Испытания полицейского-мусульманина

Однажды 23-летний алжирский моряк Бобби Фарид Хадид обнаружил на вокзале сломанный телефон-автомат: по нему можно было бесплатно позвонить на любой номер. Недолго думая он набрал код Соединенных Штатов, а потом первые пришедшие в голову десять цифр. На другом конце провода, в Нью-Йорке, трубку взяла Шейла Жан-Батист, молодая американка гаитянского происхождения. «Привет, Америка!» — сказал Хадид.

Они немного поболтали по-французски. Потом Хадид стал слать ей открытки. Так они переписывались четыре года, а в 1994-м, после того как два моряка с его торгового судна были убиты исламистами, Хадид начал оформлять американскую визу. Несмотря на то что тогда Бобби даже не знал английского, он надеялся найти в Штатах работу.

Спустя неделю после прибытия в Америку он отправился в гости к Шейле, а еще через месяц они поженились. Хадид арендовал ручную тележку и стал продавать хот-доги на углу 39-й улицы и Первой авеню. Кое-кто из прохожих передразнивал его акцент или пытался подсунуть фальшивые деньги, но большинство американцев оказались «открытыми, красивыми и веселыми людьми», вспоминает Бобби. Через год он устроился в крупную корпорацию ремонтировать копировальные машины, а по выходным подрабатывал таксистом.

11 сентября 2001 года под руинами Всемирного торгового центра погибло сразу четверо его коллег. Хадид смотрел телевизор и плакал. «Я просто обязан защитить эту прекрасную страну», — решил он. Вскоре он поступил в учебный центр Департамента полиции Нью-Йорка (N.Y.P.D.), а в июле 2002-го, в возрасте 35 лет, был принят на службу в полицию.

Жена не одобряла его выбор, но предпочла держать свой скепсис при себе. А вот друзья молчать не стали: «N.Y.P.D. — враг национальных меньшинств, — упрекали Хадида. — Зачем ты идешь против собственного сообщества?» Он пытался их переубедить: его вера в то, что на новой родине все имеют равные права, была непоколебима.

В полиции Хадид сделал блестящую карьеру. Он довольно быстро дослужился до детектива — и не просто детектива, а с допуском к совершенно секретной информации. Он стал членом объединенной группы по борьбе с терроризмом — команды следователей и аналитиков, сотрудничающей с ФБР. С его располагающей к себе внешностью и знанием двенадцати арабских диалектов (он выучил их еще в Алжире, смотря фильмы с субтитрами) он с легкостью заводил информаторов в самых разных кругах. «Опытный лингвист с прекрасным знанием арабского», «демонстрирует высочайший уровень полицейской этики» — так о нем писали в служебных характеристиках.

…Родители Бобби никогда не были чересчур религиозными, да и сам он в бытность свою моряком не особенно интересовался исламом. Когда он женился на Шейле, она, чтобы узнать побольше о культуре мужа, стала изучать Коран — и закончила тем, что перешла из католичества в ислам и надела хиджаб, а трех сыновей каждое воскресенье водила в медресе. Под ее влиянием и сам Хадид стал больше интересоваться религией и даже иногда совершал намаз — но только если это не мешало работе.

…Хадид уже несколько лет работал в полиции, когда его в качестве переводчика французского языка привлекли к расследованию убийства — первого в его практике. Дело было давно покрыто пылью: тело молодого официанта-сицилийца Анджело Гуззарди нашли в мусорном баке в Бруклине еще несколько лет назад, за несколько дней до 9/11.

Хадид с двумя бруклинскими детективами полетел во Францию. Вместе с офицерами префектуры парижской полиции они допросили Мариена Каргу, бывшего соседа Гуззарди: он попал под подозрение, когда сказал друзьям, что сицилиец погиб в башнях-близнецах. На протяжении девяти часов допроса Каргу доказывал, что ничего не знает о том, как погиб его сосед.

На следующий день следователи вызвали подругу Каргу, Лейлу Грисон. Трехчасовой допрос тоже не дал никакого результата, пока Хадид не взял дело в свои руки. Используя свое обаяние и знание арабского (свидетельница оказалась из Алжира, как и он), Бобби добился от нее признания: соседи повздорили, дошло до рукопашной, и Каргу по неосторожности убил Гуззарди. После этого признался и Каргу. Он сказал, что собирался вызвать полицию, но представил, как суд воспримет дело об убийстве белого мужчины черным, — и предпочел запихнуть тело в мусорный бак и той же ночью улететь в Париж.

На следующий день коллеги Хадида отбыли обратно в Нью-Йорк, а сам он задержался во Франции, чтобы навестить живущую в Лилле сестру. Вскоре ему позвонила плачущая Лейла Грисон и попросила о встрече. Он неохотно согласился. «Я чувствовал себя обязанным ей, — объяснял потом Хадид, — ведь она не только помогла нам раскрыть дело, но и отправила за решетку отца своего ребенка». Во время их двадцатиминутного разговора Лейла, которая уже раскаивалась в своем признании, пыталась узнать о судьбе обвиняемого; Хадид твердо сказал, что не имеет права обсуждать дело. Через несколько недель по электронной почте от нее пришло поздравление с Новым годом, и Бобби поздравил ее в ответ.

За раскрытие безнадежного дела Хадид получил звание детектива месяца и официальное благодарственное письмо. Вскоре последовало и очередное повышение. Детектив был счастлив и мечтал о дальнейшем карьерном росте.

И действительно, через месяц после возвращения из Франции его вызвали в офис Дэвида Коэна, который возглавлял в департаменте полиции специальный контртеррористический отдел, созданный после 9/11 «для защиты Нью-Йорка от новых террористических атак». Этот человек известен тем, что под его руководством полицейские стали считать мусульманскую веру достаточным основанием для подозрений. Агенты и информаторы в мечетях, мусульманских кафе и магазинах, видеокамеры рядом с мечетями, базы данных с именами и номерами автомобилей всех, кто посещает религиозные службы, — все это внедрял именно отдел Коэна. Хадиду было предложено поработать в секретном подразделении отдела. До этой встречи Хадид даже не знал о его существовании.

Хадид и еще один детектив, Фрэнк Гарсия, возглавили команду из восьми офицеров. Они проводили неофициальные «интервью» с арестованными (как правило, иммигрантами, задержанными за мелкие правонарушения вроде хранения марихуаны или вождения без прав), предлагая им стать информаторами. Кого-то из задержанных запугивали, кому-то обещали помочь с иммиграционным статусом — а взамен предлагали просто ходить в мечети, кафе, магазинчики, где бывают мусульмане, и внимательно слушать. Таким образом из арестованных создавали целую сеть осведомителей.

Каждые несколько недель подразделению Хадида рекомендовалось сфокусироваться на той или иной «вызывающей беспокойство» национальности. По воспоминаниям Хадида, происходило это примерно так: руководитель приходил и предлагал на этой неделе собирать информацию о тунисцах. «Нельзя ли чуть больше конкретики? На что именно обратить внимание?» — «На всех тунисцев».

Нелепостей было много, вспоминает Хадид. К примеру, один из детективов особенно подчеркнул в своем отчете наличие дома у арестованного диска с «Посланием» — известнейшим фильмом про зарождение ислама, который в 1978 году номинировался на «Оскар». Детектив почему-то посчитал картину экстремистской.

Хадид как мог старался уклониться от этих «интервью» и пытался оспорить хотя бы самые глупые или способные причинить неоправданный вред правила. В результате сама его кандидатура стала вызывать вопросы. На секретных совещаниях (куда Хадида не приглашали) коллеги обсуждали, что офицер так и не отказался от алжирского гражданства или что «в прошлую пятницу он ушел в мечеть в рабочее время». Вскоре Коэн инициировал внутреннее расследование. За Хадидом установили слежку.

…В первые годы после 9/11 многие полицейские-мусульмане сделали стремительную карьеру: их языковые и культурные знания были востребованы как никогда. Но новые коллеги воспринимали их как чужаков, которых никто не звал. Мусульмане-полицейские находились под особенно пристальным наблюдением бюро внутренних расследований нью-йоркской полиции, их отстраняли от работы за нарушения, за которые обычный сотрудник отделался бы выговором.

Хадида перевели из контртеррористического отдела в мае 2009-го, всего через год после назначения. Служебное расследование (включавшее проверку его электронной почты) обнаружило несоответствие между количеством интервью, о которых докладывал Хадид, и количеством отчетов об этих интервью в базе данных департамента. Его обвинили в том, что он заставлял подчиненных подделывать отчеты или, по крайней мере, не контролировал работу своих коллег. Его перевели в ночную патрульную смену в 115-м участке в северном Квинсе. Конечно, это было понижение, но он по-прежнему гордился работой в полиции. Руководитель Бобби характеризовал его как честного и профессионального сотрудника, образцово выполняющего свои обязанности.

Но вместе с тем Хадид чувствовал, что кое-что изменилось: департамент перестал ему доверять. Когда полицейский взял отгул из-за болезни (впервые за семь лет), к нему домой неожиданно заявился лейтенант его участка и внимательно осмотрел все его лекарства. Позже Хадиду устроили проверку на вшивость: ему позвонил сотрудник отдела внутренних расследований, представился журналистом и попытался расспросить об одном из преступлений. Хадид экзамен сдал: перенаправил «журналиста» в PR-отдел департамента.

В октябре 2010 года начались слушания по делу Каргу. Хадид выступал как свидетель. Защитник убийцы, Уильям Мартин, забросал полицейского вопросами, которые, казалось, не имеют отношения к делу. Спросил между делом и о Лейле Грисон: «Вы заявляли, что в последний раз общались с ней в парижском департаменте полиции». Хадид никогда этого не говорил, но от растерянности ответил: «Да, сэр, я это заявлял». Тогда адвокат предъявил копию электронного письма, которое Хадид отправил Грисон. Мартин попытался убедить суд, что у полицейского со свидетельницей были романтические отношения, а значит, у него могли быть мотивы лгать и искажать факты. Позже адвокат признался, что никаких доказательств этого у него не было: он просто, как любой опытный защитник, пытался дискредитировать свидетеля обвинения.

Каргу осудили за непредумышленное убийство, а бюро внутренних расследований N.Y.P.D. тем временем начало масштабную проверку по тому эпизоду в суде. В бюро попали копии всех электронных писем полицейского, а также распечатки всех звонков самого Хадида, его жены и их старшего сына, но занимавшийся расследованием офицер так и не смог найти доказательств связи между Хадидом и Грисон.

8 апреля 2011 года Хадид прибыл в 115-й участок и только собирался заступить на смену, как вдруг обнаружил по обеим сторонам от себя двух офицеров в штатском. Не объясняя причин, они изъяли у него табельное оружие, значок и униформу. Только четыре дня спустя Хадид с изумлением узнал, что обвинен в лжесвидетельстве. Обычно обвинительные заключения такого рода сопровождаются заявлениями, на базе которых обвинение было сделано, но Хадиду не предоставили никакой информации о том, когда или как он солгал.

Его перевели на самое дно полицейского департамента Нью-Йорка — в отдел, куда «ссылали» офицеров, обвиняемых в домашнем насилии или взяточничестве. Вместе с двадцатью другими полицейскими Хадид теперь сидел в комнате с мониторами, на которые транслировалось видео из дворов, лифтов, холлов и с детских площадок. Если сотрудники видели что-то подозрительное, они увеличивали изображение и вызывали полицию (им самим было запрещено покидать пост или общаться с посторонними).

За три дня до слушания его дела Хадид узнал, что ему инкриминируют лишь фразу, сказанную адвокату на суде над Каргу: «Да, сэр, я это заявлял». Полицейского обвинили в том, что у него с Грисон были отношения; обвинения базировались только на подслушанном разговоре между Каргу и его адвокатом (причем последний честно признался, что никаких доказательств у него нет). Судья согласился с ничем не подкрепленным утверждением обвинения, что Хадид и Грисон обменялись несколькими электронными письмами, и на этом основании признал Хадида виновным в сокрытии личных отношений со свидетельницей. Хадид был приговорен к пяти годам условно. Из полиции его, конечно, уволили.

После этого Хадид попытался вернуться к торговле хот-догами, но из-за судимости департамент здравоохранения отказался выдать ему лицензию; по той же причине Бобби больше не мог водить такси. С момента увольнения из полиции он откликнулся на более чем тысячу объявлений о работе и нигде не получил положительного ответа. Его жена, воспитатель в детском саду, в 2010-м была уволена и с тех пор сидела без работы. Семья не смогла выплачивать ипотеку и лишилась права собственности на дом. Хадид искал на свалках телевизоры, ремонтировал и пытался продать. Семья перешла на продуктовые талоны.

В конце 2014 года апелляционная комиссия Верховного суда отменила обвинения в адрес Хадида за недостатком доказательств. После этого он обратился в N.Y.P.D. с просьбой восстановить его на службе, но ответа не получил. Тогда он подал иск против нью-йоркской полиции, обвиняя департамент в «злонамеренном преследовании». Иск был отклонен.

Адвокаты, защищающие полицейских-мусульман, говорят, что это довольно типичная история: «Многие мусульмане стали полицейскими после 9/11, чтобы бороться с ветвью их религии, с которой они не согласны. Но вместо этого им пришлось вести ежедневную борьбу за свои права на собственной работе». Новое руководство департамента полиции позже попыталось наладить отношения с мусульманами, но после целого десятилетия подозрительности и враждебности сделать это будет непросто.

Что до Хадида, то когда он понял, что даже после снятия обвинений работодатели не спешат его нанимать, он снова стал таксистом. Теперь, с появлением Uber, это приносит меньше денег, чем в 90-х, но это лучше, чем сидеть дома. «Даже если за день я заработаю всего доллар, такси дает мне возможность общаться с хорошими людьми», — говорит Хадид.