Им просто не повезло

В Швеции одни из самых высоких показателей качества жизни, однако проблема бездомных существует и здесь. Фотограф Андерс Шонборг обратил на нее внимание летом 2013 года, когда попал на мастер-класс Антуана д’Агаты в Стокгольме. Решив снимать нищих, бездомных и наркозависимых, Шонборг на следующий же день отправился в деревню Хёгдален, где их легко можно было встретить. Дальнейшие четыре года он посвятил работе над фотоисторией о жизни Анжелики и Раймонда — обездоленных людей, потерявших всякий интерес к собственной судьбе, но все еще проявлявших заботу друг о друге. По просьбе Bird in Flight, фотограф вспомнил, как снимал проект «Жизнь без жизни», пытаясь хоть немного изменить к лучшему судьбы своих героев.

— Погода была теплая и приятная, и на маленькой площади у церкви они сидели уютным кругом. Я подошел к группке людей и сообщил о своем намерении поснимать их, объяснив, что с помощью фотографий мне хотелось бы рассказать об их жизни. Примерно часа два я просто сидел и общался с ними и лишь затем решился достать из сумки фотоаппарат. Мои собеседники сразу же оживились и даже стали подбадривать меня: «Точно, сделай книгу! Напиши про нас в газетах, сделай фильм! Покажи миру, как мы живем!»

Все это время вокруг нас кругами ходила женщина. Ее лицо было практически полностью закрыто длинными светлыми волосами — это привлекло мое внимание. Через какое-то время я решился сесть рядом с ней и только тогда понял, почему она пыталась спрятаться. У женщины отсутствовала часть верхней губы, что мешало ей полностью закрыть рот, и слюна постоянно вытекала и капала на одежду. Пить ей приходилось, не касаясь губами горлышка бутылки, буквально заливая жидкость внутрь. Также у женщины не было нёба и почти всех зубов, из-за чего разобрать ее речь было сложно. От женщины — видимо, из-за всех этих физиологических недугов — исходил очень неприятный запах; как я узнал позже, причина была в болезнях ротовой полости.

Настроение у компании было приподнятое: в тот день большинство получили пособия, которые тут же потратили на пиво, водку и сигареты. Напитки, кстати, они щедро предлагали и мне, и всегда — еще непочатые бутылки. Меня тронула такая забота о моем здоровье с их стороны.

Вскоре я вновь встретился с той женщиной — ее звали Анжелика. Мы сидели на скамейке и общались, когда вдруг она разрыдалась и стала рассказывать о своем детстве.

Человек, который присматривал за Анжеликой, когда ей было семь лет (один раз она назвала его «отчим», и, насколько я мог судить, скорее всего, это был какой-то из любовников ее матери), насиловал девочку. Это был не единичный эпизод, кошмар длился года четыре и закончился только тогда, когда этого человека поймали за изнасилование собственных детей и других девочек по соседству. Когда мама Анжелики узнала, что мужчина с ней делал, то ударила ее по лицу. «Как такое могло случиться? — подумал тогда я. — Ведь речь шла о ее собственной дочери!»

За исключением трагедии с изнасилованием, Анжелика вспоминала о детстве как о беззаботном и счастливом времени. Дома у нее были собаки — четыре или пять. Животные ей вообще очень нравились — кажется, они были единственными существами, способными успокоить девочку. Отчим угрожал расправой над ней и ее близкими, если она кому-либо расскажет об изнасилованиях, и она так сильно перепугалась, что не призналась в этом и позже, когда мужчину поймали, и, конечно, молчание ни к чему хорошему не привело. Если бы социальные работники вовремя разобрались в ситуации, возможно, они бы смогли позаботиться об Анжелике и помогли ей пережить травму. Беседуя с другими бездомными, которые знали Анжелику в юности, я понял, что именно изнасилование привело ее к асоциальной жизни. В возрасте восьми лет она начала курить, прогуливать школу и проводить время со старшими, приучившими ее к алкоголю.

Целую неделю я общался с компанией из Хёгдалена, где также познакомился с мужем Анжелики — Раймондом. Он пользовался уважением и имел славу человека, который, особенно не раздумывая, решает проблемы кулаком. Анжелике не раз приходилось выковыривать из его руки чьи-то зубы. Она вообще была очень заботливой и внимательной с другими, обнимала их, пытаясь облегчить боль. Степень ее доверия была такой трогательной и всепоглощающей, что я с трудом мог ее принять.

Никогда никто из этих бездомных не пытался каким-либо образом навредить мне. Парень по имени Кента на тот момент только вышел из тюрьмы, и когда я задал ему пару вопросов о его жизни и источниках дохода, он честно признался, что средства на наркотики добывал грабежами и воровством. В заключении мужчина провел фактически всю жизнь, попадая в тюрьму то на краткие, то на длительные сроки. Однажды, положив мне руку на плечо, он пристально посмотрел на меня и сказал: «Андерс! Пообещай мне одну вещь — что ты никогда не станешь принимать наркотики!» Это был еще один пример удивительной заботы, которую эти люди проявляли к окружающим — даже к тем, кого почти не знали.

После четырех-пяти дней я собрал сделанные снимки и показал их Антуану и участникам мастер-класса. Слушая мои истории о группе из Хёгдалена, многие плакали. Чувствуя, что из серии что-то может получиться, я организовал большую выставку в теплице. Снимки я напечатал огромных размеров, на очень дешевой бумаге, также сопроводив их короткими текстами. Развеску мы сделали такой, чтобы, сидя на скамейке, можно было охватить все фотографии одним взглядом, увидеть историю целиком. Реакция публики снова оказалась очень сильной: многие плакали, подростки подолгу сидели и рассматривали работы, изучали подписи. Также ко мне подходили пообщаться социальные работники. Именно тогда я впервые задумался о фотокниге. Я начал регулярно ездить в Стокгольм, чтобы участвовать в жизни Анжелики и Раймонда — в жизни или, точнее сказать, в ее отсутствии… Я виделся с ними почти каждую неделю, до самой смерти Анжелики в феврале 2016-го.

За это время я понял, насколько странным является шведское общество. Некоторые принимаемые им меры оказывались, по сути, вредными для здоровья бездомных и наркозависимых и вели их к экономической катастрофе.

С одной стороны, во время визитов врачей, посещения больниц, дантистов, транспортировки в машинах скорой помощи с Анжеликой обращались максимально обходительно. Несколько раз из-за рака она была вынуждена проходить процедуры облучения, делать операции и химиотерапию. Все это время я был рядом с Анжеликой и видел, что персонал относился к ней как к принцессе.

С другой стороны, все, что происходило вне стен больницы, было безумно глупо и жутко. Например, каждый месяц Анжелике приходилось сражаться со специальными заявлениями на получение пособия (1 400 шведских крон, это примерно 150 евро) — анкетами на три страницы. Единственной ошибки при заполнении анкеты было достаточно, чтобы заявитель остался без денег. С Анжеликой, собственно, так и произошло: пару месяцев она не получала ни копейки. Когда я спросил одного из соцработников, почему смертельно больная женщина не может рассчитывать на маленькую стабильную пенсию, то был ошеломлен ответом: «У Анжелики нет диагноза». И, интересно, кого в этом винить? Саму Анжелику?

Когда я только познакомился с Анжеликой и Раймондом, они проживали в местном приюте, где им было можно оставаться с 7 вечера до 9 утра. Однако несколько месяцев спустя паре разрешили пожить в маленькой квартирке в пригороде Стокгольма.

Стоит пояснить, что пару лет назад в Швеции произошла реформа: теперь школы, больницы и другие социальные учреждения могут находиться в управлении частных компаний. В одном из таких учреждений — «Рокста» — и оказались Анжелика с Раймондом. Несмотря на то что с приходом нового управляющего объем услуг для проживающих был урезан на треть, на лучшее жилье они не могли рассчитывать.

Примерно через полгода жильцам заявили, что во время ремонта в доме был обнаружен асбест, — всех попросили покинуть здание как можно скорее, взяв с собой только вещи первой необходимости. Компания пообещала жильцам, что семь дней спустя они смогут вернуться в свои квартиры.

Анжелике тем временем становилось все хуже. Ее приняли в хоспис. Раймонду не сразу, но все же разрешили жить в ее палате.

Новостей от домовладельцев не было уже несколько недель. Тысяча звонков — и, наконец, я вышел на парня, ответственного за судьбу здания. «Когда люди могут вернуться в свои квартиры?» — спросил я. «Никогда», — ответил он. «Но как они смогут забрать свои вещи?» «Никак, — сказал он спокойно. — Мы планируем все сжечь».

Я начал звонить и писать людям, которые, как мне казалось, могут остановить преступление против этих беззащитных. И мои действия оказались результативными: частную компанию обязали упаковать личные вещи и передать их жильцам. Но увы, найти свои пожитки в море безымянных картонных коробок оказалось невозможным — большинство предметов так никогда и не вернулись к своим владельцам.

Теперь Раймонд и Анжелика жили в малюсенькой комнате, где не было ничего, кроме пары кроватей. В такой каморке ютились два человека, один из которых медленно угасал… Оба курили и постоянно напивались. В месяц семья имела 400-500 евро, которые тратила на что угодно, кроме оплаты жилья (оно предоставлялось по субсидии) и еды (они не могли ее жевать). Анжелика с трудом переносила жизнь в такой тесноте, она плакала и срывалась, заявляя, что хочет развестись с Раймондом. На момент моего знакомства с ними они были в браке уже пять лет.

Однажды, когда я зашел к Анжелике и Раймонду, то нашел их лежащими на кроватях, без одеял и простыней, мокрыми и полураздетыми. На полу валялись одежда, остатки еды. Я позвал соцработника и описал ситуацию — скоро супругам выделили две комнаты и отдельный туалет. Правда, в туалете не было двери.

Во время еще одного визита я обнаружил Раймонда без сознания. Анжелика сказала, что он болел уже три дня. У мужчины было прерывистое дыхание и высокая температура. Я попросил работников вызвать скорую, но они отказались. «Звоните в скорую! Раймонд умирает!» — настаивал я. «Доктор дежурит по четвергам», — спокойно ответили они.

За годы знакомства с Анжеликой и Раймондом мне часто приходилось общаться с людьми, в чьи обязанности входила забота о таких людях. Не могу сказать, что попытки помочь оказались результативными… Но я думаю, они оба понимали: я делал все возможное, и часто мое присутствие останавливало их от совершения необдуманных поступков. Надеюсь, что телефонные звонки, личные встречи и фотоаппарат хоть немного изменили их жизни к лучшему.

Чем больше ужасных ситуаций я видел, тем сильнее мне хотелось понять причины. Как могли сосуществовать такие разные системы? Одна — жесткая и бесчеловечная, требующая у Анжелики ежемесячно заполнять море бесполезных бумаг. Другая — безвозмездно предоставляющая заботу и помощь. Анжелике помогали с химиотерапией, ей делали операции, лечили зубы, но после выписки они с Раймондом оказывались на улице безо всяких лекарств. Лечение невозможно было продолжить, а значит, женщина была лишена шанса на выздоровление.

Существующие системы социальной защиты вынуждают людей быть жестокими. Люди боятся наказания за то, что не соблюдали требования закона. Эти годы мне не раз приходилось слышать: «Пожалуйста, не говорите никому, что я предоставил вам эту информацию, не упоминайте мое имя».

Часто возникали проблемы со съемкой. Порой Анжелика говорила: «Сегодня не снимай!» Она понимала, как выглядит ее лицо. Часто я ощущал себя нарушителем ее границ, каким-то папарацци, пытающимся снять сенсацию, выставить ее внешность напоказ.

О книге мы говорили мало, но Анжелика и Раймонд имели возможность ознакомиться с моими первыми попытками рассказать их историю. Они даже поучаствовали в редактуре, попросив убрать небольшой эпизод, который сочли слишком личным. Также я подписал контракт, в котором отметил, что не намереваюсь получать никакой экономической выгоды от продажи книги. Если все же удастся что-то заработать, я передам вырученные деньги детям Анжелики и организации, оказывающей помощь бездомным.

Мне стало ясно, что практически любой из нас, при определенных обстоятельствах, рискует оказаться на улице или стать алкоголиком. Почти никто из бездомных, с которыми я общался, сознательно такую жизнь не выбирал. У многих было тяжелое детство без отца или с родителями-наркоманами или алкоголиками. Однако, несмотря на тяжелые условия, все бездомные проявляли удивительную заботу друг о друге — даже больше, чем «нормальные» люди. Они казались мне честными и доброжелательными, им просто не повезло.