Каким мы запомним Бруно Барбе

Свет, цвет и свобода

Я встретил Бруно Барбе во Львове в конце 80-х. Он приехал делать проект про Украину — такой же, как ранее снимал об Италии или Польше. На мой вопрос, понравилась ли ему Украина, он пожал плечами, а потом вежливо ответил, что здесь очень интересно работать. Это была мимолетная, случайная встреча.

Потом я увидел результат и понял, что наша страна в тот перестроечный период ему явно не поддалась, хотя исколесил он ее вдоль и поперек. Бруно был солнечным человеком, любил свет, цвет и свободу, он всегда был на стороне тех, кто борется за справедливость. А разных войн и жестких социальных конфликтов на его долю выпало немало: во Вьетнаме, на Ближнем Востоке, в Бангладеш, Камбодже, Северной Ирландии, Ираке и Кувейте.

Барбе везде находил красоту, пусть даже ее оттенки были трагическими, а иногда и драматическими, но у него всегда был взгляд человека, настроенного оптимистически. Герои снимков улыбались ему, если замечали, что он их фотографирует. Цвет и свет помогали Бруно ловить момент без знаков печальной обреченности и унылой безысходности. Фотограф как бы говорил, что выход всегда есть и будет, даже если снимал где-то в страшных трущобах Индии или Марокко.

Безграничная украинская тоска

В Украине по трущобам он не бродил: снимал Донецк, Черновцы, Львов, много других городов и сел. Но здесь он не нашел доброго света и прекрасных цветных композиций, на картинках почти никто не улыбается.

Думаю, это гениально. Фотограф, деятельность которого была направлена на то, «чтобы документировать для потомков традиции и культуры, быстро исчезающие в результате изменения отношения потребителей», наткнулся на разрушенные исторические связи, затухающую культуру, безграничную серую тоску. И вроде бы люди живут тут без войны, танцуют на свадьбах, работают в шахтах, ходят по магазинам, маршируют по улицам в праздничных колоннах… Их лица напряжены, глаза тусклые.

В Украине он не нашел доброго света и прекрасных цветных композиций, на картинках почти никто не улыбается.

Его, наверное, сильно озадачила девочка в красном, продающая грибы на улице во Львове. Ее взгляд направлен в никуда, окаменевшее лицо в веснушках поражает застывшей маской обиды — обиды на весь мир, наверное. В шахматном клубе портрет Ленина-шахматиста опасно нависает над юными игроками. Жутковатый солдат, вцепившийся в знамя части с безжизненно перекошенным Владимиром Ильичом, символизирует некое мистическое единение с «богом» советского народа.

Ленинов Бруно наснимал много, как бы намекая на «внутренних ленинов» — вирус, поразивший мозг жителей разваливающегося СССР и остановивший их развитие. Правда, соседняя Молдова на фото Барбе совсем другая — танцующая, веселая, сытая… Хорошо, что он снимал на цветную пленку: так фотограф точнее передал атмосферу и дух Украины, пережившей долгий и беспощадный культурный, духовный и физический геноцид. На его кадрах запечатлен результат успешной работы империи по уничтожению самобытности народа. Тяжелое впечатление усиливает странная манера съемки: Бруно делал почти любительские фото, лишь иногда блистая выбором композиции и цветового решения.

На его кадрах запечатлен результат успешной работы империи по уничтожению самобытности народа.

Портреты стран

Снять советскую культуру у него не получилось, наверное, потому, что она не успела укорениться, а уже стала исчезать. Традиции тоже не запечатлевались, так как на их месте была пустота. Барбе снимал разлагающийся труп СССР в отдельно взятой республике и отменно с этим справился.

Фотограф был заядлым путешественником, не мог и месяца просидеть на одном месте. Он выбирал страну и работал над ее глобальным портретом долго и основательно. Италия, Польша, а особенно Китай и Марокко предстали на его фотографиях во всей своей красоте и сложности. Польшу он снимал восемь месяцев, исколесив в начале 1980-х годов сорок тысяч километров дорог. В результате была напечатана своеобразная, глубокая по содержанию этнографическая фотокнига о Польше эпохи «Солидарности».

Китай интересовал его всегда. Бруно ездил туда постоянно начиная с периода культурной революции и до недавнего времени. Таким образом свет увидел эпический труд — толстый альбом, запечатлевший волшебный процесс превращения отсталой, слаборазвитой страны в сверхдержаву.

В общей сложности Бруно Барбе издал около сорока книг, количество же выставок подсчитать трудно. Страны, города, села, местности, где он побывал, вообще не поддаются исчислению. Он никогда не жалел пленки, не очень любил черно-белые фотографии, хотя снимать начал под влиянием книги Роберта Франка «Американцы».

Революция цвета, революция студентов

Отправляясь в Бразилию в 1966 году по заданию Vogue, он решил, что эту страну в черно-белой гамме изображать преступно, и взял с собой несколько сотен катушек цветной пленки. В результате Бруно произвел революцию в фотожурналистике — вся пресса переключилась на цветную фотографию.

Барбе был трудоголиком и перфекционистом, но очень любил цвет, поэтому скрепя сердце мирился с отвратительным качеством типографских отпечатков. «В те времена цветопередача даже в самых известных журналах оставляла желать лучшего. Я много работал с National Geographic, и когда я просматриваю статьи тех времен, то вижу достаточно посредственное качество печати. Но мне всегда нравился цвет; возможно, из-за того, что я родился в Марокко, где много света и ярких цветов».

Бруно произвел революцию в фотожурналистике — вся пресса переключилась на цветную фотографию.

Однако события 1968-го в Париже Барбе все же снял на черно-белую пленку — наверное, чтобы не раздражать находившихся рядом Марка Рибу и Анри Картье-Брессона. В этом году после публикации репортажей с улиц столицы Франции, где бушевала студенческая революция, Барбе сделали полноправным членом Magnum. Кто знает, сними он эти события на цвет, может, и не проголосовали бы за его кандидатуру.

Фотографировать на улицах Парижа было опасно. Марк, Анри и Бруно решили купить шлемы, которые должны были спасать их голову от камней. Но в шлемах снимать было невозможно, и фотографы выбросили их. А зря: полиция старалась поколотить их дубинками за то, что они показывали всему миру звериную жестокость блюстителей порядка по отношению к демонстрантам. Протестующие же в свою очередь забрасывали фотографов камнями, так как по опубликованным в прессе снимкам спецслужбы вычисляли участников бунта и арестовывали их.

Из-за того что Барбе много снимал в неспокойных местах, он всегда был предельно осторожным. «Надо быть хитрым, как лиса, хорошо организованным и уважать некоторые обычаи. Фотограф должен научиться сливаться со стенами. Снимки нужно делать быстро, со всеми сопутствующими рисками, или только после долгих периодов бесконечного терпения. Такова цена этих изображений», — говорил фотограф.

Охотник за душами

Так как Бруно приходилось часто снимать людей на улицах, рынках, в боевой обстановке или во время конфликтов, он выработал систему отношений с героями. «В большинстве случаев люди не знают, что я их фотографирую, или осознают это буквально за мгновение до создания кадра, — рассказывает Барбе. — Я снимаю очень быстро. Иногда, даже сейчас, я снимаю не смотря в видоискатель, чтобы оставаться незаметным… Обычно я сначала делаю фотографию, а затем спрашиваю у человека разрешение. Исключение — когда я занимаюсь портретной съемкой; в таких случаях я сначала устанавливаю с человеком контакт… Но в большинстве случаев я не спрашиваю разрешения… В Китае или Японии, как и в других азиатских странах, людей не сильно волнует, что их фотографируют. Возможно, это потому, что они вежливы с иностранцами. В Шанхае проще фотографировать, чем, например, в Париже. В Париже вы сделаете снимок, после чего к вам подойдет человек и скажет, что подаст на вас в суд. В Китае такой проблемы нет. Китайцы любят фотографироваться; меня поражает то, насколько их захватывает съемочный процесс».

У Бруно любимым объективом для лейки был 21-миллиметровый широкоугольник, позволявший фотографу не заглядывать в видоискатель. «Давайте признаем, что мы охотники за душами, — сказал Барбе в своем выступлении на турецко-немецком кинофестивале в 2017 году. — Но охотники тонкие и с легким чутьем волшебства. Мы не хотим делать снимки для себя, а хотим показывать их всем, хранить для всех».

«Давайте признаем, что мы охотники за душами. Но охотники тонкие и с легким чутьем волшебства».

Мастер до конца

Барбе дружил со многими художниками, писателями, а особенно с кинорежиссерами новой волны, в частности с Жаном-Люком Годаром. Отвлекаясь от фотографии, он довольно часто бросался с головой в кинематограф, работая с известными французскими режиссерами в качестве оператора. Был, в общем-то, на все руки мастер. В конце жизни государство решило признать его общественные достижения и вручило ему Национальный орден «За заслуги». Также Барбе сделали действительным членом Французской академии изящных искусств. Стоит пояснить, что Бруно был еще и замечательным художником-графиком.

Интересно, что Барбе сразу принял новую технику и одним из первых в Magnum перешел на цифру. «Мне нравятся цифровые камеры. Это замечательный инструмент для съемки, — признавался он. — Для фотографов моего поколения это захватывающий опыт — видеть, какие возможности для творчества нам дают цифровые технологии».

Бруно Барбе работал до последнего дня своей жизни, продолжал проект о Китае, строил планы на будущее и не собирался останавливаться ни на секунду. «Поскольку я являюсь членом Французской академии изящных искусств, меня окружают друзья и творческие личности, многие из которых работают даже в моем возрасте. Некоторые фотографы работают и после 90 лет. Я буду работать, пока мои суставы и зрение позволяют мне. Надеюсь, что смогу работать до самого конца».

А начинающим коллегам, которые собирались снимать собственные творческие проекты, многоопытный Барбе рекомендовал никогда не быть штатным фотографом на ставке, а снимать в свободном режиме, зарабатывая на жизнь чем-то другим. Бруно знал, что говорил, так как примерно половину своих фотоциклов он создавал как личные проекты.