Ветераны Второй мировой войны в проекте Саши Маслова. Часть II

4 февраля в творческом пространстве Port creative hub открывается выставка «Ветераны» американского фотографа украинского происхождения Саши Маслова. В экспозиции — 22 портрета и истории людей из разных стран, переживших Вторую мировую войну.

В рамках выставки 4 февраля в 19:00 Саша Маслов проведёт воркшоп для фотографов и всех, кому интересна история проекта и процесс его создания. Для участия в воркшопе необходимо зарегистрироваться.

Выставка в Киеве будет проходить до 28 февраля, с понедельника по пятницу — с 12:00 до 19:00, в субботу и воскресенье — с 13:00 до 17:00. Адрес: Набережно-Крещатицкая улица, 10-а. Вход свободный.

Bird In Flight выступает главным медиапартнёром выставки Маслова и в преддверии её открытия публикует несколько историй из проекта. (Другие истории — в первой части публикации.)

Детство моё пришлось на тяжёлые времена после Первой мировой войны. Со временем моей семье удалось приобрести немного земли. К 1939 году дела у нас шли очень хорошо. В 1938 году мы могли позволить себе велосипед. Мы и думать не думали о войне. В школе нас учили, что наш самый главный враг — Германия. Но в 1940 году, когда Латвию оккупировала Красная армия, концепция изменилась. Когда Германия напала на СССР 22 июня 1941 года, мы думали, что они освободят нас.

1 мая 1943 года я попытался записаться добровольцем в армию. Мне было шестнадцать, так что меня не взяли. Нас выстроили в шеренгу перед генералом, который сказал: «Все несовершеннолетние, шаг вперёд». Нас было пятнадцать. Он отправил меня обратно в Бауску. Я нашёл себе работу в полицейском участке. К тому времени Латвия находилась под управлением Германии.

В 1944 году Красная армия уже дала немцам отпор и приближалась к Бауске. 28 июля этого года я вступил в добровольческие силы. Наконец, мне было восемнадцать. В отряде были люди от пятнадцати до восьмидесяти, и все они хотели воевать с русскими. Никто не хотел ещё одной советской оккупации. Несколько недель мы вели партизанскую войну.

14 сентября 1944 года я получил ранение. На этом война для меня закончилась. Я был ранен в бою, в котором 28 советских танков Т-34 столкнулись с двумястами латвийскими рекрутами. Мы пытались перебраться через реку, но русские окружили нас со всех сторон. Над нами летали бомбардировщики, вокруг нас были танки и артиллерийский огонь. Это был ад. Многие погибли, пытаясь переплыть через реку. У нас было шесть миномётов, но все, кто знал, как ими управлять, погибли. Я попытался воспользоваться одним с крыши, но танк выстрелил по зданию, и оно провалилось подо мной. Меня доставили в немецкий госпиталь. Моя правая рука держалась на одной коже, поэтому они обрубили её. Моя левая рука была разломана вдребезги.

К февралю 1945 года американцы вторглись на территорию Германии. Солдаты разместили на дверях госпиталя объявления, запрещающие пациентам покидать окрестности. Спустя несколько дней все латыши собрались вместе и буквально рыдали, не потому, что война подходила к концу, а потому что знали, что Латвию вновь оккупируют русские.

9 апреля нам разрешили покинуть госпиталь. Я знал одну латышку, которая вышла замуж за немца. Я отправился навестить их, и они поселили меня в комнате, но с едой были проблемы. Я оставался там до тех пор, пока американцы не передали территорию русским. Я даже не помню название города, в котором мы находились. В конечном итоге меня арестовали за участие в Сопротивлении.

Меня перевозили из одного концентрационного лагеря в другой — Германия, Польша, Россия. Большинство из людей, сидевших вместе со мной, оказались в Сибири, где и задержались на десятки лет. Я был единственным, кого не отправили. Я не делал ничего плохого. Я так и сказал им, что если они считают, что я делал что-то плохое, то пусть расстреляют меня на месте.

Когда меня отпустили, я вернулся домой. Первым делом моя мать приняла меня за бродягу, но потом узнала меня. Спустя три дня после приезда в Бауску я попытался получить свои документы. Но меня арестовали и отправили на две недели в тюрьму. Они потребовали от меня имена всех людей, с которыми я сотрудничал во время войны. Я сообщил им одно имя, и меня отпустили. У меня по-прежнему не было документов, поэтому я не мог найти работу. Я сдался и уехал из Бауски. В Риге я женился. Там же я нашёл работу охранником в магазине. Когда мой начальник узнал, что я не служил в Красной армии, он уволил меня спустя всего три месяца после найма. Я не мог найти другую работу. Я начал своё собственное дело, и так я и заработал деньги, чтобы вырастить своих детей.

Я родилась в Херсонской области, на ферме. В детстве моём не было ничего интересного. Мы много работали, я росла в доме с мамой и братом. Конечно, я помню голод 1933 и 1934 годов. Мой младший брат раздулся от голода. Чтобы как-то справиться с голодом, моя мама брала нас к морю, где она ловила рыбу.

Когда началась война, мы были в Крыму. Мы с братом с самого начала приняли активное участие в Сопротивлении. Мне было четырнадцать, а брату только исполнилось двенадцать. Мы рыли окопы и землянки вокруг Ишуни, где был большой оборонительный рубеж на въезде в Крым. Немцы двигались на нас с севера, и мы делали всё возможное, чтобы не пропустить их на полуостров.

Но осенью 1941 года произошло ужасное сражение. Немцы прорвались через оборонительный рубеж. Очень много наших солдат были убиты или утонули в солёных озёрах вокруг окопов. Казалось, что вода, земля и небо в огне. Наши солдаты валились со всех сторон, а немцы всё шли и шли, танк за танком, мотоцикл за мотоциклом. Конца и края им было не видно. Не знаю, как мы тогда не погибли.

Всех детей, помогавших военным и выживших в сражении, отправили в Ишунь. Тем временем немцы продвигались по западному побережью Крыма. Они дошли до Балаклавы, где вновь одержали победу в сражении, а затем и до Севастополя.

Наши солдаты очень обо мне заботились. Но потом наш дом разбомбили. Нас перевезли в другое место, где мы и оставались до конца войны. Это была деревня под названием Правда. Мы делили дом с другой семьёй. Потом дом заняли румынские солдаты, пришедшие вместе с немцами. Они заставили всех нас жить на кухне, а сами поселились в гостиной и спальнях. Они приходили на кухню и просили еды. По-русски они не говорили и пытались объяснить знаками, что хотят поесть. Но моя мать отвечала им: «Нет еды. У меня есть дети, которых нужно кормить, а не вас».

Жизнь при немецкой оккупации была страшной. Они начали отправлять людей в Германию на работы. Нам повезло избежать этого — во время облав моему брату приходилось прятаться в курятнике или вообще где придётся. Меня спасла старая женщина, спрятавшая меня в стогу сена. Я была здоровая молодая девушка и боялась, что меня увезут в Германию. Моя мать вылила себе на плечо кислоту, и каждый раз, когда немцы пытались забрать её, она показывала им своё плечо, и они отпускали её. Они не хотели возиться с больными и изуродованными людьми.

С тех пор многое изменилось. До войны Крым был другим, очень разнородным. После войны же немцы уехали, эстонцы уехали. Евреев или убили, или они уехали. Татар выслали. Осталось очень мало людей. Стали приезжать и селиться русские.

После войны я пошла учиться в техникум. После выпуска я год работала электриком. Меня перевели сюда, в Кривой Рог, и я работала электриком на угольной шахте. Потом меня перевели на работу на завод горно-шахтного оборудования, потому что так я могла получить квартиру.

К тому времени муж мой уже умер. У нас был сын, но мы потеряли его, когда он был ещё очень молод. Я живу одна. Мой племянник живёт поблизости и помогает мне. Есть социальная работница, которая приходит и тоже помогает мне. Это здорово, потому что у меня болезнь Паркинсона.

В 1941 году, когда началась война, мы с семьёй были в Луганске. Я учился в школе. Не успел я окончить девятый класс, как наши войска отступили и Луганск заняли немцы. Это было в июне 1942-го. Первым в город вошёл немецкий авангард, а спустя пару дней — итальянцы. Нам пришлось узнать, каково это — жить под оккупацией. Мой отец умирал от рака, так что мы не смогли эвакуироваться.

Меня арестовали вскоре после того, как мы похоронили отца. Меня сдала девушка, затаившая обиду на Советы. Нас арестовали в ноябре, а на свободу я вышел только 14 февраля, когда советские войска освободили город.

Меня должны были забрать в армию сразу после вызволения из тюрьмы, но я был слишком слаб, поэтому мне позволили остаться дома и набраться сил. Однако в марте я уже был в армии, в 5-й моторизованной пехотной бригаде, прибывшей из-под Сталинграда. Меня обучили на миномётчика.

Я принимал участие в освобождении Украины от Луганска до Измаила. После Донбасса мы отправились к Никополю и там пересекли Днепр. Мы прошли Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию и Австрию. Я получил медаль «За отвагу» за освобождение Краматорска и много других медалей.

Мы направлялись на Будапешт, когда внезапно, в 200 километрах от города, мы получили приказ повернуть налево. Вместо Будапешта нас отправили в Печ. Была ночь, и я уснул. Мне приснилось, что я стою возле грузовика, разбирая свои часы. Внезапно они выпали у меня из рук, но я умудрился вовремя поймать их. Я прислушался — часы шли. Я проснулся и рассказал находившимся поблизости, что сегодня меня или убьют, или ранят.

В этот момент немцы, находившиеся от нас на некотором расстоянии, решили атаковать. К тому времени как наши грузовики доехали до места, бой был в самом разгаре. Мы остановились, и я стоял на грузовике, ожидая приказа, прислушиваясь к звуку пуль, пролетавших под грузовиком. Внезапно я почувствовал, будто моя голова оторвалась от плеч. Я дотронулся до неё, чтобы проверить, что всё на месте, потом повернулся и почувствовал ужасную боль в груди. Внезапно я перестал бояться пуль и прыгнул в кювет. Парни сняли мою гимнастёрку и увидели, что в меня попал осколок снаряда длиной с палец, застрявший у меня в груди и поранивший лёгкое.

Они доставили меня в медсанчасть. Самое смешное, что это был единственный снаряд, попавший в нас. Меня эвакуировали в госпиталь в городе Тимишоара. Я оставался там с ноября 1944-го по март 1945 года, что позволило мне разобраться в тонкостях военной бюрократии. Так что перед выпиской я попросил девушку, которая этим занималась, отправить меня в мою родную часть. Мне выдали необходимые документы, деньги, одежду и провиант, и я отправился догонять своих.

Незадолго до победы у нас был крупный прорыв в сторону Граца. Я помню, что, подъезжая к городу, мы увидели вдалеке яркие огни. Мы были уверены, что нам предстоит встречный бой — самое ужасное, что может произойти с моторизованной частью пехоты. Вы представить себе не можете, как мы удивились, когда подъехали ближе и обнаружили, что яркий свет был не от фар, а от уличных фонарей! Мы не видели фонарей с 1941 года!

Мы были расквартированы в предместьях Граца. Было 9 мая, и мы собирались отпраздновать день рождения одного из однополчан. Мы накрыли на стол, поставили еду и выпивку. Включили радио и услышали, как из Москвы сообщают, что 9 мая — День Победы. Не могу описать вам наш восторг. Однако спустя несколько часов нам пришлось двинуться в Альпы, где несколько немецких частей отказывались сдаваться. Так что наша война продолжалась ещё несколько дней.

После войны я оставался в армии ещё пять лет. Оказалось, что организовать набор новобранцев невозможно, так как нет людей. Первый призыв в армию провели только в 1948 году. Так что я остался в армии, а в 1948 году нас обязали остаться в сержантской школе, чтобы обучить молодых солдат, призванных после войны. Так что окончательно демобилизованы мы были только два года спустя, в 1950-м.

Я родился в Финляндии после Гражданской войны, жизнь тогда была очень трудная.

Когда началась война с Россией, всех моих друзей призвали в армию, поэтому я решил тоже вступить, но мне отказали, потому что я был слишком худым. Однако в 1940 году меня признали годным. До последнего момента никто не думал, что будет война. А потом она началась. Я всё ещё помню это патриотическое чувство, когда ты идёшь защищать свою страну. Я чувствовал, что должен что-то делать, я не мог оставаться в тылу.

Меня отправили в небольшой городок, где армия переделала школу под учебный лагерь. Нас учили обращаться с боеприпасами и оружием, но настоящего оружия в лагере не было, поэтому нам приходилось делать себе ружья из древесины и тренироваться с ними. Так себе обучение, конечно.

В следующем году меня отправили на фронт. Два месяца я базировался со своей частью на побережье Финляндии. За это время произошло лишь два впечатляющих случая. Однажды нам пришлось зайти на российскую территорию, и по пути назад мы сделали привал и оказались между двух огней. В другой раз мы отправились к линии фронта, на юг, на велосипедах по побережью. Встретив наши собственные части, мы развернулись назад. Мы поехали назад той же дорогой и по пути встретили кучу сосновых иголок. Обычно такие кучи использовались в качестве приветствия или для обозначения опасности. Мы продолжили свой путь, пока кто-то не закричал нам, что дорога заминирована. Мы могли взлететь на воздух так высоко, что я увидел бы макушки ленинградских церквей.

В августе поступил приказ атаковать. К тому времени русские отошли к старым границам, где заняли позиции и были наготове. Но когда наши танки подошли к переправе через реку, их солдаты начали отступление. Это было прекрасное чувство.

На южном фронте в основном было спокойно. Иногда прилетали русские бомбардировщики, чтобы попугать нас. Мы стояли в очень песчаных местах, и как-то мы решили забраться на дюну и сбить следующий самолёт, который прилетит сюда. Мы зарылись в песок, пытаясь спрятаться. Ничего не было видно, и песок летел в глаза. Бомба упала в нескольких метрах от нас, и нас накрыло огромной стеной песка. Мы были завалены, и от взрыва было очень жарко.

К концу января 1943 года из нас сформировали новую бригаду и на поезде отправили на 700 километров вглубь российской территории. Это уже было совсем другое дело. Температура в районе −20, −30°C. Спустя лишь три дня боёв мы потеряли несколько сотен человек из-за погодных условий. В следующем месяце мы подверглись ночному нападению. На небе стояла полная луна, и мы лежали на земле под вражеским огнём. Я смотрел на луну и умолял её о помощи, но она была враждебна. Предполагаю, что луна хотела, чтобы мы погибли, замёрзли на льду.

16 января 1943 года я шёл на обучение в базовый лагерь. Перед этим прошёл сильный снег. Я подошёл к ограждению вокруг базы, и в меня выстрелили с расстояния в 100 метров, оттуда, где находилось расположение противника. Я почувствовал на спине мокрое пятно. Я почувствовал кровь во рту и был уверен, что у меня пробито лёгкое. Но оказалось, что пуля попала в шею. Другая пуля прошла мимо позвоночника и сломала несколько рёбер. Из-за осколков костей в спине образовалась большая рана. Следующие полгода меня лечили, а потом определили годным к службе, но отправили обратно в Финляндию, где я пережил советские бомбёжки Хельсинки в феврале 1944 года. Но я бы не хотел говорить об этом.

Оставшееся время моей службы было мирным, и я был рад снять с себя военную форму и вернуться к гражданской жизни. Моя молодость ещё была впереди. Тем не менее когда война закончилась, я почувствовал себя опустошённым. Я все думал, действительно ли настал мир. Но вскоре я обратил своё внимание на учёбу, и времени на размышления о судьбах мира не осталось. Я думал лишь о том, как восстановить нашу страну. Конечно, я не радовался поражению, но и не грустил особо. Хотя еды было немного, я был рад тому, что жив, здоров и выживаю. Да, я бы назвал это так: выживание.

Я родился в Москве, в семье госслужащих. Я хотел стать или пилотом, или моряком, так что в 1940 году, окончив 9-й класс, я перешёл в морское училище и окончил его ровно неделю спустя после начала войны.

Меня отправили в Ленинград, продолжать обучение в Высшем военно-морском училище им. Дзержинского. Летом 1941 я прошёл курс боевой подготовки. Осенью школу пришлось эвакуировать из Ленинграда, так как к городу подступали немцы. Нам удалось вывезти всё буквально за несколько дней до начавшейся 8 сентября блокады Ленинграда. Мы переехали в город Горький, который теперь называется Нижний Новгород. Там мы посещали лекции и продолжали обучение, но число учащихся сократилось почти на 70%, потому что многих курсантов отправили на фронт или они остались защищать Ленинград. Большинство из них погибли, потому что были, по сути, щитом. В первые два месяца войны погибли около полутора миллионов ребят, которые только закончили учиться. Среди них были и мои однокашники.

Летом нас отправили на практику на военные корабли. Хотя шла война, мы с одноклассниками провели свои первые военно-морские учения в составе Каспийской флотилии в мае 1942 года. Жизнь там кипела, потому что немцы пытались через Кавказ пробиться к Баку и захватить нефтяные вышки.

Транспортировка нефти шла вовсю. Из Баку приходили танкеры и переливали нефть в танкеры поменьше, которые шли вверх по Волге к нефтекомбинатам. Немцы узнали об этом и начали бомбардировку погрузочных узлов. Вся Каспийская флотилия охотилась за немецкими бомбардировщиками.

Мы были достаточно эффективны, заставив немцев забираться повыше, что снижало их точность. Я помню лишь один раз, когда бомба попала в танкер. Дело было ночью, нефть пролилась и загорелась над водой. Ужасный вид. Казалось, горит всё море. Я видел, как люди прыгают с горящего корабля, но им некуда было деваться, кроме как нырять в горящую воду.

Я провёл лето 1942-го на плавучей артиллерийской батарее. Сначала мы защищали танкеры с нефтью, а потом стали заниматься перевозкой солдат из Астрахани в Махачкалу. Немцы по-прежнему двигались в сторону Баку, и мы пытались обеспечить город военнослужащими.

Мы отправились в Астрахань за солдатами. Господи, там было так жарко и столько комаров, что от них было не спрятаться. Мы сделали восемь рейсов, потому что за раз могли перевезти не больше 500 человек. Большинство солдат были из Средней Азии и плохо говорили по-русски. Они были плохо одеты. У некоторых даже не было обуви. Но нам нужны были они все. Палуба была забита солдатами, пробраться через толпу было практически невозможно.

Вскоре я вернулся в училище и пробыл там до зимы 1943 года. Я окончил училище в начале 1944 года, и вместе с другими курсантами меня отправили на Северный флот. Меня отправили в город Молотовск, который теперь называется Северодвинск. Подлодка, на которой мне предстояло служить, была просто красавицей — новая и большая, с мощным дизельным двигателем, шестью торпедами и командой из 60 человек. Меня назначили в машинное отделение, так как в училище я изучал дизельные двигатели. В октябре 1944 года мы отправились на первое боевое задание к Нордкапу, на самом севере Норвегии. Это было место встречи арктических конвоев, судов, перевозивших в Мурманск и Архангельск стратегические припасы: провизию и разные товары, военное снаряжение. Эти конвои формировались в различных портах Исландии и Шотландии. Каждый состоял из 15–30 транспортных судов в сопровождении нескольких военных судов, охранявших их до места назначения. Немецкие бомбардировщики регулярно совершали рейды против конвоев.

В тот день, когда закончилась война, я нёс на подлодке ночное дежурство. Все спали. Я услышал по радио, что Германия капитулировала, но мне не с кем было это отпраздновать, так как будить людей до утра запрещалось. Мне пришлось дождаться утра, когда я дал команде сигнал на побудку. Все были в восторге. Кто-то начал бой подушками. Но вообще особого празднования не было. Когда мы вернулись на базу, были фейерверки. Мы отправились в ближайшее кафе, выпили бутылку вина, чтобы согреться, и вернулись на базу.

Я был награждён медалью «За победу над Германией» — это произошло на Параде Победы в Москве 24 июня 1945 года. Это было… великолепно. Невероятный парад, устроенный всего лишь спустя полтора месяца после окончания войны. Этот день я никогда не забуду. Всю жизнь он стоит у меня перед глазами.

Я выучил английский и могу с гордостью сказать, что добился хорошего понимания этого языка. Несколько раз я ездил в Великобританию, встречаясь с собратьями по оружию, теми, кто ходил в арктических конвоях.

Меня призвали в июне 1942 года и отправили в Форт-Белвуа, в Вирджинии, в военно-инженерное училище. По какой-то причине меня очень заинтересовали взрывчатые вещества. Мне понравился преподаватель, на уроках я был внимательным, и когда появилась возможность отправиться в офицерское училище, я воспользовался ею. Не успел я опомниться, как уже был младшим лейтенантом.

В начале службы я занимался тем, что обучал всех премудростям взрывных устройств. Я ездил по всей стране, по разным лагерям и военным городкам, учил и учился. Так как у меня хорошо получалось справляться с взрывчатыми веществами, я читал лекции даже старшим офицерам. Однажды меня даже вызвали прочитать лекцию для генерала. Я рассказывал обо всём, что знал.

В 1943 году меня отправили за моря. Если мне не изменяет память, мы погрузились на корабль в Сан-Франциско и поплыли через Тихий океан без всякого сопровождения. Повсюду шастали японские подлодки, но мы даже не использовали тактику уклонения, а просто плыли так быстро, как могли. По дороге туда нам сообщили, что мы едем в Новую Гвинею. На корабле нас было где-то восемь тысяч солдат, и я думаю, не больше десяти из них знали, где находится Новая Гвинея и что это вообще такое.

По приезде нас направили на строительство аэродромов, которое как раз заканчивалось. В то время под моим командованием было 166 человек, и я должен был следить за их питанием, состоявшим из пайков, получаемых от армии, и провианта, который мы получали из Австралии. Мы никогда не голодали, но это не назовёшь едой, которую рекомендовал бы другим. Иногда, чтобы улучшить свой паёк, мы шли рыбачить. С помощью ручных гранат. Рыба всплывала вверх брюхом, и местные показывали нам съедобную. А вскоре война добралась и до нас.

У японцев была высококлассная морская пехота с боевым опытом, но им пришлось отозвать их, потому что у нас тут были австралийцы, которые тоже были очень хорошими бойцами. С того момента японцы начали оставлять остров за островом, ну и вы знаете, что произошло дальше, это всё уже история. Хочу отдать должное австралийцам — они дрались как черти.

Так или иначе, спрос на специалистов инженерно-аэродромной службы был большой, потому что нам очень нужны были аэродромы. Мне велели привести себя в боевую готовность. Когда получил предупреждение, времени на сборы не очень-то много. Нас отправили конвоем, на пароходе водоизмещением 10 тысяч тонн. Мы проплыли вверх по побережью к Маниле, и я никогда не забуду то, что увидел, когда мы зашли в гавань, а эта гавань глубоководная, корабли могут подойти прямо к берегу. Весь залив был заполнен разбомбленными кораблями, то тут, то там торчали мачты и дымовые трубы больших судов.

В какой-то момент я получил ранение, и в щиколотке развилась инфекция. Там, где я находился, помочь мне не могли, так что я нашёл поблизости военную часть, где был врач. Он дал мне какой-то отвар, который сделал сам, и тот помог. Он наложил на рану повязку и велел мне держать ногу в сухости. Но как только я вышел из палатки, то очутился по пояс в воде. Там просто нельзя было остаться сухим.

Когда война подходила к концу, я был в полевом госпитале. Я вывез свою кровать на веранду, потому что внутри места не было. Справа от меня лежал капитан медицинской службы, а слева — 18-летний парень из филиппинской военной части, воевавший против японцев. В один прекрасный день этот паренёк прибегает туда, где мы лежали, и говорит: «Капитан, по радио только что сказали, что они сбросили бомбу в 15 тысяч тонн в тротиловом эквиваленте». «Да иди ты, — говорю я ему. — Иди, откуда пришёл, и не приставай ко мне с такими рассказами». Когда я использовал тротил по службе, максимум, который мы использовали за раз, было 3–7 кг. Чтобы взорвать мост. Или что-то заминировать. Такие цифры были неслыханны. Он убежал, но затем вернулся и сказал: «Сэр, они снова и снова повторяют это по радио». Тогда я сам пошёл к радиоточке. Я понятия не имел, что такое атомная бомба. Я и представить себе не мог что-то столь мощное. Ничего подобного не существовало. Этого не могло быть. Но оно было, конечно же.

Я родился на острове Закинф в 1917 году. Я окончил школу и переехал в Афины, чтобы изучать экономику. Чтобы оплачивать учёбу, я постоянно брался за какую-то работу. Когда итальянцы напали на Грецию, меня призвали в армию, и моя учёба прекратилась.

Когда объявили войну, мы все отнеслись к этому с большим энтузиазмом и с нетерпением ждали возможности повоевать против захватчиков. Немцы и итальянцы захватили Грецию, и я отправился на Крит, который ещё был свободен.

Не имея никакого практического военного опыта, я принял участие в сражении на Крите. Немцы атаковали с воздуха 20 мая 1941 года. Мы бились бок о бок с британскими солдатами, и какое-то время казалось, что мы не позволим немцам захватить остров. Но после 10 дней боёв и множества потерь с обеих сторон Крит был сдан.

Мне пришлось бежать в Каир, где я вновь присоединился к греческой армии. Я стал офицером отдела, осуществлявшего официальные коммуникации между греческой и британской армиями. В сентябре 1942 года, незадолго до второго сражения при Эль-Аламейне, в штаб-квартире сформировали группу солдат, которые должны были устроить диверсию у моста Горгопотамоса, так как немцы использовали его для доставки вооружений и провизии оккупационным войскам. В группе были одни британские военные и я. Я был единственным греком. Это стало одной из самых важных операций войны для нас, так как смогло подарить надежду греческому Сопротивлению.

После этой невероятной миссии наша группа осталась в окрестностях, чтобы помочь с обучением партизанских групп. В июле 1943 года, накануне вторжения союзников на Сицилию, мы организовали ряд операций, чтобы заставить немцев поверить в то, что высадка будет происходить в западной части Греции. В результате немцы стали отправлять дополнительные войска на укрепление своей обороны в Греции вместо того, чтобы посылать их в Италию.

Одним из самых незабываемых боев стал бой в горах Макринорос. Наша группа задержала целую бронетанковую дивизию, направлявшуюся к Сицилии, чтобы поддержать итальянскую армию во время вторжения, и не давала им проехать, пока не стало поздно. Во время боя я был спокоен и безмятежен. В таких случаях ты ничего не чувствуешь и думаешь лишь о том, как преуспеть.

К тому времени мы уже конфликтовали с левыми движениями Сопротивления. Они считали, что мы работаем на немцев, но мы знали, что они получают помощь из Советского Союза и хотят установить в Греции коммунистический режим. Однажды меня поймали партизаны из Народно-освободительной армии Греции (ЭЛАС). Сам Арис Велухиотис, лидер ЭЛАС, допрашивал и пытал меня целую ночь, чтобы я заявил, что Фотиос Замбарас, лидер противоположной группировки, сотрудничает с немцами. Он хотел, чтобы я сказал это, чтобы он мог распространить эту ложную информацию. Но мне удалось сбежать. Момент освобождения был одним из счастливейших в моей жизни.

В конце 1943 года я вернулся в Каир. Я был преподавателем в отделе секретной службы. В апреле 1944 года меня перевели в Генштаб, расположенный в городе Аргостоли, на острове Кефалония. Контролируя Ионические острова, немцы контролировали один из главных подступов к Пелопоннесу и материковой Греции, и нашей главной задачей было выбить их оттуда.

Я вернулся на материковую Грецию в начале 1945 года. Греция была освобождена от Германии, но в стране начинались народные волнения. Коммунисты хотели захватить власть. Вскоре с помощью вновь созданных коммунистических правительств Болгарии и Югославии греческие коммунисты начали гражданскую войну. Но это уже другая история.

После гражданской войны я пытался занять себя разной работой, но в конце концов решил закончить своё обучение, прерванное войной. Я поступил в Лондонскую школу экономики, чтобы получить степень магистра. После того как я окончил докторантуру, я работал в Греции и за рубежом во Всемирном банке, ООН и других организациях. Я женился на женщине, которую встретил в Болгарии, где она была офицером-шифровальщиком.