Филантропы-драгдилеры: Как одна семья спровоцировала опиоидную эпидемию в США

Статья публикуется в сокращении. Оригинал читайте на сайте New Yorker.

Северное крыло Метрополитен-музея, открытое в 1978 году и известное как крыло Саклеров, — памятник одной из величайших филантропических династий Америки. Братья Артур, Мортимер и Рэймонд Саклеры — врачи, при жизни жертвовавшие громадные суммы самым разным культурным учреждениям, многие из которых сегодня носят их фамилию: галерея Саклеров в Вашингтоне, музей Саклеров в Гарварде, Центр искусствоведения в музее Гуггенхайма, крыло Саклеров в Лувре, институты и программы в Оксфордском, Колумбийском и десятке других университетов. Искусствовед Томас Лоутон однажды назвал старшего из братьев, Артура, «современным Медичи».

Артур умер в 1987 году, Мортимер — в 2010-м, Рэймонд — в 2017-м. Братья завещали наследникам не только громадное состояние, но и традицию благотворительности, и дети ее продолжают. Дочь Артура Элизабет входит в попечительский совет Бруклинского музея, где основала Центр феминистского искусства своего имени. Ричард и Джонатан, сыновья Рэймонда, основали кафедру в Йельском онкоцентре. Дочь Мортимера Марисса учредила некоммерческую организацию Beespace.

…Когда в 1880 году было построено нынешнее здание Метрополитен-музея, один из его попечителей, адвокат Джозеф Чоат, выступил с речью перед собравшимися на открытие промышленниками. В надежде на их поддержку он высказал идею о том, что филантропией можно купить бессмертие. «Задумайтесь, миллионеры, какую славу вы приобретете, превращая свинину в фарфор, зерно — в бесценную керамику, грубую руду — в мрамор скульптур». Идея сработала: со временем происхождение богатства меценатов забывается, и мы вспоминаем только их щедрость (о чем лишний раз напоминают их имена на зданиях).

Согласно Forbes, на момент написания статьи Саклеры — одна из богатейших семей США. Их состояние больше, чем у Рокфеллеров или Меллонов, — $13 миллиардов. И хотя оно возникло совсем недавно, большинство людей понятия не имеет, откуда оно взялось: Саклеры часто рассказывают в интервью о своей щедрой благотворительности, но почти никогда не упоминают о семейном бизнесе. А это Purdue Pharma — частная компания со штаб-квартирой в Коннектикуте, разработавшая рецептурное болеутоляющее «Оксиконтин». Выпущенный в продажу в 1995 году, «Оксиконтин» позиционировался как настоящий прорыв на рынке болеутоляющих: препарат с пролонгированным действием, способный нейтрализовать как умеренную, так и сильную боль. Лекарство стало хитом продаж, принеся Purdue $35 миллиардов.

Но «Оксиконтин» — препарат очень спорный. Его единственное активное вещество — оксикодон, химический родственник героина, вдвое сильнее морфина. В прошлом врачи неохотно прописывали сильные опиоиды — разве что в случаях острой боли при онкозаболеваниях или в качестве паллиативной терапии для безнадежных больных — из-за вполне обоснованного страха перед зависимостью от этих веществ.

Маркетинговая кампания «Оксиконтина» сразу была нацелена на изменение этого отношения. Производители финансировали исследования и платили известным докторам, чтобы те убеждали общественность, что опасения по поводу опиоидной зависимости сильно преувеличены и что препаратом можно безопасно лечить широчайший спектр заболеваний. Миллионы пациентов обнаружили, что лекарство спасает от мучительной боли; но многие из них настолько подсели на него, что между дозами испытывали изнурительную ломку.

С 1999 года 200 тысяч американцев умерли от передозировки, связанной с «Оксиконтином» и другими рецептурными опиоидами. Множество зависимых, для которых рецептурные болеутоляющие оказались слишком дорогими или сложными в приобретении, перешли на героин. По данным Американского общества аддиктивной медицины, в наши дни четверо из пяти человек, пробующих героин в США, начинали именно с рецептурных болеутоляющих. Специалисты Центра по контролю и профилактике заболеваний считают, что 145 американцев ежедневно умирают от передозировки опиоидами.

200 тысяч американцев умерли от передозировки, связанной с «Оксиконтином» и другими рецептурными опиоидами.

Руководитель организации по исследованию политики в области опиоидов Эндрю Колодны утверждает, что хотя многие из этих случаев передозировки вызваны другими препаратами, кризис изначально был спровоцирован изменением в культуре назначения рецептурных лекарств. А это изменение — определенно «заслуга» Purdue. «Если вы посмотрите на тенденции назначения опиоидных препаратов, вы заметите огромный рост начиная с 1996 года. Это не совпадение. Именно в этом году Purdue начала кампанию, которая дезинформировала медицинское сообщество относительно рисков».

При этом фамилия Саклер практически не упоминается на сайте Purdue, а в списке совета директоров отсутствуют имена восьми членов семьи, которые в него входят. Много лет все ассоциировали их исключительно с добром и благотворительностью.

…Артур Саклер и его братья, дети евреев-эмигрантов из Галичины и Польши, выросли в Бруклине во времена Великой депрессии. Все трое получили медицинское образование и вместе были сотрудниками психиатрического центра Кримдура в Квинсе, подготовив в общей сложности 150 научных публикаций. Но состояние они заработали не благодаря медицинской практике: у всех троих был талант к предпринимательству. Мортимер еще подростком стал менеджером по рекламе в школьной газете и заработал первые комиссионные, убедив Chesterfield разместить там рекламу сигарет. Артур зарабатывал на свое образование, будучи копирайтером в рекламном агентстве, которое специализировалось на медицине. Он оказался настолько способным, что в конце концов купил агентство — и произвел революцию на рынке. До него фармакологические компании были не слишком искусны в рекламе; Артур же понял, что для продажи новых лекарств нужно убедить не столько пациента, сколько врача, выписывающего рецепт.

Выпуск на рынок новых препаратов он сопровождал рекламными кампаниями, которые обращались напрямую к докторам: публикации в медицинских журналах, положительные отзывы влиятельных коллег, ссылки на научные исследования (зачастую проведенные самими фармакологическими компаниями). В 1997 году Артура посмертно приняли в члены Зала славы медицинской рекламы за «привнесение всей мощи коммерческой рекламы в фармацевтический маркетинг». Бывший руководитель кафедры психиатрии Высшей медицинской школы Университета Дьюка Аллен Фрэнсис формулирует это иначе: «Большинством сомнительных практик, которые превратили фармацевтическую индустрию в бич нашего времени, мы обязаны Артуру Саклеру».

Зачастую Артур не гнушался прямым обманом. Так, в 1950-х он выпустил рекламный постер для нового антибиотика «Сигмамицин»: множество визиток врачей и слоган «Все больше и больше врачей выбирают „Сигмамицин“». Когда журналист попытался связаться с некоторыми из врачей, чьи имена были на визитках, оказалось, что этих специалистов не существует.

В 1960-х Артур Саклер прославился рекламой транквилизаторов «Либриум» и «Валиум». Один из постеров изображал девушку со стопкой книг, давая понять, что даже обычное волнение, которое испытывает студент-первокурсник, — повод для приема транквилизаторов. Университетская жизнь — это «новый мир… тревожных расстройств», гласила реклама. Другая кампания и вовсе убеждала врачей прописывать «Валиум» даже людям без каких-либо психиатрических симптомов. При этом производители «Валиума» не провели ни одного исследования, касающегося возможной зависимости от препарата. К 1973-му американские врачи выписывали более 100 миллионов рецептов на транквилизаторы в год, и огромное количество пациентов были зависимы от них.

Тем временем Саклер основал газету Medical Tribune с аудиторией в 600 тысяч членов медицинского сообщества. Он настаивал, что его рекламная и издательская деятельность никак не связаны; но в 1959-м выяснилось, что компания Саклера MD Publications заплатила главе отдела антибиотиков Управления по контролю за качеством продуктов и лекарств Генри Уэлчу почти $300 тысяч за помощь в продвижении конкретных препаратов. Когда правда вышла наружу, Уэлчу пришлось подать в отставку.

Другая кампания и вовсе убеждала врачей прописывать «Валиум» даже людям без каких-либо психиатрических симптомов.

В 1952 году братья купили Purdue Frederick — небольшую компанию по производству лекарств, выпускавшую в основном слабительное и средства для удаления ушной серы (официально каждому принадлежало по трети компании, но предполагалось, что Артур, занятый рекламной и издательской деятельностью, будет играть в управлении пассивную роль). Уже в начале 1960-х деятельностью братьев заинтересовался сенатор Эстес Кефаувер, возглавлявший подкомитет по контролю за фармацевтической промышленностью. Служебная записка гласила: «Империя Саклеров — самодостаточное производство: они могут разработать новый препарат в своих лабораториях, провести клиническое тестирование, обеспечить положительные отзывы о препарате из целого ряда больниц, с которыми у них налажены связи, спланировать рекламную кампанию, опубликовать результаты клинических исследований и рекламные тексты в их собственных медицинских изданиях, а также подготовить и разместить статьи в других газетах и журналах».

В 1962 году Артуру пришлось давать показания перед подкомитетом. Сенаторы атаковали его острыми вопросами, но он был прекрасно подготовлен и сумел отбиться. К примеру, поймав Кефаувера на неточности, он заявил: «Если бы у вас было медицинское образование, вы бы не допускали подобных ошибок». А отвечая на замечание о рекламе средства для понижения уровня холестерина со множеством побочных эффектов, среди которых — выпадение волос, невозмутимо заявил: «Я предпочел бы иметь редкие волосы, чем толстые стенки сосудов».

Богатея с каждым годом, Саклеры стали покровителями искусств. В 1974-м братья пожертвовали $3,5 миллиона Метрополитен-музею, что позволило построить северное крыло.

После смерти Артура в 1987 году Мортимер и Рэймонд выкупили у наследников его долю в Purdue. Фирма процветала, но оказалось, настоящее богатство впереди.

…Человечество выращивало опиумный мак тысячелетиями. Его терапевтические свойства признавал еще Гиппократ, но даже в древности люди осознавали опасность зависимости. Саклеры еще в 1980-х выпустили на рынок ставший суперуспешным болеутоляющий препарат MS Contin — таблетки морфия с запатентованной формулой «контролируемого высвобождения» (таблетка постепенно растворялась в ЖКТ, высвобождая действующее вещество в течение нескольких часов). Но в конце 1980-х патент на препарат истекал, и Purdue начала искать замену. Активную роль в этом играл сын Рэймонда Ричард, чье имя уже значилось на множестве медицинских патентов компании.

В основе нового продукта, «Оксиконтина», лежал оксикодон — опиоид, разработанный немецкими учеными в 1916 году. Дешевый в производстве, оксикодон уже использовался в других лекарствах совместно с другими активными веществами. Purdue же разработала таблетки чистого оксикодона со все той же формулой «контролируемого высвобождения». Решено было производить препарат в разных дозировках: от 10 до 80 и даже 160 миллиграммов. Как писал Барри Мейер в своей книге Pain Killer, «„Оксиконтин“ был атомной бомбой на рынке болеутоляющих».

Фокус-группы с участием врачей показали, что распространению препарата могут помешать закономерные опасения медицинского сообщества в отношении опиоидов. Но в это время сразу несколько влиятельных докторов очень кстати стали заявлять, что взгляды на опиоиды давно пора пересмотреть. «Появляется все больше литературы, доказывающей, что эти вещества можно употреблять в течение долгого времени с минимумом побочных эффектов», — говорил в интервью Times Рассел Портеной из Мемориального онкоцентра имени Слоана — Кеттеринга. Он называл опиоиды «даром природы» и требовал их дестигматизации. Портеной, которого щедро финансировала Purdue, осуждал клиницистов за сдержанность в применении подобных препаратов и называл боязнь зависимости «медицинским мифом». И он был отнюдь не одинок.

В 1995 году Управление по контролю за лекарственными препаратами одобрило «Оксиконтин». Более того, разрешило писать в инструкции, что он безопаснее других болеутоляющих (беспрецедентный шаг, особенно учитывая, что Purdue так и не провела клинических исследований, касающихся зависимости или немедицинского использования препарата). Курировавший этот процесс чиновник управления, доктор Кертис Райт, вскоре покинул свой пост — а через два года начал работать в Purdue.

Курировавший этот процесс чиновник вскоре покинул свой пост — а через два года начал работать в Purdue.

Саклеры сопроводили выпуск «Оксиконтина» одной из крупнейших маркетинговых кампаний в истории отрасли. Ее задачей было донести идею, что препарат следует назначать не только при острой краткосрочной боли (связанной с хирургическими операциями или раком), но и при менее интенсивных, но более продолжительных типах боли (артрит, боль в спине, спортивные травмы — список проблем, которые предлагалось решать с помощью «Оксиконтина», был практически бесконечным). Судя по внутренним документам, сотрудники Purdue знали, что многие врачи считали оксикодон более слабым по сравнению с морфином, — и активно эксплуатировали эту ошибку.

Бывший торговый представитель компании Стивен Мэй рассказывает: Purdue сделала ставку на врачей общей практики, которые не были экспертами по борьбе с болью. Все торговые представители (а их было более тысячи!) проходили обучение по «преодолению возражений» со стороны врачей, заучивали готовые ответы на возможные вопросы (помимо прочего, их учили говорить, что «препарат практически не вызывает зависимости»). Все это подкреплялось многочисленными исследованиями и медицинскими статьями: у Purdue было целое «бюро спикеров», компания платила тысячам клиницистов за участие в медицинских конференциях и рассказы о чудесных возможностях препарата. Докторам на местах предлагали полностью оплаченные поездки на подобные конференции, которые часто проходили на фешенебельных флоридских курортах. Вложения окупались: врачи, которые побывали на таких семинарах, выписывали «Оксиконтин» в два с лишним раза чаще, чем те, кто там не был.

Как поясняет руководитель отдела клинической фармакологии Университета Торонто Дэвид Юурлинк, успех «Оксиконтина» частично вызван и тем, что многие доктора искренне хотели верить в его пользу: «Главная цель медицины — облегчение страданий. Есть страдающий пациент, есть врач, мечтающий помочь, — и вдруг появляется якобы безопасное и эффективное средство».

Через пять лет после выхода на рынок «Оксиконтин» приносил своим создателям миллиард долларов в год. Торговые представители зарабатывали сотни тысяч долларов комиссионных; Purdue премировала их поездками на Гавайи и только в 2001 году выплатила $40 миллионов бонусов.

Сведения о злоупотреблениях «Оксиконтином» начали появляться практически сразу после выхода препарата на рынок. Если растолочь и вдохнуть таблетку или растворить в жидкости и ввести с помощью шприца, можно было нейтрализовать «механизм высвобождения» и получить всю дозу наркотика одновременно. Причем пациент узнавал об этом прямо из инструкции: «Прием сломанных, разжеванных или измельченных таблеток может привести к быстрому высвобождению и абсорбированию потенциально токсичной дозы».

Пока доктора выписывали «Оксиконтин» по любым поводам, некоторые пациенты начали продавать свои таблетки на черном рынке. Врачи, которые легко поддавались на манипуляции пациентов (или просто были в доле), открывали так называемые фабрики таблеток — клиники, которые зарабатывали исключительно рецептами на «Оксиконтин». Но компания и не подумала убрать препарат с рынка или хотя бы признать, что он вызывает зависимость. Единственная проблема — наркозависимые, которые используют препарат в рекреационных целях и не по инструкции, заявляли они.

Единственная проблема — наркозависимые, которые используют препарат в рекреационных целях и не по инструкции, заявляли они.

…В 2002 году 29-летней Джилл Сколек выписали «Оксиконтин»: у нее была травма спины. После четырех месяцев приема препарата женщина умерла во сне от остановки дыхания; у Джилл остался 6-летний сын. Ее мать, медсестра, написала в Управление по контролю за лекарственными препаратами, требуя добавить на упаковку предупреждение об опасности. Но руководитель отдела коммуникаций Purdue не моргнув глазом обвинил в трагедии саму Джилл: якобы она была наркозависимой, и никакой ответственности за ее смерть компания не несет. «Все эти люди — зависимые — говорят: „Я принимал таблетки строго по предписанию доктора“. А сами начинают принимать все больше и больше. Компания в этом не виновата», — отмечал в интервью главный медицинский советник Purdue доктор Дж. Дэвид Хэддокс.

Но правда в том, что «Оксиконтин» был изначально опасен, и в Purdue прекрасно об этом знали. Формула «контролируемого высвобождения» означает, что теоретически пациенты могут безопасно принимать одну большую дозу каждые 12 часов и спокойно спать всю ночь (огромное преимущество по сравнению с другими болеутоляющими, в том числе морфином, которые требуют более частого приема). Но внутренние документы Purdue показывают, что еще до того как «Оксиконтин» был одобрен Управлением по контролю за лекарственными препаратами, в компании знали: не на всех пациентов он действовал заявленные 12 часов. В исследовании, которое Purdue провела, но так и не обнародовала, почти половине из 90 участников новая доза потребовалась раньше. Понятно, почему Purdue скрыла результаты: «двенадцатичасовое действие» было бесценным маркетинговым преимуществом. Но назначать таблетки, которые должны действовать 12 часов, а действуют зачастую всего 8, — прямой путь к зависимости и злоупотреблениям.

Что бы ни говорили спикеры компании, у многих пациентов, которые не были наркозависимыми и принимали таблетки в точности по предписанию врача, в перерывах между дозами возникал синдром отмены. Доктора, выписывающие рецепты, сообщали, что пациенты возвращались к ним с симптомами абстинентного синдрома (зуд, тошнота, дрожь) и просили выписать им побольше таблеток. Но у медицинского советника Purdue был ответ и на это: еще в 1989 году он ввел понятие «псевдозависимость», которая «выглядит как зависимость, но возникает из-за невыносимой боли. Псевдозависимость обычно прекращается после облегчения боли — зачастую путем увеличения дозы опиоидов», — гласила написанная им брошюра.

…Продажи препарата вскоре побили рекорд «Виагры», а вместе с ним распространялась и зависимость. Проблемы множились, но публично отвечали за них другие: сами Саклеры всегда оставались в стороне. Даже после того как в 1999 году Ричард Саклер возглавил Purdue, он никогда не появлялся на мероприятиях, где Хэддокс и ему подобные были вынуждены защищать компанию и продукт. Более того, Ричард, руководивший запуском «Оксиконтина», даже никогда не давал интервью о препарате. «У меня огромный опыт общения с Purdue по разным вопросам, но я ни разу не видел Ричарда Саклера, — говорит эксперт по проблеме наркозависимости Эндрю Колодны. — Я даже не уверен, что узнаю его, если встречу».

…Даже когда злоупотребления «Оксиконтином» стали общеизвестны, Purdue отказывалась признавать его опасность. Руководство заботило только одно: попытки предотвратить случаи передозировки могут лишить пациентов доступа к препарату. Сохранить таблетки на рынке стало главной целью компании. По словам Стивена Мэя, торговым представителям предписывалось игнорировать сообщения о злоупотреблениях и во что бы то ни стало продолжать продажи.

Давая показания перед членами Конгресса, заместитель Ричарда Саклера Майкл Фридман утверждал, что Purdue впервые узнала о проблемах с «Оксиконтином» только в 2000 году — когда в прессе появилась серия публикаций об использовании препарата в рекреационных целях. На самом деле в Purdue прекрасно обо всем знали и без СМИ: они много лет сотрудничали с малоизвестной компанией I.M.S. (сооснователем которой был Артур Саклер), снабжавшей их детальной информацией о конкретных врачах и лекарствах, которые они выписывают. Благодаря этим данным торговые представители знали, с какими врачами работать; по этой же информации можно было отследить злоупотребления. «Они точно знали, что и в каком количестве выписывают врачи, — говорит Колодны. – Знали про „фабрики таблеток“ — и ничего не делали».

С момента выпуска «Оксиконтина» на Purdue подавали в суд тысячи раз. В 2003 году нью-йоркский адвокат Пол Хэнли подал иск, основанный на заявлениях 5 тысяч пациентов: они утверждали, что у них возникла зависимость от препарата, который они принимали по рецепту врача. Изучая документы, Хэнли не мог поверить в масштабы мошенничества: «Все заявления о безопасности препарата исходили от отдела маркетинга, а не от ученых. Они просто все это выдумали». Тогда Purdue удалось добиться досудебного урегулирования; клиенты Хэнли получили в общей сложности $75 миллионов.

С момента выпуска «Оксиконтина» на Purdue подавали в суд тысячи раз.

Другой процесс был инициирован федеральным прокурором штата Вирджиния. На этот раз исполнительный вице-президент Майкл Фридман, глава юридического отдела Говард Уделл и глава медицинского отдела Пол Голденхейм были признаны виновными в намеренном сокрытии опасности препарата. Их приговорили к условным срокам и выплате в общей сложности $35 миллионов штрафа. Еще $600 миллионов пришлось выплатить компании. Учитывая миллиарды долларов, которые Purdue заработала на «Оксиконтине», она довольно легко отделалась (сенатор Арлен Спектер метко назвал подобные штрафы «дорогой лицензией на преступления»). Имя Ричарда Саклера, несмотря на его непосредственное участие в выпуске препарата, в процессе даже не фигурировало.

Пол Хэнди совместно с другими адвокатами занялся подготовкой новой порции исков против Purdue и других фармацевтических компаний. Многие государственные чиновники активно поддерживают эту инициативу: рецептурные препараты дороги, немало пациентов получают их через государственные программы медицинской помощи, так что платят за это в итоге налогоплательщики. А потом они же платят за последствия опиоидного кризиса — лечение наркозависимых, неотложную медицинскую помощь. «И главные виновники — Саклеры, — говорит бывший генеральный прокурор штата Миссисипи Майк Мур. — Они одурачили Управление по контролю за лекарственными препаратами. Они врали об отсутствии привыкания. Они взрастили рынок опиоидов, и остальные компании, увидев, что так можно, присоединились. Они получают прибыль убивая людей».

…В августе 2015 года Ричард Саклер в окружении адвокатов вышел из самолета в Луисвилле, штат Кентукки. За восемь лет до этого штат подал против Purdue иск, инициированный лично генеральным прокурором Грегом Стамбо: его двоюродный племянник умер от передозировки «Оксиконтином». Адвокаты компании пытались перенести разбирательство в другое место, настаивая, что в этом округе присяжные будут к ним предвзяты. В доказательство они даже провели демографическое исследование округа. Результаты оказались впечатляющими, но совсем не в том смысле, в котором хотелось бы компании: 29% опрошенных заявили, что они сами или члены их семьи лично знали хотя бы одного человека, умершего от «Оксиконтина». Готовясь к процессу, один из сотрудников прокуратуры нашел фото местной школьной футбольной команды, датированное 1997 годом: теперь почти половина игроков либо умерли от передозировки, либо были зависимы от опиоидов.

В Луисвилле Саклер дал показания («усмешка и ни намека на угрызения совести», вспоминают присутствовавшие), но потом Purdue выплатила истцам $24 миллиона, и до суда дело так и не дошло, а все показания и документы были изъяты из публичного доступа. В Purdue любили заявлять, что никогда не проигрывали ни одного дела, связанного с «Оксиконтином», но точнее было бы сказать, что компания никогда не позволяла этим делам дойти до суда. Главным образом для того, чтобы фигурировавшие в них факты не стали достоянием общественности.

…В 2003 году Саклер покинул должность президента Purdue, хотя остался сопредседателем совета директоров. Через своего представителя он отказался со мной общаться. Десять других членов семьи, к которым я обращался, тоже не стали говорить со мной об «Оксиконтине»: у них множество разногласий по другим вопросам, но в этом они удивительно единодушны. Возможно, благотворительность для них — своего рода форма искупления вины? Но тогда почему среди огромного количества их пожертвований нет ни одного, направленного на лечение наркозависимости или любые другие меры, которые противостояли бы опиоидной эпидемии?

…В августе 2010-го Purdue без лишнего шума заменила «Оксиконтин» препаратом с несколько другой формулой: теперь, если таблетку растолочь, она превращалась не в порошок, а в тягучую субстанцию. Управление по контролю за лекарственными препаратами одобрило лекарство и даже разрешило написать на упаковке «защищено от злоупотреблений».

Вряд ли это произошло потому, что Purdue раскаялась в своих ошибках. Мотивация была другой: избавиться от конкуренции. Когда срок патента на оригинальный препарат заканчивается, другие компании получают право производить аналогичные лекарства (дженерики), поэтому обладатели патента часто вносят незначительное изменение в препарат, чтобы получить новый патент и вернуть себе эксклюзивное право на производство. А патент на «Оксиконтин» истекал в 2013-м.

Много лет в Purdue упорно отрицали, что «Оксиконтин» приводит к злоупотреблениям. Но, получив патент на обновленный препарат, они тут же направили в Управление по контролю за лекарствами просьбу отказать в регистрации дженериков «Оксиконтина» — по причине небезопасности оригинальной формулы. Управление, как обычно, послушалось: теперь никакие дешевые аналоги не могли составить конкуренцию препарату Purdue.

К тому времени как Purdue обновила формулу «Оксиконтина», полномасштабная эпидемия опиоидов была уже в разгаре. По словам Эндрю Колодны, многие пожилые люди перешли на обновленные таблетки, по-прежнему получая их по рецепту и по-прежнему испытывая от них зависимость. Молодежь, которой сложнее получить рецепт на обезболивающее или для которой «Оксиконтин» был слишком дорог, все чаще стала обращаться к заменителям, которые предлагал черный рынок (включая героин). Как пишет Сэм Хинонес в книге «Сказочная страна: правдивая история американской эпидемии опиоидов», США наводнили торговцы героином из Мексики — их привлекло растущее количество потенциальных клиентов, которые подсели на обезболивающее.

Это один из страшных парадоксов «Оксиконтина»: оригинальный препарат создал целое поколение зависимых от таблеток, а обновленный — поколение, зависимое от героина. Недавнее исследование говорит о резком всплеске случаев передозировки героином начиная с 2010 года. Согласно опросу, треть зависимых от «Оксиконтина» после изменения формулы перешла на другие наркотики, и 70% из этой трети подсели на героин.

Треть зависимых от «Оксиконтина» после изменения формулы перешла на другие наркотики, и 70% из этой трети подсели на героин.

Кстати, стратегии мексиканских торговцев героином и торговых представителей Purdue удивительно похожи. И те и другие безошибочно определяли целевую аудиторию (адвокат из Кентукки рассказал мне, что Purdue уделяла особое внимание «сообществам, в которых распространены бедность, недостаток образования и возможностей», где «люди часто получали производственные травмы и обращались к врачам»). И те и другие предлагали потенциальным покупателям бесплатные образцы своей продукции: выпуская на рынок «Оксиконтин», Purdue начала программу, поощрявшую врачей выдавать купоны на бесплатные препараты. Четыре года спустя, когда программу свернули, было погашено 34 тысячи таких купонов.

…Позиция врачей постепенно менялась: многие из тех, кто публично поддерживал Purdue в 1990-х, сейчас признают свои ошибки. Наконец, в 2016 году Центр по контролю и профилактике заболеваний выпустил первые рекомендации для врачей с целью уменьшить оборот сильных болеутоляющих. «Опиоиды не должны рассматриваться как основные или постоянные лекарства от хронической боли», — говорилось в этих статьях. Врачам советовали начинать с «нефармакологических» методов вроде физиотерапии и с «неопиоидных препаратов».

Эти публикации носили рекомендательный характер, но и им Purdue и другие фармакологические компании противились как могли. Они финансировали якобы независимые некоммерческие объединения, защищающие права пациентов, и собирали вокруг себя лобби для борьбы с любыми законопроектами, посягающими на их бизнес. Между 2006 и 2015 годами Purdue и другие производители обезболивающих потратили на лоббирование теми или иными способами $900 миллионов — в восемь раз больше, чем оружейное лобби.

Кроме того, Purdue активно пыталась выйти на международный рынок, используя все те же маркетинговые инструменты: инициировала исследования с предсказуемым результатом, платила врачам, рассказывала, что опиоиды «почти не вызывают зависимости». И это в 2016-м, когда в США от передозировки опиоидов погибали, по разным данным, от 53 до 64 тысяч человек в год и когда роль «Оксиконтина» в этой эпидемии была уже очевидна.

В 2017 году несколько конгрессменов обратились во Всемирную организацию здравоохранения в попытке остановить шествие «Оксиконтина» по миру: «У международного медицинского сообщества сейчас есть редкая возможность заглянуть в будущее. Не позволяйте Purdue отмахнуться от трагедии, которую она принесла в бесчисленные американские семьи, и найти новые рынки и новых жертв в других странах».

Самое удивительное, что все связанные с компанией скандалы почти не отражались на репутации ее владельцев. Их продолжали любить и уважать как известных меценатов, и почти никто не ассоциировал их с захватившей страну опиоидной эпидемией. Саклеры всегда были сильны в пиаре, но самый удивительный их пиар-ход — ловко отделить свою фамилию от семейного бизнеса.

P. S. После обнародования расследования (и, возможно, благодаря ему) Саклерам все-таки пришлось выйти из тени. За последнее время уже 45 штатов подали новые иски против Purdue, но на этот раз во многих из них фигурируют и восемь членов семьи Саклер — наследники Мортимера и Рэймонда (наследники Артура продали свою долю еще до появления «Оксиконтина»). И не факт, что теперь адвокатам удастся добиться досудебного урегулирования, тем более что исков — почти 2 тысячи.

22 мая был опубликован отчет Конгресса с результатами расследования, касавшегося связи Purdue со Всемирной организацией здравоохранения. Выяснилось, что два доклада с рекомендациями ВОЗ относительно болеутоляющих были написаны в соответствии с маркетинговыми стратегиями Purdue. В результате лоббирования фармацевтов трехступенчатую систему назначения обезболивающих при сильной боли у детей (сначала ненаркотические, потом — «легкие» опиоиды вроде кодеина и только на третьей ступени — сильные опиоиды уровня морфина) в рекомендациях ВОЗ заменили на двухступенчатую (сначала ненаркотические обезболивающие вроде ибупрофена, потом — сразу сильные опиоиды, подобные «Оксиконтину»). «Преимущества использования эффективного опиоидного анальгетика перевешивают плюсы „промежуточных“
опиоидов», — говорилось в докладе ВОЗ. Было там и о том, что рецептурные опиоиды безопасны, а случаи зависимости — редки.

В прошлом году фотохудожница Нан Голдин, которая сама пережила зависимость от «Оксиконтина», развернула масштабную кампанию против Саклеров: запустила петицию на change.org, провела несколько акций в музеях, инициировала интернет-кампанию с хештегами #painsackler и #ShameOnSackler, а также обратилась к деятелям культуры с открытым письмом, призывая бойкотировать семью Саклер. Кстати, неожиданно ее поддержала Элизабет, дочь Артура Саклера.

Щедро спонсируемые семьей учреждения культуры долгое время делали вид, что ничего не происходит. Но роль Саклеров в опиоидном кризисе стала слишком известной, чтобы и дальше игнорировать происхождение их денег. На прошлой неделе Метрополитен-музей официально объявил, что больше не будет принимать пожертвования от членов семьи; ранее аналогичные заявления сделали музей Гуггенхайма в Нью-Йорке, «Тейт» в Лондоне и Американский музей естественной истории.