Он снимал цесаревичей

Сергей Левицкий был внебрачным сыном Льва Алексеевича Яковлева — представителя одного из старейших русских дворянских родов, дипломата, сенатора и действительного тайного советника. Лев Алексеевич никогда не был женат, но успел завести четверых детей, которые хоть и не носили его фамилию, тем не менее жили в его доме в статусе «воспитанников». (Похоже, у Яковлевых это было чем-то вроде семейной традиции: родной брат сенатора, Иван Алексеевич, растил внебрачного сына Александра, которому сам придумал фамилию — Герцен.)

Лев Алексеевич позаботился о том, чтобы «воспитанники» получили блестящее образование и ни в чем не нуждались. Так что в 1839 году 20-летний Сергей Левицкий, только что окончивший юридический факультет Московского университета, не без протекции отца получил престижную должность в канцелярии министра внутренних дел. В том же году была изобретена фотография, и молодой человек начинает изучать этот процесс — сначала в качестве хобби.

А в 1844 году во время командировки на Кавказ Левицкий знакомится с Юлием Фрицше — известным химиком, первым в России человеком, получившим собственные фотографические изображения и представившим в Академии наук доклад на эту тему. Под руководством Фрицше Левицкий делает свои первые дагеротипные снимки — виды Пятигорска, Кисловодска и окрестных гор. Занятие настолько увлекло его, что он решительно подает в отставку и уезжает в Европу изучать фотоискусство. В Париже он знакомится с Луи Дагером, наблюдает за опытами цветной фотографии Ньепса де Сент-Виктора, учится у известных фотографов своего времени, записывается на лекции по физике и химии в Сорбонне.

Первую из своих самых знаменитых фотографий Левицкий сделал в Риме, где тогда была целая «русская колония» художников, скульпторов и архитекторов. Приехав в Рим, Левицкий быстро сдружился с ними и однажды снял групповой портрет всей компании — портрет, в центре которого был сам Гоголь. Гоголь, который всю жизнь ненавидел фотографироваться и при любых попытках сделать снимок отворачивался или закрывал лицо цилиндром! Неизвестно, почему в тот раз он сделал исключение, но факт остается фактом: снимок Левицкого — единственная дошедшая до нас фотография писателя. Впоследствии это изображение увеличили и растиражировали в виде «одиночного» портрета, и именно на него ориентировался Репин при работе над живописными портретами Гоголя.

Левицкий не раз пытался уговорить Гоголя попозировать ему отдельно, но тот и слышать об этом не хотел. Фотограф признавался, что однажды даже попытался снять писателя тайком, когда тот задремал после обеда в доме графа Чернышева-Кругликова. «Он ужасно рассердился и настоятельно требовал, чтобы я стер пластинку, — вспоминал Левицкий, — но ею завладела графиня, и я с тех пор даже не видел ее».

Изучив все, что на тот момент было известно о фотографии, Левицкий начинает собственные изыскания. В 1847 году по его рисункам была сконструирована камера с мехами, позволявшая делать изображения разного формата. В 1849-м его дагеротипы получили золотую медаль на промышленной выставке в Париже. Но самого Левицкого в Париже тогда уже не было: годом ранее во Франции началась революция, и он предпочел вернуться на родину.

В 1849-м фотограф открывает на Невском проспекте «Дагеротипное заведение Сергея Левицкого» (позже он перейдет на мокроколлодионный процесс и переименует ателье в «Светопись Левицкого»). Место пользуется огромной популярностью. Левицкому позируют Тургенев, Григорович, Толстой, Островский, Гончаров. Его клиентами становятся члены царской семьи.

В 1858 году Левицкий неожиданно возвращается во Францию, где тоже открывает фотостудию. «Сергей Львович, владеющий ныне в Париже лучшим фотографическим заведением, вполне артистическим, завален и там работою, — писал о нем журнал „Фотограф“. — В этом заведении приготовляется ежедневно до 1 500 карточек, и все же далеко не все заказы удовлетворяются».

А в 1865-м, как мы узнаем из того же журнала «Фотограф», Левицкий опять обосновывается в Петербурге — на этот раз навсегда. «С. Л. Левицкий в Петербурге — вот новость, недавно наделавшая много шума в здешнем фотографическом мире. Г. Левицкий действительно приехал, окончательно оставив Париж, где заслужил такую огромную известность, приобрел здесь дом (между Полицейским и Певческим мостами, по набережной Мойки, на углу Волынского переулка) и устраивает здесь великолепный павильон с особым отделением для увеличения портретов; отведено также место для снимания желающих на лошадях, в экипаже и пр.».

Он постоянно экспериментирует: осваивает ретушь, с помощью которой исправляет дефекты негативов; придумывает забавные коллажи, на которых герой «раздваивается»: к примеру, играет на пианино и слушает свою игру или сам себе пожимает руку. Самый известный из таких коллажей — «Герцен против Герцена», где кузен фотографа ведет драматичный спор со своей копией. Эти двойные портреты требовали проворства и от модели, и от фотографа: надо было успеть переодеться, поменять позу и сделать второй снимок на пластину, пока раствор на ней не успел высохнуть.

Во времена, когда фотографы снимали только при дневном свете (а в Петербурге это фактически означало вынужденный отпуск с ноября по март), Левицкий на протяжении многих лет пытался найти способ фотографировать при электрическом освещении. Нетривиальная задача, учитывая уровень тогдашних осветительных приборов! «Милостивый государь, Дмитрий Иванович! — делился он своими неудачами с Менделеевым, с которым состоял в переписке. — Несмотря на полную готовность и самое искреннее желание исполнить трудную задачу, я пришел к убеждению, что мы затеяли дело почти невыполнимое, по крайней мере, настолько, чтобы удовлетворить требованиям качества. При освещении свечами Яблочкова с расстояния восьми аршин короткофокусный объектив едва освещает полпластинки. Нужно держать от 75 до 120 секунд и сильное напряжение искр, но и при этом отчетливо выходит только центр». Однако Левицкий не оставлял попыток и в конце концов добился своего.

В 1864 году Левицкого впервые приглашают в резиденцию Наполеона III, где он делает целую фотосессию с участием императора и членов его семьи: отдельно и группами, стоя и сидя, верхом и в экипажах… Снимки так понравились, что он становится придворным фотографом французского императора. А потом и русского.

Левицкий — единственный фотограф, которому позировали четыре поколения семьи Романовых: в начале 1850-х он делал дагеротипы Николая I и Александры Федоровны, потом на протяжении десятилетий снимал Александра II, Александра III и Николая II.

Больше всего хлопот, по воспоминаниям современников, доставляли Левицкому снимки молодого Александра II: внешность будущего царя-освободителя мало подходила для парадных портретов. «Вид наследника не выражал той узкой строгости, как вид его отца; черты его скорее показывали добродушие и вялость. Ему было около двадцати лет, но он уже начинал толстеть», — писал Герцен. «Он был красивый мужчина, но страдал некоторой полнотой, — подтверждала А. Тютчева. — Черты лица его были правильны, но вялы и недостаточно четки; словом, его лицо было маловыразительно и даже чем-то неприятно в тех случаях, когда он при публике считал себя обязанным принимать торжественный вид. Это выражение он перенял от отца, у которого оно было природное, но на его лице оно производило впечатление неудачной маски. Наоборот, когда великий князь находился в кругу семьи и позволял себе быть самим собой, все лицо его освещалось добротой, которая делала его на самом деле симпатичным». К счастью, у Левицкого был талант подчеркивать выигрышные стороны внешности и сглаживать недостатки. Невыразительный взгляд императора он старался увести в сторону (вот почему на его портретах Александр так часто задумчиво смотрит вдаль), а правильный ракурс позволял сделать черты лица более четкими.

Левицкий не только имел фактическую монополию на фотографирование Романовых — даже живописные портреты императора зачастую писали именно с его снимков. Причем фотограф сам выбирал подходящие для этого кадры и сопровождал их подробными указаниями: «Считаю обязанностью предупредить художника, что волосы у Государя последнее время заметно поседели, так что на большом портрете они темнее, чем теперь в натуре, в прическе же надобно держаться большого портрета, потому что он снят зимою, а на кабинетном, снятом летом, — волосы, по летнему военному положению, пострижены. Мундир или красный, или голубой с серебром, но можно сделать и темно-зеленый с золотом, тогда он будет Стрелковый Императорской фамилии — только надобно будет уничтожить перевязь для лядунки».

Левицкий нотариально заверял авторские права на снимки императорской семьи и имел личное разрешение Романовых на использование этих фотографий в коммерческих целях «на правах художественной собственности». А когда в 1877 году он обратился к Александру II с просьбой «об исходатайствовании мне с сыном звания фотографов Их императорских Величеств», он почти сразу получил это звание — «с правом иметь на вывеске изображение государственного герба». Конкурентам о таких привилегиях можно было только мечтать.