Лехины катакомбы: Кому принадлежит подземная Одесса

Наверное, можно выделить три типа исследователей одесского подземелья. Первый — официальный: клуб «Поиск», музей «Одесские катакомбы». Преемственность изучения катакомб с 60-х годов. История, тайны, расследования. Музейщики задают главный флер и интригу. У них в запасе всегда куча историй про партизанские отряды в годы Второй мировой, про каннибализм в столь непростое время, про сошедшего с ума капитана партизанского отряда, затаившегося в катакомбах на три года и устроившего показательный апокалипсис с уничтожением всего отряда, и спускавшихся к ним разведчиков сверху. Они — хранители. Они не разрешают внизу курить, пить и развлекаться. И, конечно, они очень не любят диггеров.

Диггеры — это люди, которые живут катакомбами. Они любят блуждать, открывая новые пути и галереи. Катакомбы проходят почти под всем городом и близлежащими поселками. Они не соединяются, то есть из катакомб под Слободкой в катакомбы под Французским бульваром не попасть. Катакомбы меняются: проходы засыпаются, какие-то галереи становятся непроходимыми. Вот диггеры — это как раз те люди, которым на это наплевать. Стена? Интересно, что за ней? Надо бы взорвать. И они взрывают. У меня есть знакомые диггеры, у которых просто свои катакомбы, свои галереи. Они сами проложили себе путь через непроходимости. Пока одесситы спят, кто-то взрывает под городом стены катакомб. И, конечно же, диггеров очень боятся бытовые любители.

Бытовые любители есть в каждой одесской компании. Пойдем бухать в катакомбы? А давайте кислоту в катакомбах сожрем — классно же! Давайте Новый год в катакомбах встретим? На пару дней завалимся и отлично оттопыримся! И они таки ходят. Часто — с какими-то знакомыми диггерами, а бывает, и без них. Они ходят туда с детства. Им просто интересно пошляться пару дней под землей, пощекотать экзистенцию.

Говорят, что раньше каждый подвал в Одессе вел в катакомбы. Музейщики это отрицают. Сейчас это не проверишь — все ходы давно завалены. Хотя еще лет 15 назад мои друзья, вдоволь нагулявшись под землей и уже мечтая выбраться оттуда, случайно вышли из трансформаторной будки на Молдаванке. Другое дело — окрестные одесские поселки, плотно скучковавшиеся между городом и лиманами. Один из главных туристических входов в катакомбы как раз находится в селе Нерубайское, в десяти километрах от Одессы. По всем окрестным поселкам люди просто прорубают на своих участках личные катакомбы. Как это сделал Леха — обычный местный житель села Усатово, владелец двухэтажного домика, десяти соток земли и катакомб в радиусе нескольких километров.

Усатово находится в сорока минутах езды от Дерибасовской, но, попав туда, вы понимаете, что вернулись на 40 лет назад, в край золоченых памятников солдату, деревенских салонов красоты «У Анжелы» и нехитрых сельских муралов на стене местного продмага. Леха — парень простой: видит выходные — празднует, видит свободное пространство — занимает его. У него отличный участок, несколько построек, аккуратные дорожки, бамбуковые заборчики, вскопанный огород и бассейн. Ну и личные катакомбы, конечно.

— Леха, как ты их выкопал?
— Ну, позвал соседа, мы с ним вбили рельсу в огород, потом я спустился в официальные катакомбы в Нерубайском, он бил молотом в рельсу, а я шел на звук. Запомнил место, поставил метки, ну а потом уже долбил со своего участка.
— А зачем? Зачем они тебе нужны?
— Сначала хотел марихуану выращивать. Потом передумал, стал выращивать там шампиньоны.

Мы спускаемся на глубину 15 метров. В катакомбах всегда одна температура — 14 градусов. С собой надо брать одежду, которую не жалко — на отдельных участках приходится буквально ползти, продираясь через узкие проходы. Некоторым подобный опыт видится как эдакий спуск в кроличью нору кэрролловской Алисы: ожидание нового опыта, приключения. А для кого-то это исключительно экзистенциальное переживание, поиск инсайта, изолированная камера для провождения времени с собой.

— Леха, часто сюда спускаешься?
— Раньше часто бывал, да. Всю подземную округу знал. Здесь хорошо, тебя будто отрезает от проблем и бытовухи. А сейчас так, грибочки свои проверить разве что. Вот здесь я их и выращивал, кстати.
— В этих гробиках?
— Ну да. Свет сюда провел. Сейчас всю проводку переделывать надо.

Леха деловито разматывает нитку и привязывает ее к каменному выступу.

— Я думал, что сейчас так никто уже не делает.
— Да, это старый способ. Сейчас все по меткам ходят. Мы в детстве кассетную пленку использовали — она крепче. До сих пор частенько натыкаюсь на кассеты.

Пока мы идем по широким коридорам, я постепенно начинаю понимать диггеров. Внизу действительно совершенно иное состояние. Ты идешь по галереям, по проходам, они раздваиваются, «растраиваются», заходишь в галерею — там темный проем очередной узкой норы, за которой еще одна галерея, и из нее еще три выхода. А потом снова коридор, и он снова раздваивается, потом еще раз, и еще. Мы все время идем вперед, изредка и бессистемно сворачивая с условного маршрута. С нами Леха, знающий эти катакомбы как свои пять пальцев. Нам не страшно. Мы весело проводим время. Леха рассказывает о своей борьбе с диггерами.

— Осторожно, тут на полу много стекла. Битые бутылки. Подземники часто сюда пробираются, бухают. Я, собственно, чего траву так и не высадил? Найдут же, оборвут. Грибы так и уничтожили. Смотрите, что они с арматурой сделали. Просто вырвали с корнями. Это же я сам заварил все входы и выходы, хотел огородиться. Ничего не помогло. Диггеры видят препятствие, и они его просто устраняют. Для них это вопрос чести. Есть бег с препятствиями, а у них спуск с препятствиями.
— А что это за метки на стенах?
— Ну это их какие-то метки. А есть старые, военные. Видел тут барельефы лиц какие-то, партизанами оставленные. Красивые. Художники, видимо, в отряде были.

— О, смотри, а вон еще чья-то нитка!
— Где?
— Да вот же, прямо по стене идет.
— Хм, да, интересно. Так это же наша нитка!
— В смысле? Как такое может быть? Мы же все время шли прямо.
— М-да… Давно я не спускался… Забыл уже все проходы… Где же эти барельефы?

Тут мне по-настоящему стало жутко. Мы никак не могли нарваться на собственную нитку, исходя из пространственно-геометрической логики. Но факт остается фактом — это действительно была она. Остро захотелось наверх, где нет никаких неожиданностей в перемещениях. Во всяком случае, на первый взгляд. Так что мы осторожно, по нитке, пошли обратно, порой сомневаясь, в правильную ли сторону идем.

В катакомбах, конечно, состояние слегка изменяется. Там абсолютная темнота и тишина. У человека включаются альтернативные возможности восприятия реальности. Мы спустились толпой, но тебя ни на секунду не покидает ощущение болезненного отчуждения. Это, безусловно, медитация. Я понимаю людей, которые спускаются туда на несколько дней. Они в это время живут, уходя от жизни в широком смысле. Кто-то лезет в горы. Кто-то идет в моря. Кто-то ищет остроту существования в пустынных местах. А кто-то лезет под землю. Там хорошо. Там нет людей. Там никто тебя не достанет. Никогда.

Фото: Максим Финогеев