Помоги мне выжить среди этой постлюбви: Как сериал «Наследники» пересказывает миф в реалиях современного мира

«Что такое слова? Ничего. Просто поток воздуха», — заявляет Кендалл Рой, сын деспотичного владельца «мира слов», медиаимперии Waystar Royco. Кендалл — протагонист и антагонист хитовой драмы HBO Succession («Наследники»), сериала о дисфункциональной семье американского медиамагната, где отсутствие любви компенсируется властью.

Шоураннер проекта Джесси Айзенберг не раз рассказывал в интервью, что задумывал сериал как quite Shakespearean drama. Поэтому можно сказать, что это история современного короля Лира, который в XXI веке слишком хорошо знает цену «словам, которые являются просто потоком воздуха», чтобы доверять заверениям в любви от своих детей.

Это история современного короля Лира, который в XXI веке слишком хорошо знает цену «словам, которые являются просто потоком воздуха».

Поэтому в обмен на наследство медиамагнат требует от родных не речей, а настоящих жертв — вполне в духе ветхозаветного бога. 80-летний Логан Рой — абсолютное воплощение архетипа Отца-Бога, который действует в границах не современной этики, а логики инициационного жреца (каковым является любой родитель в любом мифе). Он может уничтожить сына, если тот не справится с задачей, ведь когда ненадлежащим образом инициированные берут на себя важные жизненные роли, наступает хаос. Авторы «Наследников» соблюдают все правила истории уровня мифа: герой должен выдержать жестокие испытания, уничтожить отцовское эго и таким образом родиться заново, перейти в больший мир.

Все поступки Логана Роя кажутся его детям травматичными практиками, которые придется годами проговаривать в кабинете психотерапевта. Но на самом деле они и являются испытаниями и посланы каждому перед вступлением во взрослую жизнь: это проверка на зависть, уязвимость, жадность, ограниченность и жажду власти. Просто ставки в таких испытаниях слишком высокие в данный момент, но и награда серьезная.

Поступки отца кажутся его детям травматичными практиками, которые придется годами проговаривать в кабинете психотерапевта. Но на самом деле это испытания.

В этом контексте людоедская ипостась бога, терроризирующего своих наследников, — просто отражение собственного «я» жертвы, как писал Джозеф Кэмпбелл еще в «Тысячеликом герое», и пока сам герой не осознает этого, не видать ему «большего мира».

Мифу о «пути героя» уже много тысяч лет, но сегодня недостаточно просто выстроить историю на этой базе — надо найти для нее такую ​​интонацию, чтобы она отражала новую реальность. Джесси Айзенберг и режиссер и сопродюсер проекта Адам Маккей не просто ее нашли, но и неожиданно создали экранный образец метамодернизма.

Что такое метамодернизм? Это «колебания и неопределенность» — так решил художник Люк Тернер, который вместе с актером Шайей Лабафом в 2016 году написал Metamodernist/Manifesto. В нем они задекларировали неопределенность во всем, включая содержание собственно идеологии, как основной признак нового времени, нового искусства. Именно колебания и неопределенность — принцип построения «Наследников».

Наиболее ярко это прослеживается на визуальном уровне. Поведение камеры в сериале напоминает кружение ребенка, страдающего от гиперактивного расстройства: ежеминутно она переключает фокус с объекта на объект, увеличивает его посреди разговора и сразу оставляет, так и не определившись, кто главный в этой сцене. Но вместе с тем ее взгляд безошибочно оценивает и демонстрирует соотношение сил. Циничная камера, которая видит шекспировскую битву в пределах одной семьи с расстояния дрона, вдруг становится достаточно невротической, как только оказывается внутри сцены, рядом с героями. Эта постоянная смена точки зрения — переход от наблюдателя к эмпатичному соучастнику — разве не является выражением нашего сегодняшнего образа бытия?

Циничная камера, которая видит шекспировскую битву в пределах одной семьи с расстояния дрона, вдруг становится достаточно невротической рядом с героями.

Персонажи раз за разом демонстрируют поведение, которое вызывает то эмпатию и абсолютную идентификацию с героем, то отвращение и дистанцирование. Каждый из них способен на измену и самопожертвование, стоит только в их мире появиться хоть какому-то намеку на возможность любви. Вот только любовь эта часто скрыта за иронией.

Лучшее, что есть в «Наследниках», — диалоги, это чистое разговорное кино. Разговоры в мире, где произошла инфляция слов, соответствующие — часто они буксуют, едва начавшись. Все постоянно повторяют те же фразы, никто не заканчивает мысль, герои даже буквально говорят «я уже устал от этого диалога» или просто его избегают. Как для кино, которое примерно на 80% построено на тексте, разговоры персонажей удивительно бессмысленные. Герои здесь не действуют с помощью слов — они с помощью слов избегают деятельности. Точно как все влиятельные люди современного мира, где никто больше не ищет истину.

Как для кино, которое примерно на 80% построено на тексте, разговоры персонажей удивительно бессмысленные.

А что же происходит с правдой в мире «Наследников»? Носителями правды здесь в основном являются, как ни парадоксально, персонажи с низким уровнем доверия. Как, например, Кендалл, которому открылась простая истина во время наркотического трипа, и он впервые за все время вообще улыбается, пораженный этим открытием: «Я все понял. Я в здравом уме. С нами все в порядке». Кендалл пытается сказать брату Роману, что навязанный отцом образ ничтожных поломанных детей является только его проекцией, которая не имеет ничего общего с ними настоящими, но Роман не в состоянии это услышать, потому что у носителя истины в тот момент слишком низкая credibility.

Так же Роман, часто использующий правду в форме иронии как способ самозащиты, в конце концов теряет слушателей и все чаще говорит сам с собой. Или Марша, корыстная мачеха, которая и слова не скажет без скрытого мотива, вдруг дает прямую и правдивую оценку поведения дочери: это то ли шутка, то ли провокация. Здесь правда выживает только тогда, когда может принять форму насмешки.

Самая интересная сцена в первом сезоне — сеанс психотерапии. На нем вынужденно собралась семья, патологически не способная формулировать свои чувства, тем более правдивыми словами. Когда терапевт спрашивает каждого «Боитесь ли вы отца?», этого момента истины не выдерживает сам Логан Рой — он защищается нагромождением фраз, которые теряют свою силу от бесконечных повторений. В конце концов высокая драма скатывается в фарс, и эпизод заканчивается вполне в духе сатировской драмы: того, кто попытался отобрать у бога его монополию на правду — психотерапевта, — ожидает расплата.

Здесь правда выживает только тогда, когда может принять форму насмешки.

Манифест Люка Тернера завершается словами: «Таким образом, метамодернизм следует определить как меняющееся состояние между и вне иронии и искренности, наивности и осведомленности, релятивизма и истины, оптимизма и сомнения в поисках множественности разнообразных и неуловимых горизонтов. Мы должны двигаться вперед и колебаться!»

В «Наследниках», где герой уже прошел инициацию, метафорически убил отца (но тот одновременно неистребим), тоже ничего еще не закончилось и все возможно. Продолжение следует.

Фото: HBO / courtesy Everett Collection