Голод, пытки и забвение: Дикарка Джини

Статья приводится в сокращении. Оригинал читайте на сайте The Guardian.

Джини переступила порог одного из учреждений социальной защиты округа Лос-Анджелес более сорока лет назад. Никому не известно, что с ней стало, однако своим появлением она навсегда изменила жизнь всех тех, кому довелось с ней столкнуться.

Был октябрь 1970 года. Ее привела мать. Женщина, страдающая от катаракты, искала отдел, предоставляющий услуги слабовидящим людям, и перепутала дверь. Работники застыли на месте при виде необычной посетительницы. Девочке можно было дать лет шесть-семь; сутулая, тощая как палка, она держала руки перед собой, как кролик передние лапки.

Сначала у ребенка подозревали аутизм. Затем выяснилось, что девочка не умеет разговаривать. Она страдала недержанием, не контролировала слюноотделение и постоянно плевалась. Кроме того, у нее обнаружилась редкая стоматологическая патология — Джини обладала двумя почти полными комплектами зубов. Она практически не умела жевать и глотать, не могла полностью сфокусировать взгляд или вытянуть до конца руки и ноги. Она весила всего 26 килограмм. И ей было уже тринадцать.

Она держала руки перед собой, как кролик передние лапки; практически не умела жевать и глотать, не могла сфокусировать взгляд.

Ее звали — это имя ей дадут в целях защиты личности — Джини. Ее безумный отец с младенчества надевал на нее самодельную смирительную рубашку и привязывал к стульчику в пустой комнате дома. Он запрещал ей плакать, разговаривать и шуметь, избивая за малейшую провинность палкой. Общался он с ней исключительно по-собачьи, то есть лаем и рыком. Новостные заголовки называли это худшим случаем жестокого обращения с детьми за всю историю США. Как, спрашивали ведущие, тихая улица в заштатном городишке могла породить ребенка-маугли — существо, настолько лишенное человеческого контакта, что в памяти невольно всплывают легенды XIV века о «детях волка» из Гессена, история Амалы и Камалы или Виктора из Авейрона — мальчика, выросшего в лесах охваченной революцией Франции.

Через какое-то время имя Джини исчезло из заголовков — да и какая там Джини, когда Вьетнам полыхает огнем, а «Битлз» на грани распада. Зато интерес к ней ученых, в частности лингвистов, не угасал. Джини выросла не зная языка, не получая никакого воспитания — чем не идеальный предмет исследований? Получится ли научить ее говорить? Сперва специалисты чуть ли не дрались за право получить к ней доступ, снимали энцефалограммы, делали аудиозаписи, проводили бесконечные тесты, собирали горы информации, публиковали отчеты. Но и ученые, за редким исключением, постепенно начали к ней охладевать.

К концу 1970-х Джини окончательно пропала из виду. Поскольку она находилась на попечительстве штата Калифорния, администрация штата помещала ее в различные государственные учреждения, но ее местонахождение держали в секрете. Спустя сорок лет она, по всей видимости, по-прежнему остается в одном из них.

«Я совершенно уверена, что Джини жива, потому что каждый раз, когда я звоню о ней справиться, мне отвечают, что у нее все в порядке, — говорит Сьюзан Кертисс, профессор лингвистики Калифорнийского университета, занимавшаяся проблемой Джини и сумевшая с ней подружиться. — Мне не позволяли с ней контактировать. Я не могу ни написать ей, ни увидеться с ней. Думаю, последний раз мы связывались в начале 80-х».

Представители администрации отказались предоставлять журналистам Guardian какую-либо информацию. «Если Джини жива, то сведения о ней носят конфиденциальный характер, а следовательно, мы не можем предоставить к ней доступ, — заявил Ким Цучида, сотрудник Калифорнийского управления социального обеспечения. — Обратитесь с запросом в округ Лос-Анджелес». Администрация округа Лос-Анджелес перенаправила письменный запрос Guardian руководству специализированных медучреждений, но ответа нам не предоставили.

Джини Уайли исполнилось шестьдесят, но ее судьба по-прежнему неизвестна. Научилась ли она говорить? Взаимодействовать с окружающим миром? Быть счастливой? Это знает лишь горстка людей. Но история не закончена: ведь у нее были и другие участники.

Начнем с самого начала. Вот перед нами отец Джини, Кларк Уайли. Его детство прошло в приемных семьях на северо-западе тихоокеанского побережья. Во Вторую мировую войну он трудился слесарем на авиазаводе в Лос-Анджелесе. Женился на Айрин Оглсби, женщине на двадцать лет моложе него. Айрин оказалась в Калифорнии, спасаясь от пыльных бурь в ее родном штате. Кларк Уайли был авторитарным человеком, ненавидевшим любой шум и не желавшим иметь детей. Однако дети у четы Уайли все-таки рождались. Первой была девочка. Она раздражала Кларка своим плачем, поэтому однажды тот взял ее и вынес в холодный гараж. Она заболела воспалением легких и вскоре умерла. Второй ребенок погиб от врожденных осложнений. Третий, мальчик по имени Джон, выжил, а пять лет спустя на свет появилась его сестра, которую мир узнает как Джини.

В 1958 году мать Кларка Уайли сбил пьяный водитель, и Кларк, окончательно озверев, погрузился в паранойю. Он избивал Джона, а свою полуторагодовалую дочь запирал в крошечной спальне в одиночестве, никого к ней не подпуская и не давая ей двигаться. Все свое время она проводила будучи привязанной к детскому стульчику-горшку или находясь в проволочной клетке в смирительной рубашке, надетой на нее отцом. Тишины Уайли добивался кулаками или палкой. Такой была жизнь Джини в 1960-х.

Все свое время она проводила будучи привязанной к детскому стульчику-горшку или находясь в проволочной клетке в смирительной рубашке.

В 1970 году полуслепая Айрин, охваченная страхом, сбежала от мужа. После того как она забрела не в тот отдел учреждения социальной защиты, события начали развиваться с поразительной быстротой. Кларку Уайли было предъявлено обвинение в жестоком обращении с детьми. Вскоре после этого он застрелился. «Мир никогда не поймет», — гласила предсмертная записка. По постановлению суда Джини поместили в детскую больницу Лос-Анджелеса. Педиатры, психологи, лингвисты и прочие эксперты со всей страны умоляли допустить их к обследованию и лечению девочки, ведь перед ними открывалась уникальная возможность изучить развитие мозга, речи и того, как умение говорить делает нас людьми.

Джини могла произносить несколько слов, например «голубой», «оранжевый», «мама» и «идти», но по большей части молчала и не проявляла эмоций. Она перемещалась «заячьей», прыгающей походкой, а если испытывала сильное потрясение, у нее происходила непроизвольная уринация или дефекация. Доктора называли ее самым глубоко травмированным ребенком на их памяти.

Поначалу девочка делала многообещающие успехи. Джини научилась играть, жевать, самостоятельно одеваться и слушать музыку. Расширила свой словарный запас и стала рисовать картинки, чтобы объяснить то, для чего у нее не хватало слов. Джини показывала неплохие результаты в тестах на уровень интеллекта.

«Язык и мысли — это разные вещи. У большинства людей мысли имеют вербальную форму. У Джини мысли практически никогда не обретали вербальную форму, но существуют разные способы мышления, — рассказывала Сьюзан Кертисс, одна из немногих членов группы исследователей, доживших до наших дней. — Джини была неглупой. Она могла расположить картинки так, что получалась история. Умела делать всевозможные сложные конструкции из палочек. Она демонстрировала и другие признаки умственного развития. Ее нельзя было назвать ненормальной». Кертисс, в то время начинавшая свою карьеру научного работника, очень привязалась к Джини за время совместных прогулок и походов в магазин (в основном за пластиковыми контейнерами, которые собирала девочка). Любопытство Джини и ее настрой очаровывали и больничных поваров, и санитаров, и прочих работников.

«Джини была неглупой. Она могла расположить картинки так, что получалась история».

Джини частично опровергла теорию «критического возраста», согласно которой языком можно овладеть между двумя годами и окончанием периода полового созревания, продемонстрировав, что для накопления словарного запаса возраст неважен. Однако грамматика и построение предложений ей так и не дались, что лишний раз подкрепляло гипотезу, предполагавшую, что этому после определенного возраста научиться невозможно. По словам Кертисс, это «окно возможностей» закрылось где-то между пятью и десятью годами.

«Делает ли нас людьми человеческая речь? Сложный вопрос, — говорила профессор лингвистики. — Можно почти не владеть языком и все равно оставаться человеком, любить, создавать отношения, взаимодействовать с миром. Джини определенно взаимодействовала со всем, что ее окружало. Для нее средством общения было рисование».

Но прорыва в духе первопроходцев педагогики не произошло. Наоборот, в 1972 году между воспитателями и учеными вспыхнула вражда. Реабилитолог Джин Батлер схлестнулась с исследователями и, желая получить опеку над девочкой, привлекла на свою сторону Айрин, мать Джини. Каждая из сторон обвиняла противоположную в желании извлечь выгоду.

Финансирование исследований прекратилось, и Джини оказалась в совершенно не подходящей ей приемной семье. Айрин на какое-то время сама стала опекуном дочери, но выполнять свои обязанности ей оказалось не под силу, и Джини вновь отправилась в приемную семью, а затем — в специализированные государственные учреждения, под надзор социальных работников, которые запретили навещать девочку Кертисс и прочим участникам этой истории. Успехи Джини быстро сошли на нет.

Расс Раймер, журналист, который в 1990-х осветил этот случай в двух статьях для журнала New Yorker и написал книгу «Джини: научная трагедия», по фотографиям воссоздает унылую атмосферу празднования 27-летия Джини: «Крупная неуклюжая женщина с бессмысленным, „коровьим“ выражением лица… Рассеянно смотрит на праздничный торт. Неровно подстриженная темная челка делает ее похожей на пациентку психбольницы».

Джей Шёрли, профессор психиатрии и бихевиористики, также присутствовавший на 27-летии и на 29-летии Джини, говорил Раймеру, что мисс Уайли выглядела несчастной, все время сутулилась и редко смотрела кому-то в глаза, представляя собой тяжелое, душераздирающее зрелище.

С тех пор жизнь Джини — это тайна, покрытая мраком. А научные склоки, выяснение отношений и сутяжничество сменило всеобщее чувство вины.

Ученые, дожившие до наших дней, испытывают горечь и сожаление о случившемся. Шёрли подытожил это так: «Джини была изолирована от общества, долгие годы провела в „одиночке“; вдруг на какое-то время она оказывается в разумном, „человечном“ мире, начинает ему отвечать, но так же внезапно эта дверца захлопывается, и она вновь остается наедине с собой, погруженная в боль».

Кертисс, которая написала о Джини книгу и одна из немногих с достоинством вышла из всей этой истории, до сих пор с болью говорит о случившемся: «Я не общаюсь с ней, но это был не мой выбор. Мне так и не позволили с ней связаться. Все мои силы ушли на то, чтобы встретиться с Джини или написать ей. Я очень по ней скучаю. В моем сердце рана, которая никогда не затянется».

В интервью Раймер признавался, что история Джини Уайли не прошла бесследно ни для кого, в том числе для него самого: «Я провел несколько напряженных, беспокойных лет. Эта ситуация сильно повлияла и на мою жизнь, и на мировоззрение. Для меня многое, связанное с ней, стало потрясением. Быть может, я трус, но я был рад тому, что мне повезло больше к ней не возвращаться, ведь раз за разом входить в ту комнату, где выросла Джини, было невыносимо».

Однако оказалось, что все не так просто: «Обычно я переключаюсь на другую историю. Но мне пришлось задать самому себе вопрос о том, сколь многое для меня связано с Джини. Изоляция, невозможность самовыражения — думаю, с этим сталкивался каждый. Мне кажется, что я в какой-то степени ассоциировал себя с женщиной, о которой писал».

Без влияния Джини не обошелся и последний роман Раймера, «Парижские сумерки», действие которого происходит в 1990-е годы. «В романе идет речь о попытке побега из крошечной сырой комнаты от людей, не дающих жить нормальной жизнью, в некое прекрасное будущее, и в итоге попытка обречена на провал. Речь о взаимосвязи науки и чувств. Я снова и снова пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Джини совершенно неожиданно открыла мне как журналисту проблемы, которые не перестанут меня беспокоить».

Тирания отца не прошла бесследно и для Джона, брата Джини. В 2008 году в интервью каналу ABC News он рассказывал о побоях, которые ему приходилось сносить, и об издевательствах над сестрой, происходивших на его глазах: «Иногда мне казалось, что Господь оставил меня. А возможно, это я подвел Господа». Последний раз он видел Джини в 1982 году, а с матерью, умершей в 2003-м, и вовсе не общался: «Я старался не думать о сестре, потому что мне было стыдно. Но я рад, что ей хоть немного помогли».

«Я старался не думать о сестре, потому что мне было стыдно. Но я рад, что ей хоть немного помогли».

После некоторых неприятностей с законом Джон поселился в штате Огайо, где работал маляром. Он женился, в браке родилась дочь Памела. Но брак развалился, а Памела, племянница Джини, подсела на наркотики. В 2010 году полиция задержала Памелу в состоянии наркотического опьянения и обвинила в оставлении ее малолетних дочерей в опасности.

Чудес не бывает, а счастливая концовка происходит только в сказках. Джон умер в 2011 году от осложнений, связанных с диабетом. В 2012-м не стало Памелы. Свою тетю она так никогда и не увидела.

В арабском фольклоре джинн — это дух, заточенный в бутылке или масляной лампе. Если его освободить, то он исполняет желания. Дикарка, забредшая в этот мир в 1970 году, за свою недолгую вольную жизнь успела очаровать многих людей. Но исполнять желания, как и многое другое, оказалось ей не под силу — быть может, потому, что до конца свободной она так и не стала.