Бианки: Первый пейзажист

Портретная фотография развивалась в Российской империи так же стремительно, как в Европе, а вот другие жанры заметно отставали. Если верить газете «Санкт-Петербургские ведомости» за 1854 год, «…фотография избрала себе у нас специальною целью производство портретов; фотографы-портретисты располагаются в Петербурге только что не каждый день, и едва ли сыщется в России хоть один губернский город, где бы не было Кабинета (!!!) фотографических портретов, между тем как за границей одновременно с портретной фотографией быстро развивалась и совершенствовалась фотография видов; в Париже или в Лондоне нет ни одного сколько-нибудь замечательного здания или уголка, которые не были бы сняты фотографически со всех возможных сторон, во всех возможных размерах».

Первым человеком, занявшим эту нишу в российской фотографии, тоже стал иностранец — Джованни (или Иван, как он называл себя в России) Бианки. Уроженец Швейцарии, в 1821 году в возрасте девяти лет он вместе с семьей прибыл на постоянное проживание в Москву. Отучившись на художника в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, Бианки так и не стал успешным акварелистом, как планировал изначально. Поэтому, съездив «за границу на свой счет для усовершенствования», в 1849 году он вернулся в Россию уже в качестве фотографа. К тому моменту он досконально освоил ведущие светописные технологии своего времени: калотипию и мокроколлодионный способ по методу Арчера.

Человек как модель его, похоже, никогда не интересовал: на тысячах фотографий, снятых Бианки за тридцатилетний период жизни в Петербурге, людей практически нет. Впрочем, поначалу он, как почти все тогдашние фотографы, тоже открыл «Кабинет фотографических портретов». Фотоателье пользовалось успехом у публики, но, видимо, не приносило радости владельцу, поскольку вскоре он полностью переключился на пейзажи.

«Наконец, как-то случайно узнали мы, что в Петербурге уже с прошедшей зимы поселился один фотограф г. Бианки, заслуживший известность в Париже и исключительно посвятивший себя фотографии видов, — писали те же „Санкт-Петербургские ведомости“ в начале его карьеры, в 1854 году. — Любуясь его произведениями, мы были удивлены, как они до сих пор не приобрели себе известности. Сколько русских иногородних, посещающих Петербург, спрашивали нас о фотографиях нашей Северной Пальмиры, и мы всегда вынуждены были отвечать, что таковых нет, между тем как г. Бианки уже успел снять пол-Петербурга (до 60 видов)».

Он стал первым летописцем петербургского ландшафта. По его фотографиям можно проследить, как менялась столица, как пустые вначале площади обрастали зданиями, как появлялись новые архитектурные доминанты (например, Исаакиевский собор, строительную площадку которого Бианки фотографировал неоднократно) и сносились прежние, как входили в моду новые архитектурные стили. Он впервые нашел «идеальные» ракурсы для съемки набережных, площадей и проспектов, с которых новые поколения фотографов снимают эти объекты и сегодня.

Бианки с интересом осваивал и другие жанры фотографии — в частности, фоторепортаж, до того момента в России практически неизвестный (во многом потому, что возможности тогдашней фототехники почти не позволяли снимать в движении). Уже в 50-х Бианки запечатлевал городские праздники, открытия памятников, похороны Николая I… Он заранее тщательно выбирал идеальную точку съемки: к примеру, празднование юбилея Петра I на Сенатской площади Бианки фотографировал с кровли Исаакиевского собора, заблаговременно разместив и укрепив там всю фототехнику.

А еще Бианки вошел в историю как первый интерьерный фотограф Российской империи. Снимки убранства своих дворцов ему заказывала вся петербургская аристократия: Строгановы, Шуваловы, Шереметевы, Юсуповы, Белосельские-Белозерские, сами Романовы. Впоследствии именно фотографии Бианки стали бесценным материалом для кинематографистов и особенно реставраторов, ведь по этим снимкам воссоздавали обстановку многих дворцов. «До фотографий интерьеров в те дни усиленного строительства и убранства русские баре были особенно охочи, — вспоминал крестник фотографа Александр Бенуа, с семьей которого Бианки дружил много лет. — При этом Бианки не был простым профессиональным техником; на всех им изданных фотографиях он себя величает художником. И художником он действительно и был, что сказывалось как в выборе момента освещения, так и в точке зрения. В технику же фотографии он ушел с головой, уподобляясь в этом какому-нибудь средневековому алхимику. Ногти у него были всегда желтые от коллодиума, а весь он был пропитан какими-то „химическими“ запахами, впрочем, не противными».

Конец жизни Бианки напоминает какой-нибудь роман Достоевского. В 1883 году в Швейцарии умирает родной брат фотографа, и 73-летний Бианки отправляется туда для вступления в наследство. О дальнейшем мы узнаем от Александра Бенуа. «В эти годы старческого рамолисмента к Бианки подобралась какая-то авантюристка, которая и женила его на себе. „Молодые“ переселились в Лугано, и там эта женщина вскоре добилась перевода на ее имя всего капитала мужа, завладев коим, она самым бессовестным образом его покинула в обществе своего любовника. Несчастный разоренный Бианки, из гордости не желавший обратиться к родным за помощью, умер вскоре в больнице, в совершенной нищете, и был похоронен в общей могиле. Печально и то, что все привезенные из России негативы, бесценные в документальном смысле, были перед этим проданы его женой как простые стекла», — пишет Александр Бенуа в книге своих воспоминаний.