Иногда они возвращаются: Как гейминг эксплуатирует ностальгию
Больше двадцати лет назад в Барлоке кипела жизнь, он напоминал Танжер свободных 60-х: по улицам сновали как прилично одетые туристы, так и члены местных банд, завсегдатаи травили байки в таверне «Браверстоун», где отмечали свадьбы, пока в нескольких метрах от праздника кого-то втаптывали в грязь. Сейчас в Барлоке едва ли встретишь больше пары десятков человек и он скорее напоминает архитектурный экспонат. В английском есть очень точное определение — ghost estates, термин, пришедший после ирландского экономического бума. Тогда строительные компании массово осваивали огромные пригороды, в которых в итоге поселилось по две-три семьи — или вообще никого. На такой призрачный пригород стал похож и Барлок.
Стоит уточнить, что в каком-то смысле Барлок — ненастоящий. Это столица многопользовательской онлайн-игры Meridian 59, в конце 90-х спроектированной братьями Энди и Мэттом Кирмсе в подвале родительского дома где-то в штате Вирджиния. Их игра является одним из самых показательных примеров диджитал-эмиграции — в виртуальной экосистеме кипела жизнь, покуда геймеры не перебрались в миры поновее. Об этом интересно думать: что если игры (не только онлайн), в которые больше никто не играет, приходят в негодность, без игрока жизнь в них останавливается, пространство и время стоят на паузе?
«Квартирный вопрос»
Сейчас, когда 4К (а скоро и 8К), повышенный
Demon’s Souls, Resident Evil 3, Final Fantasy VII, Mafia, Call of Duty: Modern Warfare 2, Persona 5, Crysis, NieR: Replicant — вот не полный список ремастеров, вышедших только за последние годы. В туристическом, что ли, смысле разработчики возвращают мирам этих старых игр приток, делают заброшенные, как в Барлоке, улицы живыми.
количество кадров в секунду
Самое простое, логичное, возможно даже немного наивное объяснение, почему рынок заполнили ремастеры, — коронавирус. В первые полные несколько истерическими прогнозами месяцы пандемии журналы Forbes по всему миру говорили о «черных лебедях» и капиталистическом крахе. Еще с 2016 года гейм-индустрия признана самым прибыльным видом развлечений, который в кассовых сборах обошел спорт и кинематограф, вместе взятые. Но даже такой статус не защитил сферу от вынужденной паузы, вымывания инвестиций и урезания бюджетов. Ремастер же прост и дешев: своего рода это косметический ремонт, программа «Квартирный вопрос», где по стенам пройдутся кисточкой, но несущие хрущевские конструкции заменять или укреплять не станут. После подобного ремонта всегда возникает вопрос, стало хуже или лучше.
Ремастер прост и дешев: своего рода это косметический ремонт, где по стенам пройдутся кисточкой, но укреплять их не станут.
Может быть, мы присутствуем при очередной трансформации моды: главной валютой гейм-индустрии стала именно графика. Игру прежде всего покупают не за крепко сбитый сценарий или невиданную механику. Продукт, даже не поиграв, авансом считают достойным при условии качественного графического разрешения. Определенный, пусть небольшой, сегмент геймеров не обращает внимания на игры, которые сделаны в мультяшной, лоу-поли-эстетике, — им нужен только гиперреализм. Трудно сказать, изменится ли подобный тотальный дискурс, это явление еще только предстоит осмыслить.
Игру покупают не за крепко сбитый сценарий или невиданную механику. Главной валютой гейм-индустрии стала графика.
Скажем, в NieR: Replicant, вышедшем в конце апреля ремастере игры 2010 года, важна кинематографичность, что называется, картинка — 4К при 60 кадрах в секунду. По таким лекалам пересобирают абсолютно все ремастеры: осовременивают графику, но при этом не делают то же самое с другими компонентами игры. За десять лет в правилах игростроения изменилось дюжины три правил. Но разработчики — ведь это дешево — подтягивают графику, однако не меняют самого геймплея. То есть миллионы пользователей вынуждены проходить игры десятилетней давности со старой, как кажется сейчас, допотопной механикой, зато при высоком разрешении. Если выражаться грубее — рынку продают мумию с макияжем.
Прошлое продается
Коронавирус действительно отложил релиз многих проектов на годы, вынудив рынок штамповать отреставрированный винтаж. Но сами ремастеры, вызывающие множество вопросов как у представителей сферы, так и среди пользователей, кажутся проблемой не столько конкретного периода пандемии, сколько всей культуры в целом. Это экономика ностальгии: фееричное возвращение 80-х из «Очень странных дел», диснеевское воскрешение в цифре «Короля Льва», «Дамбо» и других хитов 90-х, доящая вселенную «Звездных войн» на сиквелы и приквелы компания Джорджа Лукаса.
Кадр из сериала «Очень странные дела». Изображение: Everett Collection
Это говорит о том, что лучше всего продается прошлое, воспоминания о котором можно колонизировать при условии докрутки до современных технических стандартов. Такая эксгумация ушедшего происходит и в гейм-индустрии. Ремастеры — явление сцепки сразу двух факторов в виде пандемии с ее экономическими тромбами и существующей в оглядке назад культуры.
Марк Фишер называл эту одержимость прошлым (и неспособность конструировать нарративы настоящего) хонтологией, Саймон Рейнольдс — ретроманией, Зигмунт Бауман — ретротопией, Дэвид Берри — модусом ностальгии. Словом, критики пишут, по сути, одно: прошлое становится новым культом, мир все больше напоминает музей, рынок развлечений — аукцион по продаже подержанных вещей. В этом есть не только коммерчески оправданная, но и инфантильная логика. Зачем собирать сценарный цех, гейм- и левел-дизайнеров, арт-отдел и продумывать новую игру, если можно подкрасить старую?
Мир все больше напоминает музей, а рынок развлечений — аукцион по продаже подержанных вещей.
В похоронной сфере существует не очень приятный термин «танатокосметология», означающий бальзамирование, привнесение неестественного блеска в мертвые глаза, введение пигментов для придания румянца. Услуга одной индустрии прижилась и в другой, но если возиться с побронзовевшими мертвецами, это никак не поможет двигать игровую культуру вперед.
Изображения в коллаже на обложке: Depositphotos, AFP, Wikimedia Commons
Похожие материалы
Новое и лучшее
