Жилплощадь на века: История одного из самых старых домов киевской Лукьяновки
Одноэтажное кирпичное здание легко не заметить с улицы: несмотря на внушительный размер, оно теряется на фоне многоэтажек. Сине-желтый флаг у входа делает его похожим на краеведческий музей. В каком-то смысле так и есть, с той лишь разницей, что дом жилой: почти полтора века здесь обитают члены одной семьи.
Хозяйка Аля выходит встречать меня босой прямо на улицу, будто ее дом продолжается даже за входной дверью. Але 37 лет, она работает журналистом, пишет об экологии и методах гибридной войны. Всю свою жизнь она прожила в этом доме. За Алей появляется ее муж Тобиас, переехавший в Киев в 2014 году из Германии. Он говорит на украинском с едва заметным акцентом и берется провести мне экскурсию по дому, показывает старые документы и рассказывает о владельцах.
В начале XX века Лукьяновка считалась окраиной Киева. Здесь находились воинские части, казармы и приют для детей, оставшихся сиротами после войны. Селились в этой местности в основном военные и интеллигенция.
Когда был построен дом, в котором живет Аля с мужем, — точно неизвестно. Но в 1903 году он принадлежал киевскому купцу Моржанову, вместе со стоявшей во дворе конюшней, каретным сараем и фонтаном. Изначально здание было деревянным, но купец обложил его кирпичом. В конце 20-х усадьбу купил Гаврил Сидоренко — прадед Али. Дом находился недалеко от Института туберкулеза, в котором он работал.
Несмотря на то что дом перестраивали, по нему можно изучать историю столичной архитектуры.
Внешне постройки вряд ли заинтересуют случайного прохожего. Но экскурсовод и исследователь Киева Антон Короб объясняет: несмотря на то, что дом перестраивали, по нему можно изучать историю столичной архитектуры. На фасаде сохранилось много оригинальных элементов, например фигурная кирпичная кладка. В конце XIX века такой способ декорирования фасадов пришел на смену лепнине. Зданий, на которых ее можно увидеть, в Киеве почти не осталось. Еще одна особенность, дошедшая до наших дней, — кованый металлический навес на крыльце и деревянный вход в тамбур, украшенный аркой с резьбой.
Осмотрев дореволюционный фасад, мы заходим в дом. Услышав мой вопрос о количестве комнат, Аля и Тобиас несколько секунд считают их в уме. Выходит «приблизительно» двенадцать. «В детстве я стеснялась дома, в котором живу, — говорит Аля. — Мне казалось, что он слишком шикарный для нас».
«В детстве я стеснялась дома, в котором живу. Мне казалось, что он слишком шикарный для нас».
Хозяева извиняются: показать всю усадьбу они не могут, в комнатах идет ремонт. Я расстраиваюсь, что экскурсия ограничится гостиной, но ненадолго — здесь достаточно вещей, напоминающих музейные экспонаты. В углу — тяжелое зеркало в резной деревянной раме. На стенах — пожелтевшие снимки членов семьи и репродукция портрета Алиной мамы. Оригинальное полотно написала художница Татьяна Голембиевская, одна из основоположниц украинского импрессионизма. Работа была сделана во дворе дома и сейчас, по словам Али, находится в музее Вены.
Рассмотрев картину, я перехожу к посуде и вазам. Украшенные золотыми узорами и окантовкой, они стоят почти всюду: в шкафах, на полках и подоконниках. Аля объясняет, что большинство домашней утвари в доме — артефакты семейной истории Сидоренко. А она была долгой.
Прадед Али Гаврила Сидоренко приехал в Киев из Полтавской губернии в начале XX века. Он был из бедной семьи и взялся строить карьеру. Выучился на фельдшера, потом окончил медицинский институт. Работал в диспансере инфекционистом, преподавал, обзаводясь при этом связями. Какое-то время, не имея собственного жилья, Сидоренко вместе с женой жил в доме Михаила Грушевского, у которого тогда был личным врачом. Дружил с учеными, преподавателями, студентами. В конце 20-х купил эту усадьбу, куда позже часто приходили сестры Леси Украинки, оставившие перед эмиграцией жене Сидоренко Наталье часть личных вещей.
В конце 30-х, накануне защиты диссертации, Гаврилу Сидоренко арестовали. По одной из версий, доктора обвинили в том, что он отравил воду в Днепре и был солдатом украинской армии. Чтобы спасти мужа, жена свидетельствовала против него, настаивая на признании доктора врагом народа. У нее получилось: дело рассматривал суд присяжных, процесс проходил открыто. После двух лет в тюрьме Сидоренко выпустили, назвав невиновным. На свободе он пробыл недолго — ушел на фронт. Воевал, позже руководил инфекционным госпиталем, боролся со вспышками холеры, чумы и тифа на фронте.
«Мама рассказывала, что после тюрьмы у дедушки появилась привычка отмачивать ногти на руках в йоде, — вспоминает Аля. — Он объяснял маме, которая тогда была маленькая, что делает это потому, что злые дяди совали ему под ногти иголочки».
После войны Гаврила Сидоренко вернулся к медицинской практике.
То, что семья Сидоренко связана с медициной, можно понять и по артефактам, которые встречаются по всему дому. Аля выставляет на стол увесистый микроскоп. Еще есть массажные банки, сделанные, судя по всему, вручную, и деревянная резная аптечка, висящая на стене и до сих пор пахнущая йодом. Кому точно принадлежали эти вещи, Аля не знает. Кроме прадедушки медиком была и его жена. Их сын, дедушка Али Павел, занимался генетикой. Результаты его научных поисков можно увидеть возле дома.
Засаженный деревьями двор больше напоминает дачный участок, чем придомовую территорию в Киеве. Почти все растения здесь и посадил Павел Сидоренко, увлекавшийся селекцией.
Дом Сидоренко должны были снести в середине 80-х. Особняк отстоял Павел Сидоренко, развернув тогда пиар-кампанию: рассказывал журналистам историю усадьбы, объяснял, почему строение нельзя сносить. Параллельно встречался с чиновниками.
«У моего дедушки была фантастическая способность договариваться с людьми», — говорит Аля.
Семья лишилась части земли, на которой сегодня стоит многоэтажка, но дом сохранила. Для Лукьяновки такой исход — скорее редкость. Живущий недалеко от усадьбы Али Юрий Руголь разводит в своем дворе экзотических птиц. Несколько лет он судится с застройщиками, которые возвели возле его участка многоэтажку. Киевлянин уверен: компании хотят его выжить.
В конце 2000-х Але предлагали продать дом и землю за 500 тысяч долларов. Но она признается, что семья даже не обсуждала это предложение.
Фото: Евгений Никифоров, если не указано иное