек, а на съемки ушло 8 месяцев. Да, признаюсь, меня заносит. На первых этапах я не представлял, через что мне придется пройти, чтобы добиться желаемого результата. Разместить толпы мужчин, женщин, детей и животных на оживленных узнаваемых улицах Лондона или транспортировать аборигенов из отдаленных уголков Австралии в Британию сложно. Я бы сказал, невозможно, если ты не Спилберг и если у тебя нет неограниченного бюджета. Чтобы остаться в рамках бюджета, мы решили снять задник в Лондоне, а людей — в студии. Директор производства предложил нанять эксперта по освещению, чтобы мы могли достичь света, идентичного фону. И все получилось.

Я сотрудничаю с прекрасной командой людей, увлеченных проектом и ориентированных на результат. Большинство из них — из мира моды и телевидения. Они всегда готовы поработать со мной, понимая, что таким образом могут изменить видение зрителей, помочь публике лучше узнать историю коренных народов, показать, что кроме черного и белого есть и другие цвета. Это очень помогает.

Другой мой проект называется «Мать». В отличие от «Вторжения» он рассказывает более личную историю, но и в ней есть политический слой. С 1905 года по 1970-е австралийское правительство активно внедряло политику, согласно которой детей австралийских аборигенов и островитян Торресова пролива изымали из семей и передавали в семьи белых. Детей, выросших в таких условиях, стали называть «украденным поколением». Я тоже был усыновлен, хотя себя к этой группе не отношу.

Когда меня усыновили в конце 1960-х годов, политика «украденного поколения» все еще была в самом разгаре, и местная коренная община часто спрашивала мою приемную семью обо мне, пытаясь разузнать, кто я и откуда. Когда много лет спустя я встретился со своей биологической матерью, она призналась, что думала обо мне каждый день. Идя по улице мимо мальчиков того же возраста, она задавалась вопросом, не я ли это. Ее слова нашли отражение в работах из проекта: например, в той, где молодая мать направляется к коляске — однако она не приближается к ней ни на сантиметр. В каждом кадре, где должен быть ребенок, его нет. Мы видим лишь женщину, уставившуюся на предмет «вне кадра» и окружающую ее пустоту. Ей никогда не найти того, что она ищет. В проекте «Мать» я показываю два взгляда: взгляд ребенка, растущего без исторической идентичности, и скорбь матери, страдающей от потери сына. Их ощущения в чем-то похожи.

Мой метод работы напоминает работу художника, только вместо холста у меня цифровые слои.

Мир искусства становится все более коммерческим. Многим кураторам и галереям сегодня не хватает риска: все они хотят гарантию успеха, а это мешает им открывать неизвестных авторов. На каждую выставку известного художника должна приходиться выставка неизвестного.

Если работа хорошая, разве важно, кто ее автор и откуда он?