От шедевров к лубку: Карьера Энни Лейбовиц
Журналист и фотограф, куратор Фотошколы Bird in Flight.
За камерой как за стеной
Одной из причин, по которой Энни Лейбовиц пришла к фотографии, стало одиночество. У нее была большая семья — куча сестер и братьев, заботливые родители. Она всегда чувствовала за спиной поддержку, за нее часто решали, что делать, куда идти. Поэтому, уехав учиться и оказавшись далеко от дома, Энни немного растерялась: ей нужен был друг, защитник, надежный и молчаливый. Им оказался фотоаппарат.
Лейбовиц очень талантлива: училась на танцовщицу, занималась изобразительным искусством. Но Энни никогда не была уверена в себе и в том, что она делает. Ей были нужны спонтанность и мгновенный результат — задумываясь, она начинала тонуть в сомнениях. Фотография была тем, что нужно. «Я не отношусь к людям, которые всегда хотели быть фотографами и начали этим заниматься, когда им было двенадцать. Ко мне это пришло от желания заниматься искусством во время учебы в Институте искусств Сан-Франциско в 1960-е годы. Сам творческий процесс мне казался прекрасным, а именно — сиюминутность появления фотографий и возможность с их помощью занять свое место в жизни», — говорила Лейбовиц.
Энни нравилось быть в гуще событий, но там надо было действовать самой, а одиночество вселяло в нее боязнь и нерешительность. Металлический фотоаппарат с выпирающим твердым объективом позволял ей спрятаться, избавлял от застенчивости и придавал смысл тому, что она делала. С ним Энни становилась храброй и уверенной, готовой на самые безрассудные и отчаянные поступки. Она сама признавалась: «Камера дает мне смелость, я могу сделать все что угодно и где угодно, когда она у меня в руках. Без нее я на очень многое не решилась бы в своей жизни».
Музыка и война
Лейбовиц снимала уличные репортажи и антивоенные демонстрации, а потом оказалась в редакции журнала Rolling Stone и окунулась в бурлящую пучину рок-н-рольной жизни. Она фотографировала безумных, часто «обдолбанных», сексуально агрессивных рок-музыкантов, съездила в тур с группой Rolling Stones, в результате стала наркоманкой, но получила бесценный опыт проникновения в интимный, закрытый мир звезд, научилась цинично щелкать затвором, оставляя для истории веселые снимки кутежей, мучительных отходняков и коматозных состояний музыкальных идолов. «Это было так романтично, — признается она. — Только представьте! Я молода, путешествую с Rolling Stones, делаю все, что захочу, крепко держа в руках свою камеру». Эти фотографии принесли ей известность в кругу музыкантов и журналистов.
Благодаря Сьюзен Зонтаг Лейбовиц попробовала себя на войне, но даже репортерские снимки из Сараево не особо влияли на ее имидж. Ну сняла она велосипед в крови убитого снайпером мальчика без самого мальчика — если убрать подпись, то и смысл фотографии исчезает. У военных репортеров эта тема получалась лучше: страшнее, эффектнее, умнее.
Энни больше не стала прикасаться к насилию, убийствам и вообще документальной фотографии. Хотя дух смерти ей нравится: если всмотреться в большинство ее снимков, можно ощутить сумрак — вспомните, как она сняла свою подругу Зонтаг на смертном одре и умирающего отца. Энни эстетствовала, наслаждалась и сама умирала от ужаса — результат получился прекрасный. «До сих пор не знаю, зачем я это делала. Эти кадры я снимала просто в трансе», — вспоминала фотограф.
Время шедевров
Энни Лейбовиц превратилась в бренд в 80—90-е годы, когда вспомнила, что она художник. Она стала снимать больше постановочных фотографий, искать нетривиальные концепции для создания изображений. Она выражала свое отношение к миру через портреты звезд, их тела, атмосферу изображений. На фотографический Олимп ее забросил снимок обнаженного Джона Леннона, обнимающего одетую Йоко Оно. Такой снимок предложил Леннон, а Энни почувствовала: это то, что нужно. Даже если бы через пять часов Леннона не убили, фото все равно покорило бы всех. Потом она послушалась Деми Мур и сняла ее, беременную, обнаженной. Лейбовиц нанесла белую краску на лицо Мерил Стрип, и та растянула кожу кончиками пальцев — как мим, а лица братьев Блюз фотограф замазала синим. Она сняла Вупи Голдберг в ванне с молоком — актриса признавалась, что давно мечтала искупаться в молоке, а когда-то сыграла чернокожую девочку, пытавшуюся отмыть кожу отбеливателем.
Это было временем шедевров. Наверное, Энни была тогда более свободной — над ней не довлел груз долгов, утрат, переживаний. Ее мысль несется, крутится, взвивается как ветер в поле, не замечая преград. Она ощущает камеру как один из своих органов, как руку, глаз, язык.
В ту пору Энни говорила, что часто просто прислушивается к желаниям своих моделей. В портретной съемке ее не интересует душа модели, у нее нет времени пытаться понять ее и раскрыть внутренний мир того, кто позирует. Вместо этого Лейбовиц использует внешнюю оболочку человека, портрет которого снимает. Она размышляет над тем, в какой ситуации он или она будет выглядеть захватывающе: Анджелина Джоли хороша в готическом пространстве, Бетт Мидлер — в розах.
Фантики от конфет
Энни не страшится китча, штампов, самоповторов, цитат. Она сажала моделей в похожих позах. Кроме Голдберг она топила в ваннах Джоли, Зонтаг и еще целую толпу звездных дамочек. Хорошо это или плохо, не имеет значения — главное, что за такие картинки очень много платят: народ любит ванны.
В последнее время Лейбовиц подсела на масштабные костюмированные постановки с участием топ-моделей и звезд Голливуда. Она обрушила на головы читателей и зрителей надуманные, помпезные, напыщенные, богатые, перегруженные, мертвенные, темные и тоскливые работы. Много компьютерной обработки — так много, что некоторые ее работы не хочется называть фотографией. Изображения Энни теперь неуловимо напоминают викторианскую сказочную живопись XIX века и одновременно дешевые базарные лубки (за редким исключением вроде календаря Pirelli).
Пенелопа Крус и Джефф Бриджес, Зак Эфрон и Ванесса Хадженс, Оливия Уайлд и Алек Болдуин, Дженнифер Лопес и Марк Энтони, Жизель Бюндхен и Михаил Барышников — многие звезды в роли сказочных персонажей неплохо смотрелись бы на ковриках и обертках конфет. Время шедевров закончилось. Энни частично потеряла себя. Гонорар в $2 миллиона, судя по всему, не способствует творчеству, пусть даже в рамках коммерческих заказов.