Футурама: Портреты Анатоля Петрицкого

Портреты времени

Харьков второй половины 1920-х — начала 1930-х годов был важным интеллектуальным центром. Петрицкий всегда находился в окружении талантливых художников, литераторов и режиссеров: Александры Экстер, Леся Курбаса, Олександра Довженко, Михайла Бойчука, Вадима Миллера, Олександра Богомазова. Когда в 1927 году возникла организация украинских футуристов «Новая генерация», Петрицкий был в числе ее основателей.

С конца 1920-х он создал более 100-150 портретов своих друзей, коллег и представителей творческой интеллигенции — писателей и поэтов Ивана Днепровского, Павла Усенко, Тадеуша Доленга-Мостовича, Павла Тычины, режиссера Василя Василько, актера Леся Курбаса. В портретах художник пытался отразить не просто черты лица, но и характер каждого человека. Например, Павло Усенко изображен сидящим возле письменного стола; его взгляд направлен в сторону. Правая рука лежит на столе, левая — спрятана в карман. Та, что на столе, — значительно длиннее и мощнее той, которая спрятана в карман: рука мастера.

Один из наиболее известных портретов Петрицкого — изображение украинского футуриста Михайля Семенко, тогдашнего редактора журнала «Новая генерация». На картине Семенко сидит лицом к своей спутнице — молодой эмансипированной женщине с короткой стрижкой; на ней синий костюм и шляпка. Лицо женщины не видно, она курит и что-то рассказывает поэту. А он увел от нее взгляд. Они пьют кофе в прокуренном зале харьковского кафе «Пок», где собиралась интеллигенция того времени, в том числе проводили свои встречи авторы «Новой генерации».

Как и героев портретов — Расстрелянное Возрождение, — картины ждала сложная судьба: только 20 из них остались в музеях или осели в частных коллекциях. До сих пор неизвестно, что произошло с остальными.

«Ходили дразнить сумасшедших»

Одна из наиболее известных работ Петрицкого, картина «Инвалиды» (1924), была показана на Венецианской биеннале 1930 года. После Венеции она объехала всю Европу и Америку: Берлин, Берн, Женеву, Цюрих и Нью-Йорк.

В основе ее сюжета лежит личная история Петрицкого. Художник родился в небогатой семье железнодорожника, и о своем детстве он говорит как об одном из сложных периодов. «Мое детство и юность довольно печальны. Я помню себя с трех лет. Но я никогда не видел своего отца здоровым. Я помню отца, передвигающегося с места на место с двумя костылями. У него был паралич двух ног. […] Я прожил среди инвалидов, среди которых не было ни одного здорового человека, кроме администрации. В добавление к жителям колонии, которые были без рук, без ног, слепые и старики, было отделение для сумасшедших. И я со своими товарищами, ребятами 5-7 лет, ходили дразнить сумасшедших. Было очень страшно и любопытно. Когда за каждой решеткой видели мы буйство больного. […] Я видел, как физически наказывали каждую субботу ребят-инвалидов розгами, за плохую учебу били тут до ста ударов. За дерзость начальству пороли старика-слепого лет 70 розгами на дворе конторы. Видел, как выселяют в Сабуров слепого непокорного инвалида. Грустное детство», — вспоминал он.

В своих портретах Петрицкий пытался отразить не просто черты лица, но и характер каждого человека.

Когда Петрицкому было девять, родители отдали его в интернат. Он говорил, что приют представлял собой закрытое учебное заведение с пансионом, однако то, что происходило внутри, напоминало скорее тюрьму для малолетних преступников. Судьба тех, кто выходил из приюта, складывалась практически одинаково: большинство становились рабочими железнодорожных мастерских, кондукторами или клерками. Петрицкий — возможно, единственный, кто хотел быть художником: его с детства увлекало искусство, в частности театр.

«В приюте я впервые увидел оперу „Демон” и „Недоросль” у Соловцова. Это первое впечатление от театра трудно описать. Надо прожить в приюте, окруженным высоким забором, одетым в вонючую рвань, голодным в такой степени, что мы крали куски хлеба в помоях для свиней, где игры товарищей были направлены только на то, чтобы произвести боль у товарища, ударить побольнее. Театр произвел на меня впечатление какого-то рая, не только не понятная для меня игра, но все. […] Я увидел в театре „Гамлета”, играл Карамазов, я плакал от переживания», — вспоминал художник.

Все это побуждало Петрицкого творить. В приюте он поставил пьесу «Принцесса Одуванчик», сам нарисовал декорации — лес, замок, комнату принца — и сам сыграл принца. После приюта он поступил в художественное училище, а затем — в Украинскую художественную академию. Петрицкий очень быстро стал частью художественного мира тех лет — как Киева, так и Харькова, который был столицей УССР в 1919—1934 годах.

Описывая необычные костюмы и красные нарисованные круги на лицах, сделанные еще студентом академии Петрицким и его другом художником Костей Елевой, Евгения Кричевская прокомментировала: «Потому что они — футуристы. Футуристы делают все не так, как другие».

Душа театра

Он стал главным художником киевского «Молодого театра» в 22 года. Театральное наследие Петрицкого — до сих пор важная часть украинского и советского авангарда. Режиссер Лесь Курбас назвал его первым настоящим художником в истории украинской театральной культуры.

Советский искусствовед Евгений Кузьмин одним из ярких спектаклей считал постановку «Горе лжецу». Он отметил, что задиристая дерзость молодости художника вдруг стала большой театральной Правдой. И оказалось, что самая маленькая сцена может вместить в себя огромное пространство и огромную толпу.

Театральное наследие художника — до сих пор важная часть украинского и советского авангарда.

Однако уже со второй половины 1930-х годов Петрицкий меняет подход — теперь он создает реалистичные оформления пьес. В. Павловский называет тот период «сломанным».

Петрицкий работал в разных театрах Харькова, Киева и Москвы. О нем говорят как об одном из основоположников сценографии молодого советского театра. Сам он в конце жизни написал: «В театре советской Украины я не являюсь живописцем нескольких или многих декораций, я создатель нового советского театра, я его душа, я был этой душой тридцать лет, по мне равнялись. Я давал стиль, лицо этому театру».