Сильны, потому что невидимы: Как британская аристократия сохраняет свое влияние

11 января этого года после непродолжительной болезни в возрасте 77 лет умер третий барон Лайелл, Чарльз. Свой титул и поместье Киннорди площадью 10 тысч акров он унаследовал еще в четырехлетнем возрасте. После учебы в Итоне и в аристократическом оксфордском колледже Крайст-Черч Чарльз почти 47 лет провел в палате лордов. Барон смог остаться в парламенте даже после реформы 1999 года, когда большинство наследственных пэров были исключены из палаты: он стал одним из 92 избранных наследственных пэров. По новым правилам, после его смерти на освободившееся место были устроены довыборы, в которых приняли участие 27 наследственных пэров.

В своих заявлениях большинство кандидатов акцентировали внимание на карьерных достижениях и списках регалий. Но Хью Кроссли, 45-летний четвертый барон Сомерлейтон, сделал упор на идеологию. «Я считаю, что наследственное пэрство необходимо сохранить: этот принцип воспитывает глубокое чувство долга перед благом нации», — отметил он.

Кроссли несложно понять: он наследник поместья Сомерлейтон-Холл в графстве Саффолк. Его предок, крупный промышленник сэр Фрэнсис Кроссли, приобрел имение еще в 1863 году. В этом роскошном поместье площадью 5 тысяч акров (2 тысячи гектаров) с садами, парковыми лабиринтами, вольерами для птиц, 300-футовыми (100-метровыми) колоннадами и причалом для яхт он родился и провел всю свою жизнь. Конечно, наследственные принципы для него святы.

Но если судить по активности в палате лордов, большую часть XX века аристократия демонстрировала к благу нации удивительное равнодушие. Посещаемость дебатов была крайне низкой, хотя у пэров и так очень щадящий график: рабочий день начинался в 3:45 или 4:15 пополудни, а рабочая неделя чаще всего ограничивалась тремя днями. Даже во время Второй мировой войны дебаты редко собирали одновременно более пары дюжин пэров, а в послевоенные годы эта тенденция только усугубилась. Регулярное посещение парламента казалось их светлостям слишком утомительным — за исключением ситуаций, когда на карту были поставлены их личные интересы или были задеты их убеждения. Яркий пример — когда в 1956 году один из членов палаты общин выдвинул законопроект об отмене смертной казни: лорды отклонили его убедительным большинством в 238 голосов против 95.

В наши дни мы привыкли считать британскую аристократию историческим курьезом. При Тони Блэре большинство наследственных пэров были исключены из палаты лордов (их осталось лишь 92 вместо 650). Может показаться, что это свидетельствует о полной утрате влияния. Но факт, что 92 наследственных пэра остались в парламенте (а это больше, чем число участников почти всех заседаний за последние восемь десятилетий), — это победа, доказывающая, что их влияние по-прежнему сильно. Ведь они смогли не просто отсрочить, а предотвратить дальнейшее реформирование палаты лордов и укрепить свое в ней присутствие.

К 1990-м многие аристократы утратили интерес к политике, но тем, кто все-таки решал реализовать свои парламентские права, палата лордов обеспечивала легкий путь во власть. Так, при Джоне Мейджоре сразу несколько наследственных пэров были назначены на важные правительственные должности: виконт Кранборн стал председателем палаты лордов, а среди министров было семь графов, четыре виконта и пять наследственных баронов. И даже в администрации, сформированной в июне 2017-го Терезой Мэй, — один граф, один виконт и три наследственных барона.

За прекрасным фасадом британской аристократии, за романтичными биографиями некоторых ее представителей скрываются гораздо более мрачные стороны: века воровства, насилия и ненасытной алчности. Исторически определяющей чертой аристократии было отнюдь не благородное стремление служить обществу, а отчаянная жажда власти. Аристократы самыми разными способами захватывали землю — экспроприировали ее у монастырей, закрепляли за собой для единоличного пользования под предлогом эффективности. Они держались за свои богатства и укрепляли незыблемость своего социального статуса. Они заставляли уважать себя, демонстративно тратя непомерные средства на дворцы и драгоценности. Они установили строгий свод правил для всех остальных членов общества, но сами жили по совсем иным стандартам. Они верили (и принуждали верить других), что иерархическое социальное устройство с ними во главе — единственный естественный порядок вещей. Малейшее сомнение в этом расценивалось как разрушение духовных скреп.

Попытки лишить аристократов этого статуса приводили их в ярость и искренний шок. Вцепившись в свое положение, они придумывали все более убедительные аргументы в защиту своих привилегий. А когда в конце концов демократия бесцеремонно отодвинула аристократов в сторону, они нашли новые способы сохранить свои невероятные богатства — уже не притворяясь, что ими движет забота об общественном благе. Так что аристократия далеко не угасает — совсем наоборот.

…Что бы там ни рассказывали о благородной бедности и потере родовых поместий, личное богатство британских аристократов остается феноменальным. Согласно данным журнала Country Life, треть британских земель по-прежнему принадлежит аристократии. Несмотря на некоторые изменения, списки самых влиятельных благородных землевладельцев в 1872 и в 2001 годах оказываются удивительно похожими. По некоторым оценкам, состояние потомков королевской династии Плантагенетов в 2001-м составляло 4 миллиарда фунтов и 700 тысяч акров (300 тысяч гектаров) земель; 42 представителя династии вплоть до 1999 года были членами палаты лордов. Данные по Шотландии еще поразительнее: там почти половина земель сосредоточена в руках 432 частных лиц и компаний. Более чем четвертью земельных участков, площадь которых — свыше 5 тысяч акров, в Шотландии владеют аристократические фамилии.

И дело не только в количестве: многие из земельных владений, принадлежащих британским аристократам, считаются самыми ценными и дорогими в мире. Так, герцог Вестминстерский вдобавок к поместьям площадью 96 тысяч, 23,5 тысячи и 11,5 тысячи акров (40 тысяч, 10 тысяч и 4,5 тысячи гектаров) в разных частях страны владеет огромными земельными участками в престижных лондонских районах Мейфэр и Белгравия. Графу Кадогану принадлежат участки на площади Кадоган, улицах Слоун-стрит и Кингз-роуд, маркизу Нортгемптону — 260 акров (100 гектаров) в Кларкенуэлле и Канонбери, баронессе Говард-де-Вальден — большая часть Харли-стрит и Мэрилебон-Хай-стрит. Арендные ставки в этих частях Лондона — одни из самых высоких в мире. В 1925 году журналист У. Б. Нортроп опубликовал карту: осьминог «аристократического землевладения» раскинул щупальца по всему Лондону, парализуя строительный бизнес и высасывая из жителей все соки. С тех пор мало что изменилось.

Одна правовая норма, уникальная для Англии и Уэльса, стала для благородных землевладельцев особенно важной. Именно она позволила им на протяжении многих веков строить дома и продавать их на правах аренды, а не полноправной собственности. Это означает, что покупатели приобретают не саму недвижимость, а лишь право владения ею в течение определенного срока. Так что даже «владельцы» крупных жилых комплексов вынуждены платить земельную ренту настоящим владельцам, к которым их собственность возвращается по истечении срока договора (а он в некоторых районах Лондона не может составлять более 35 лет). Помимо недвижимости громадные доходы приносит и сама земля: сельскохозяйственные площади все время растут в цене. Согласно рейтингу самых богатых жителей Британии за 2016 год, состояния 30 лордов оцениваются в 100 или более миллионов фунтов каждое.

…Многие аспекты жизни английских аристократов со временем почти не изменились. Даже те из них, кто уступил свои дворцы Национальному фонду объектов исторического интереса или другим некоммерческим фондам (со всеми сопутствующими налоговыми преимуществами), зачастую продолжают жить в своих родовых гнездах. Только теперь их поместья оснащены современными удобствами. Некоторые загородные дворцы, такие как Чатсуорт, Уоберн и Лонглит, живут за счет загородного туризма, привлекая множество посетителей. Другие по-прежнему являются частными владениями, и благородные наследники, как и раньше, ежегодно переезжают из одной роскошной резиденции в другую. Герцоги Баклю, например, используют знаменитый «Розовый дворец» Драмланриг в качестве основной резиденции, но зимние месяцы проводят в 100-комнатном особняке Боухилл или в поместье Боутон (последнее включает пять деревень и особняк, залы которого украшают работы Ван Дейка, Эль Греко и Гейнсборо). Когда предыдущий герцог совершал этот вояж, он обычно брал с собой «Мадонну с веретеном» Леонардо да Винчи — пока в 2003 году картину не украли прямо из его родового замка.

Привычки и увлечения аристократов тоже остались прежними. В XXI веке представители знати чаще всего принадлежат к тем же клубам, что и их предки. Аристократы по-прежнему используют U-English вместо non-U English (термины, означающие различия в лексике аристократии и среднего класса), говоря napkins и vegetables вместо serviettes и greens. Они играют в поло. Они устраивают охоту. Они любят ружья, лошадей и собак.

Секрет сохранения благосостояния еще и в том, что, как и их предки, многие современные аристократы успешно уходят от налогов. В XVIII веке сатирик Чарльз Черчилль написал слова, которые можно назвать негласным девизом аристократии: «Что нам до того, растут налоги или снижаются? Благодаря нашему богатству мы их все равно не платим!»

Второй герцог Вестминстерский был привлечен к суду за то, что платил своим садовникам по схеме, исключавшей налогообложение. Тогда судья, лорд Томлин, в 1936 году постановил: «Каждый вправе вести дела так, чтобы в соответствии с законодательством максимально уменьшить налоговые выплаты. Если это ему удается, то, несмотря на недовольство его находчивостью служащих Комиссии внутреннего налогообложения или других плательщиков налогов, никто не вправе вынудить его к дополнительным налоговым платежам».

Остальные аристократы твердо усвоили этот принцип. Так, бизнесмены Уильям и Эдмунд Вести, основатели одной из крупнейших в мире компаний по торговле мясом в розницу, в 1922 году купили себе пэрство и титул баронета за 20 тысяч фунтов, а потом придумали схему ухода от налогов, сэкономившую семье в общей сложности 88 миллионов фунтов. В 1980-м обнаружилось, что потомки братьев заплатили 10 фунтов с прибыли в размере 2,3 миллиона фунтов. Отвечая на вопрос, как такое могло произойти, они пожали плечами: «Давайте посмотрим правде в глаза: никто не платит больше налогов, чем обязан. Мы все так или иначе уклоняемся, разве нет?»

Попечители замка Говард в Северном Йоркшире, чтобы оплатить развод его аристократического обитателя, продали за 9,4 миллиона фунтов картину Джошуа Рейнольдса. Однако они заявили, что не обязаны платить налог на увеличение рыночной стоимости. Указанная причина — потому что картина является частью «тканей и обивок замка» и, следовательно, считается «истощаемым активом». Невероятно, но в 2014-м Апелляционный суд принял такое оправдание. Правда, в следующем году эту налоговую лазейку прикрыли.

Основным способом ухода от налогов для аристократов стали трасты. Бесконечное количество пэров, владеющих землями и замками, поместили все свои активы в дискреционные трасты, уклонившись тем самым и от общественного контроля, и от налога на наследство. В 1995 году девятый герцог Баклю пожаловался, что в списке самых богатых британцев его состояние оценили в 200 миллионов фунтов — тогда как эти цифры относились к компании Buccleuch Estates Ltd, в которой у него нет долей. Юридически он прав. Фактически — он и его семья являются бенефициарными владельцами. То же самое касается еще нескольких десятков благородных фамилий: семейные трастовые фонды без лишнего шума обеспечивают доход любому числу бенефициаров, и ни налогов на наследство, ни любопытства публики при этом можно не опасаться.

…Возможно, аристократы не любят платить налоги, но получение бюджетных выплат — совсем другое дело. Так, землевладельцы постарались извлечь максимально возможные выгоды от Единой сельскохозяйственной политики Евросоюза (системы субсидирования сельхозпрограмм в ЕС). Цифры ошеломляют: как минимум каждый пятый получатель крупнейших единовременных субсидий в Великобритании в 2015/2016 году — аристократ. Самые богатые получили больше всех: фермы герцога Вестминстерского — 913 517 фунтов, фермы герцогов Нортумберлендских — 1 010 672 фунта, фермы герцога Мальборо — 823 055 фунтов, а владения лорда Ротшильда — 708 919 фунтов. И это только за один год. Что-что, а эксплуатировать систему аристократы всегда умели.

Членство в палате лордов тоже приносит доход, хотя пэры настаивают, что его нельзя расценивать как зарплату. Как сказал в 1958 году маркиз Солсбери, три гинеи в день, которые получали члены верхней палаты, — «не дополнительное вознаграждение, а просто возмещение расходов, которые уже понесли благородные лорды при исполнении своих обязанностей». Сегодня пэры могут претендовать на 300 фунтов в день при условии присутствия на заседании или на 150 фунтов, если в Вестминстере они в этот день так и не появились.

За март 2016 года, когда палата лордов заседала 15 дней, 16 графов получили в общей сложности 52 650 фунтов не облагаемых налогом выплат (не считая дорожных расходов), а 13 виконтов — 43 050 фунтов. Герцог Сомерсет потребовал 3 600 фунтов. Герцогу Монтрозу заплатили 2 750 фунтов плюс 1 570 фунтов дорожных расходов: из них 76 — за пользование его собственным автомобилем, 258 — за билеты на поезд, 1 087 — за билеты на самолет и еще 149 фунтов — за такси и оплату парковки. За всю парламентскую сессию герцог брал слово только дважды.

…Веками главным секретом жизнеспособности старой аристократии было тщательно культивируемое величие. Все, от одежды до манер, было призвано производить впечатление — так, чтобы никто не посмел усомниться в праве знати на власть. Но в наши дни секрет аристократов — в незаметности, почти невидимости. Комментируя опубликованный в журнале «Татлер» рейтинг из десяти герцогов, журналисты Daily Mail отметили: «Некогда обладатели этих титулов стали бы главными знаменитостями своего времени. Сегодня большинству людей придется постараться, чтобы припомнить хотя бы одного человека из этого списка».

И это не случайно. Британские законы, касающиеся землевладения, налогов на наследство или дискреционных трастов, позволяют скрывать богатство от внимания общественности. Все это незаметно поддерживает власть аристократии. Писательница Нэнси Митфорд, которая и сама была частью британского высшего света, но относилась к нему со здоровым скептицизмом, когда-то сказала: «Вполне вероятно, что те, кто на протяжении тысячи лет выдержал столько религиозных, династических и политически бурь, сейчас прячутся в укрытие, чтобы пережить еще одну». Похоже, что она была права.