Стив Маккарри: «История, переданная в красках, выглядит более правдоподобной»

Несколько лет назад солидную коллекцию фотографий Стива Маккарри приобрел Эрмитаж; сейчас снимки из этой коллекции демонстрирует Московский музей современного искусства. В сущности, приобретение работ музеем такого уровня — всегда событие. «Я не отбираю работы в коллекцию музея, я отбираю работы, которые войдут в мировую историю», — отметила однажды директор лондонского Тейт Модерн в интервью журналу Art & Antiques. Так что сегодня смело можно сказать, что красочные снимки действующего члена агентства Magnum стали историей.

Однако после скандала 2016 года, когда известный фотограф попался на удалении со снимка предметов и фигур, возник вопрос, что именно станет историей: визуальные повествования, где допустима любая степень вмешательства, или документальные кадры, которые редактировались согласно общим требованиям к журналистам.

После конфликта с манипуляциями в 2016 году вы сказали журналу TIME, что вы теперь визуальный рассказчик, а не репортер. В чем принципиальная разница?

Я больше не работаю на журналы и газеты. Вот что я имел в виду. Надеюсь, я прояснил этот момент?

Не совсем. То есть вы больше не играете по правилам, которые устанавливают журналы и газеты?

Если вы хотите обсуждать те правила, по которым я играю, тогда мы заканчиваем разговор через пять минут. Это будет интервью на пять минут по интересующей вас теме. У вас есть другие вопросы?

Что для вас визуальная история?

Я получаю удовольствие от того, что могу смотреть на мир под определенным углом, интерпретировать то, что вижу. Я снимаю истории о людях и местах, где я побывал, но, может быть, эти истории в большей степени рассказывают обо мне, чем об окружающем меня мире и людях. Это довольно личные вещи.

В визуальных историях часто смешиваются реальность и вымысел. Можно ли то же самое сказать о ваших проектах?

Я бы так не сказал.

В одном интервью вы говорили: чтобы сделать хороший кадр, фотограф должен оказаться в сложной ситуации. В каких сложных ситуациях вам приходилось оказываться?

Когда вы работаете над такими проектами, как «Муссон» — он снимался в очень непростых погодных условиях, — вы должны оставить себе время на то, чтобы просчитать ситуацию и найти решение. От этого будет зависеть, насколько удачным выйдет кадр. Единственным разумным решением в том проекте было снимать, находясь в буквальном смысле в воде (get into hot water — «оказаться в сложной ситуации»). То есть дело не в том, что вы ищете сложные ситуации, чтобы сделать хороший кадр, а в том, что вы ищете решения, которые не всегда могут быть простыми.

Ваши работы известны чеканными композициями и фантастическими цветовыми сочетаниями. Что еще важно для вас?

Удачный снимок — это не чеканная композиция, и не цветовое решение, и не мягкий свет. Это та история, которую снимок рассказывает; те эмоции, которые он передает. Но история, переданная в красках, выглядит более правдоподобной. Я бы сказал так: цвет в фотографии — это моя личная правда. Это не значит, что цветная фотография лучше черно-белой. Мне скучны все эти рассуждения: и ч/б, и цветная фотография хороши по-своему.

Вы специально выбираете места, где много ярких красок?

Конечно, в Бирме, Индии, Камбодже больше красок, чем в других странах, а вот, например, Япония практически монохромная. Однако красочные снимки для меня — не самоцель. Я не ищу цветовые сочетания, но когда я вижу удачное сочетание, думаю: «Великолепно. Это нельзя пропустить».

В Индии вы снимали почти 40 лет. Была история, которую вы долго не могли выбросить из головы?

Сюжеты, которые интересовали меня, — это не какие-то выдающиеся события, скорее минутные впечатления: печаль, скорбь, радость. Это не то, о чем я подолгу думаю после съемки.

Красочные снимки для меня — не самоцель.

В Индии и Тибете вы снимали буддистов. Чем они вам были интересны?

Буддизм — что-то вроде шоколадной глазури на пирожном, ведь предметом моего интереса всегда были верующие люди. Какое-то время я снимал людей, исповедующих ислам, индуизм, сикхизм, джайнизм, иудаизм. Но буддисты мне казались привлекательнее других.

Все знают ваш снимок афганской девочки с обложки National Geographic 1985 года, но мало кто слышал о кампании National Geographic и BBC, в ходе которой журналисты через 17 лет отыскали эту девочку и узнали, как сложилась ее жизнь. В этой кампании участвовали и вы. Какие цели вы преследовали?

Когда мы наконец нашли ее — что было большой удачей, — я почувствовал облегчение от того, что она вообще осталась жива. Семнадцать лет этот снимок приносил мне деньги, которые были и ее в какой-то мере. Я думал, что смогу помочь ей и ее семье. После этого фильма я старался поддерживать ее материально.

Я читаю на вашем лице удивление. Что вас удивляет?

Это скорее сомнение, что интерес был только в оказании помощи. Ведь все мы любопытны.

Ну конечно. Она была для нас большой загадкой. Когда в конечном итоге мы поняли, что она жива, всех очень волновало, как она выглядит, как сложилась ее судьба, какая у нее семья.

Она была для нас большой загадкой.

В 2013 году в Москве представляли снятый вами календарь Pirelli. Сложно ли было документальному фотографу участвовать в рекламном проекте?

Нет, это не только не сложно, но и довольно приятно. В съемках участвовали топ-модели, которые были очень артистичны, интеллектуальны, умели подстраиваться под фотографа. Эта съемка была серьезным отклонением от привычного курса Pirelli, руководство которого до этого интересовалось только съемками обнаженной натуры. Модели были в одежде, и мы отбирали не просто красивых женщин, а тех, кто занимается благотворительностью, борется за экологию и так далее. Например, Петра Немцова основала фонд Happy Hearts Fund, который помогает детям-сиротам. То есть это реально были те люди, которые пытаются изменить мир к лучшему.

Какие работы из вашего журналистского прошлого вошли в историю, кроме фото афганской девочки?

В коллекцию Эрмитажа еще вошел снимок, сделанный в Кувейте во время войны в Персидском заливе.

Ваш проект Zero-Ground о событиях 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке не только стал частью коллекции музея, но и его напечатали сразу несколько изданий. Это был заказной материал или ваш личный проект?

Это был мой личный проект, никаких заказов не было. Я живу недалеко от Вашингтон-Сквер-парк, и окна моего офиса выходят на Нижний Манхэттен. 11 сентября я как раз оказался в офисе, когда мне позвонили и сказали, что Всемирный торговый центр в огне. Я сразу отправился туда. Вначале я смотрел на все это и не мог поверить в реальность происходящего, только через какое-то время справился с эмоциями и стал снимать.

То есть я просто оказался в эпицентре событий и понял, что должен снять все, что происходит в районе Zero-Ground, для истории.

У нас осталось пять минут до конца интервью — можем ли мы прояснить вопрос с манипуляциями? Питер ван Агтмаел, ваш коллега по Magnum, сказал TIME, что он вполне допускает разного рода манипуляции, вот только ложь для него неприемлема. Вы согласны с ним?

Это он защищал меня от нападок. Да, я согласен с ним.

Выставку Стива Маккарри «Нерассказанная история» можно увидеть в Московском музее современного искусства на Гоголевском бульваре до 2 сентября 2018 года.