Красота по-американски в работах Ирвина Пенна

Пенн начал карьеру как графический дизайнер, а также пытался рисовать и всюду таскал с собой мольберт. Он на год отправился в Мексику учиться рисованию, но вскоре обнаружил, что краски и мольберт ему не нужны: фотография, которую он использовал как подручный инструмент вместо набросков, уже захватила его полностью.

Пенн — мастер полутонов. На его черно-белых снимках столько тональностей, что нужно смотреть на авторские отпечатки, чтобы постичь глубину цвета. Особенно это касается его платиново-палладиевых работ. Он проводил огромное количество времени, нанося по несколько слоев эмульсии, чтобы контролировать тональность в каждой зоне, — филигранная работа, которую автор не доверял никому.

Пенну удалось уникальное — ввести фешен-фотографию в область искусства. Действительно, он практически постоянно работал над коммерческими заказами от журнала Vogue, и в результате у него оставалось очень мало времени для собственных «независимых» работ. Но именно его фешен-съемки и коммерческие портреты звезд вошли в историю как «чистое» искусство, перескочив через границы прикладного сразу в нетленку.

Еще одна страсть Пенна — натюрморты. Сегодня они кажутся скучным, исчерпавшим себя жанром — но только не в случае Пенна. Потому что его натюрморты очень часто напоминают портреты. Например, шляпа с мороженым ужасно похожа на комичного Чарли Чаплина.

Но действительно и обратное: Пенн снимает людей как «мертвую натуру». Он буквально располагает их среди предметов, формирует с дотошной тщательностью каждую деталь их облика, каждое их движение.

Фотограф называл свои снимки «красотюдами» — аранжировки были иногда на грани фантастики. Как он умудрился завернуть воротник модели так, чтобы ее изображение напоминало птицу с огромным клювом? Чего ему стоило расположить балетных танцоров как шахматные фигурки?

У Пенна было два любимых приема, и обы чрезвычайно просты. Первый — это неудобный, странно скомканный жесткий ковер, на котором модели предлагалось расположиться. Эта ситуация каждый раз раскрывала подсознательные возможности человеческого тела использовать окружающее пространство. Модель, выведенная из зоны комфорта — из привычных интерьеров, — начинала выстраивать новые, свежие взаимоотношения с пространством. Поэтому мы можем наблюдать известных людей без напыления свойственного им пафоса.

Второй прием — того же типа: в буквальном смысле поставить модель в угол. В студии у Пенна был один очень острый угол, полная дисфункциональность которого рождала простор для искусства. Ощущение «наказанности» (хотя вряд ли в Америке существовала такая воспитательная практика) делает фотографию более глубокой. «Некоторые чувствуют себя уютно и защищенно, некоторые — загнанными в угол, — говорит Пенн. — Но любая реакция быстро становилась доступной для камеры».

Глубина угла создает в прямом смысле глубину изображения: она лишает его обычной плоскости (мы привыкли видеть человека у стены, какого-то фона — чего-то параллельного поверхности линзы). Дисфункциональный угол был создан самим фотографом, который просто соединил два вертикальных фона вместе. Этим объясняется, что угол на разных снимках то острее, то шире, то вообще обрезается третьей стеной.

Еще у Пенна была старая потертая портьера, которую когда-то выбросил парижский театр. Пенн нарисовал на ней смутные облака и таскал за собой из студии в студию на протяжении 60 лет. Вот и все фокусы.

Ирвинг Пенн прожил огромную жизнь — девяносто два года — и разогнался на полную мощь, когда ему было за семьдесят. Биография Пенна так же проста, как и его практика: долгая, упорная, почти монотонная и все же такая красивая в своем аскетическом совершенстве. Пенн не чурался работы, а если брался за нее, то трудился как вол днями и ночами. Сохранились видеозаписи процесса его съемок в Марокко — на них он возводит огромный тент и неустанно снимает пастухов и жителей этой пустыни, которые ожидают толпой. Перед объективом Пенна они преображаются, обретают какое-то достоинство и как будто становятся на ступень вечности. Кажется, их поток не иссякнет никогда, пока у Пенна не закончатся все пленки или он не упадет от усталости.

Его личная жизнь переплелась с профессиональной, когда он встретил модель Лизу Фонсагривс. Она была старше мужа на шесть лет, но ее карьера продолжалась в общей сложности гораздо дольше обычного рабочего цикла моделей: с легкой руки Пенна Лиза стала первым воплощением неологизма «супермодель». Брат фотографа — известный кинорежиссер, а сын стал дизайнером по металлу.

Несмотря на то, что в фотографии Пенна все просто и базируется на повторениях и простых приемах, смотреть на его снимки никогда не надоедает — все они удивительно разные. Пенн фотографировал многих знаменитостей: Дали, Пикассо, Хичкока. Но притягательность изображений не в узнаваемых лицах — с тем же успехом это могли быть незнакомцы или даже наборы объектов. Очарование снимков Пенна в том, что через эти лица мы вперили взгляд в саму сущность фотографии: в ее красоту и вечность.