Художница Анна Щербина: «Я решила эксплуатировать свой стыд»

Украинская художница Анна Щербина начала работать как живописец, а затем перешла к графике, скульптуре, видео и инсталляции. Сегодня она снова возвращается к живописи, переосмыслив ее значение. Щербина экспериментирует с голосом: в Фонде ИЗОЛЯЦИЯ состоялась премьера музыкального перформанса, созданного ею в коллаборации с художницей Ульяной Быченковой и Pidozra.

Весной 2018 года на Михайловской площади в Киеве временно была установлена скульптура Анны Щербины против пыток и насилия. Работы художницы можно было увидеть в Центре визуальной культуры, PinchukArtCentre, а также Национальном художественном музее в рамках проекта «Соцреализм. Казаться другим».

В одном из своих интервью ты говорила, что тебе нравится формулировка «художница-ремесленница». Почему?

Я использую эти два слова через запятую: художница, ремесленница. Я пришла к этой формулировке после кризиса, связанного с моим образованием. Я получила классическое образование: художественная школа, училище, художественная академия. Все это время я обучалась живописи. Еще в училище я стала догадываться, что то, чем мы занимаемся, — не совсем искусство. И в какой-то момент возник протест: мне не хотелось использовать рисование и живопись в своих практиках.

Однако приходилось рисовать, чтобы прокормить себя. Я работала на других художников — писала им картины и получала за это деньги (авторство, конечно, оставалось за ними). Ко мне пришло осознание, что я работница, а то, чем я занималась, — ремесло.

Использование формулировки «художница, ремесленница» было попыткой свести мою практику в искусстве и в жизни в одно. Сейчас я возвращаюсь к рисованию и живописи — уже отрефлексировав, осознав свою практику и специфику труда.

Я не одна акцентирую внимание на ремесленном характере труда художника. Например, Давид Чичкан называет себя рисовальщиком.

Можно усмотреть отсылку к феминистскому контексту, в котором важны «ручные» практики.

На определенном этапе для феминисток было важно включить в контекст искусства практики, которые ранее воспринимались как хобби, домашнее женское творчество. Но феминистки никогда не зацикливались только на рукоделии — например, в 70-х западные художницы активно работали в жанре перформанса.

Работа с материалом приносит мне удовольствие. Последнее время меня стали интересовать вещи и их отношения — отчасти благодаря знакомству с теориями нового материализма и объектно-ориентированного феминизма. Они призывают на практике быть более внимательными и чувствительными к окружающему нас миру. Если мы хотим выйти за рамки бинарного человеческого мира, то нам придется поставить под вопрос субъектность как идею.

Как ты выбираешь материал, с которым работаешь? Как он связан с тематикой работы?

Всегда по-разному. Есть области, в которых я ориентируюсь; исходя из темы, происходит выбор формы. Часто образ является спонтанно. Есть определенная логика того, как в воображении формируется образ, есть интуитивность, связанная с профессиональным опытом и знанием, и есть доля мистики, которую я не могу объяснить рационально.

Я создавала работы в «женских» техниках — например, вышивки. Но мне хочется не заключать себя в рамки исключительно «женских» практик, а скорее проявлять свой взгляд, работая с разными материалами и медиумами. У меня есть нереализованные фантазии по работе с пластичными и чувственными материалами — силиконом, вазелином, волосами.

Материал всегда уже наполнен смыслом. Работа со звуком, в частности с голосом, для меня стала определенным вызовом: с одной стороны, потому что материальность звука невидима, с другой — потому что работа с голосом для меня всегда преодоление. Женский голос часто подавлен в политическом смысле, имеет место и самоподавление. Чтобы услышать, что говорит женщина, иногда надо прислушаться. Это требует усилия и со стороны слушателя, и со стороны говорящей.

Материал всегда уже наполнен смыслом.

Твоя аудиоработа «Взяла свої слова назад» кажется мне схожей с рисунком, размещенным в «Эротическом дневнике». В обоих случаях присутствует некий яркий «животный» образ и энергия.

«Взяла свої слова назад» была инспирирована художником и теоретиком Брэндоном Лабеллем, который занимается паралингвистическими (доречевыми) практиками. Доречевые и животные мотивы отчасти связаны с подсознанием, которое прорывается или даже постоянно присутствует в нашей жизни. Но вообще эта работа об отказе, о том, чтобы сделать шаг назад. Звуки, которые в ней используются, — это интимная коммуникация. Так мы иногда говорим с любимыми. Однако даже — и особенно — самые близкие люди должны уметь слышать «нет».

Я бы не сказала, что эти две работы связаны напрямую. Но они обе про нечто интимное, в них присутствуют некие эротические фантазии.

Часто подобные работы и темы вызывают стыд — стыд того, что ты озвучишь что-то неудобное, стыд проговаривания, стыд выявления чего-то личного, страх неприятия обществом. Насколько тебе комфортно работать с такими откровенными темами?

Стыд в моей жизни присутствует повсеместно. Это одна из доминирующих эмоций, если говорить об эротических темах в моей практике. У меня есть серия открыток, которые впервые были напечатаны для петербургской квартирной выставки в галерее «Егорка». Большинство вошедших в эту серию работ сентиментально-наивного характера, но одна говорит именно о стыде. На ней изображена женщина в коленопреклоненной позе, над ее попой заносится рука. И надпись: «Господи, прости меня, шлюху». Эта работа — квинтэссенция моих отношений со стыдом.

Женщина в коленопреклоненной позе, над ее попой заносится рука. И надпись: «Господи, прости меня, шлюху».

Однажды я осознала, что если бы не было стыда, не было бы и удовольствия. Поэтому я решила эксплуатировать свой стыд, не подавлять его и не избавляться от него, а использовать, чтобы в итоге получить удовольствие. По сути, мои эротические работы очень терапевтичны и несут для меня пользу. Я не преследую такую цель, но это возникает как побочный эффект.

Ты обращаешься к женскому телу, часто обнаженному. Что оно для тебя означает?

Обнаженное тело — это просто тело. Для меня оно не столько про эротику, сколько про человека. Я нахожу эротическое в действии и контексте: раздевание и одевание, например, пробуждает больше эротических фантазий. Но, конечно, в массовой культуре женщина и ее тело часто показываются как пассивный объект, товар, и с этим надо считаться. Поэтому, обращаясь к женскому обнаженному телу, я стараюсь перевернуть эту ситуацию.

Правильно ли я понимаю, что интимные темы возникли в твоей индивидуальной практике, а в группе (ЙОД, Коллектив Конкретных Дат) ты не могла развивать эти сюжеты?

Хотя ЙОД недавно сделал выставку прежним составом, по большому счету это минувший проект. ККД тоже не функционирует. Мы никогда не поднимали интимные темы. Может быть, потому, что эротика касается очень личного и индивидуального, а мы работали с «важными» политическими и историческими вопросами.

Если ты спросишь, как можно такие темы поднимать коллективно, то форма «Эротического дневника» была удобным форматом. Он позволил собрать воедино разный личный опыт и индивидуальные практики женщин. Сейчас мы с несколькими художницами — Ульяной Быченковой, Жанной Долговой и Валентиной Петровой — готовим выставку «Пещера золотой розы», название которой позаимствовали у детского сериала 90-х. Мне удобен такой формат женского сообщества в том числе для затрагивания эротических тем.

Ты видишь возможности для существования такого сообщества в нынешних украинских условиях?

Я думаю, что такое сообщество может существовать в форме подружества. Недавно в своем докладе кураторка Оксана Брюховецкая использовала формулировку «институт подруги», говоря о советских женских практиках солидарности. По большому счету он и сейчас продолжает существовать. И мне кажется, что он очень политичен по своей сути и по своим возможностям — только его надо понимать не как форму эскапизма от патриархального давления, а как принцип построения сообщества. Феминистские организации и движения, работающие над перераспределением власти, должны строиться на принципе подружества.

Важно отличать подружество от сестринства. Последнее отсылает к кровным связям, намекает на присутствие старших покровителей. А подружество строится на равенстве и взаимном интересе. Эти идеи интересно развивает женский художественный дуэт «Добро пожаловать в кукольный дом».

Охарактеризуй художественное феминистское движение в Украине. Насколько эти темы важны для украинского художественного сообщества?

Украинскому феминистскому движению есть над чем работать. На марши 8 марта выходит все больше людей, которые открыто говорят о гендерном неравенстве, насилии; растет осознание женщинами своих прав. Но в то же время официальная повестка марша становится все более либеральной. Возможно, такой подход способствует массовости, но в 2018 году это привело к бойкоту марша некоторыми низовыми фем-организациями.

Если говорить о феминистском искусстве, то интерес к нему растет — и за счет выставочных проектов, и за счет яркой индивидуальности художниц. Ведется и исследовательская работа. Многие феминистские выставки имеют дидактический характер — это может быть немного скучно, но имеет определенный позитивный эффект. Думаю, будет появляться все больше интересных художественных фем-проектов.

Насколько тебе как художнице важно знать теорию, в том числе теорию искусства и современную философию? Чего тебе не хватает в украинском контексте?

Тут встает старый вопрос о знании. Можем ли мы личный опыт считать знанием? Я не думаю, что знание теории — это обязательное условие для того, чтобы заниматься искусством. Есть примеры художниц-аутсайдерок, например Божены Чагаровой, которые и без книжек делают интересные работы. Но лично мне нужен интеллектуальный обмен, в том числе через теорию, чтобы лучше ориентироваться в происходящем, развиваться и усложняться.

Если говорить про фем-теорию, то в украинской академической среде феминизм, кажется, не особо присутствует. То, с чем я знакомлюсь на данный момент, — это зарубежный, в том числе российский, феминизм.

Ты говорила, что возвращаешься в живописи. В какой форме и с какими темами? Почему ты приняла такое решение?

Мне просто захотелось вновь рисовать. В этом мне помогло преподавание: я все время повторяю ученикам, что все могут рисовать, — и вот наконец поверила, что и у меня тоже неплохо получается.

Я долго была фрустрирована тем, что от художницы требуется логика и последовательность в выстраивании практики. Мне казалось, что все мои работы о разном, что вся практика получалась какой-то распорошенной. Но сейчас я для себя нашла две основные линии, которые, как язык змеи, исходят из одного, но разветвляются в определенной точке. Первая линия — это феминистские практики. Вторая — рефлексивно-критическая по отношению к моему образованию и к самому рисованию. Те планы, которые я наметила для себя в живописи, связаны с этими двумя линиями.

Насколько реально художнику в Украине работать с волнующими темами и демонстрировать их в публичном пространстве?

Не очень легко. У нас определенный институциональный кризис: немного площадок, где можно работать, часто очень ограниченный бюджет. Нужно либо лепить из того, что есть, либо просто ничего не делать. Есть и проблема цензуры, связанная с консервативностью общества и с ростом правого движения. Мне лично пока не приходилось с ней сталкиваться, но напряжение ощущается.

Нужно либо лепить из того, что есть, либо просто ничего не делать.

В художественном поле есть и гендерный дисбаланс. Особенно это ощущают начинающие художницы, так как нас еще во время учебы готовят к тому, что мы не для того созданы. Конечно, по сравнению с 90-ми художницы чувствуют себя более включенными и уверенными. Но если посмотреть на премии, то мужчины все еще доминируют. Например, в 2018 году на премии PinchukArtPrize из 20 номинантов было только пять художниц, а на Премии Малевича все три номинанта были мужчины. Почему?

Над какими проектами ты работаешь сейчас?

Я сейчас вовлечена во множество коллективных проектов. Например, с художницей Валентиной Петровой мы работаем над созданием серии о женском правом движении для сериала «Озброєні та небезпечні».

Кроме того, сейчас мы с художницей Ульяной Быченковой и музыканткой Pidozra работаем в жанре музыкального перформанса. Недавно мы выступили на открытии выставки «Озброєні та небезпечні» с номером, в котором деконструировали образ благодетельной няни из американского мюзикла 60-х The Sound of Music.

Также я работаю над серией акварельных миниатюр, основанных на моих впечатлениях от путешествий по Луганской и Донецкой областям. Параллельно развиваю эротическую тему: мне понравилась практика эротического дневника, и я хочу продолжить ее в индивидуальной работе. У меня также есть скульптурные фантазии, ожидающие своего часа для реализации.

Ну и, конечно, работа над групповой фем-выставкой. Для нас это важный проект, в котором мы хотим сформировать свое поле, где нам самим было бы интересно и где мы сможем иметь пространство для рефлексии, критики и удовольствия.

Я столкнулась с тем, что очень часто ты не знаешь, чем именно занимается тот или иной художник, и нет ощущения того, что ты можешь уследить за его или ее практикой. Это часто дает ложное или смутное представление о том, что происходит в широком художественном поле.

Этого действительно не хватает, как не хватает критики и профильных изданий. Фейсбук в какой-то мере дает информацию, но это очень избирательный формат. Как еще художники и художницы сегодня могут узнавать о практике друг друга? Ходить друг к другу на выставки, читать интервью, участвовать в совместных проектах.

Все фото: scherbynaanna.com