Париж дома: Кусочек Франции в российской глубинке

В Париже (местные делают ударение на «е») живут нагайбаки. Есть две версии о происхождении народности: согласно первой, это крещеные татары, но другие исследователи считают, что нагайбаки — потомки ногайцев. Обе версии объединяет легенда о ногайской принцессе XVI века Сююмбике. Когда она выходила замуж за казанского хана, ее сопровождали 600 джигитов. После завоевания Казани Иваном Грозным принцессу увезли в Москву, а джигитам запретили возвращаться на родину, так что их поселили на Арской заставе рядом с Казанью, где те ассимилировались.

Их потомки перебрались на территорию Башкирии, где сначала жили в статусе припущенников — платили дань за проживание. Императрица Анна Иоанновна подарила эти земли нагайбакам и возвела их в казачье сословие в 1736 году. В 1840-х границы России решили сдвинуть ближе к современным границам с Казахстаном и новую линию, куда входил Париж, стали заселять в том числе и нагайбаками. А село назвали так в память о подвигах казаков во Французско-российской войне 1812 года.

— Я захотел исследовать это село еще год назад, когда наткнулся на его фото в интернете. Приехал и оказался на центральной улице Советской, судя по всему аналоге французских Елисейских полей, рядом с магазином «Светлана». Людей видно не было: этим летом стоит невозможная жара, поэтому все прячутся по домам.

Планировка села чем-то напомнила Петербург — никаких петляющих поворотов, поэтому я бродил как у себя дома среди этих прямых пересекающихся улочек. В селе невозможно заблудиться, но если вдруг и потерял ориентацию из-за палящего солнца, то нужно поднять голову и найти Эйфелеву башню: там и будет центр. Ее видно из любой точки Парижа, и куда бы ты ни шел, упрешься в эту конструкцию.

В селе невозможно заблудиться, но если вдруг и потерялся, нужно поднять голову и найти Эйфелеву башню: там и будет центр.

На самом деле башня — это телефонная вышка. Глава села в свое время предложил: «Раз Париж, так давайте сделаем башню», и его поддержали. Монтажными работами занимались специалисты из Златоуста, которым пришлось отправить своего сотрудника в настоящий Париж смотреть на настоящую башню. Он приехал и уверенно сказал: «Мы сможем». Вышка в виде Эйфелевой башни обошлась в 12 миллионов рублей, тогда как обычная стоила бы 8 миллионов. У строительства были противники (мол, вышка в центре села — это же облучение), но потом и они свыклись с новой достопримечательностью.

Мне кажется, башня является чем-то вроде метафоры некой мечты, она олицетворяет желание вырваться из рутины. И это прекрасно, особенно в российской провинции, где такая мечта очень нужна. Жители села принимали участие практически во всех важных локальных событиях ХХ века, вроде Чеченской войны и ликвидации последствий Чернобыльской катастрофы. Будто история села олицетворяет жизнь всей России.

Башня является чем-то вроде метафоры мечты, она олицетворяет желание вырваться из рутины.

В 2000 году нагайбакам присвоили статус малочисленного народа. Они очень гордятся этим и стараются в разговоре подчеркивать: «Мы же нагайбаки!» Наверное, потому, что ранее в документах значились как татары, у которых все же другая религия.

Здесь я встретился с одним из основателей современного казачьего товарищества, но он отказался фотографироваться. Сказал, гуглил меня и решил, что я веду себя как иностранный агент — фотографии на зарубежные конкурсы отправляю. Но в его машине на заднем сиденье лежала шашка, так что, видимо, он все же до последнего сомневался, сниматься или нет. Сейчас славная история казачества этих краев осталась лишь в архивах да в этих шашках, которые здесь то и дело находят между бревен в заброшенных или сгоревших домах.

Основатель современного казачьего товарищества гуглил меня и решил, что я веду себя как иностранный агент — фотографии на зарубежные конкурсы отправляю.

Вечером я опять вышел на прогулку посмотреть, как коровы и гуси возвращаются с пастбищ через центральную улицу. И вдруг башня заиграла огнями, так что на секунду я даже забыл, где нахожусь, — настоящий сюрреализм.

Недалеко есть еще один магазин, «Хуторок». Здесь местные работяги могут купить пива, посидеть покурить на крыльце, обменяться новостями. «У меня тут ритуальные услуги, а перед „короной“ я в Тае жил пять месяцев. Гуляли так, что в Паттайе было слышно, гремели с девчонками. Тут как бы один мир, а там как бы другой», — поведал мне незнакомец со смуглым лицом и очень светлыми глазами перед входом в «Хуторок». «Бери хороший тан, и колбаска свежая, орская», — послышалось из-за прилавка, и я, конечно, взял.

Потом я пришел в местную пожарную часть, где с караулом пил чай. «Жизнь тяжелая, кто на двух, а кто и на трех работах, но еще и свои хозяйства имеем — скот, иначе никак, — делились они. — А ты сам сколько получаешь у себя в Питере?» Этот вопрос я очень часто слышу во время поездок по стране, людям интересно сравнивать.

Буйная зелень, аккуратно покрашенные дома — дело рук местных жителей, пытающихся благоустроить свои участки, соседствующие с покосившимися и заброшенными строениями. Как и во всей российской провинции, численность населения в Париже падает. Пожилые люди занимаются огородом или просто сидят у своего дома в тени. Большинство из них прожили тут всю жизнь, а некоторые работали на Севере, но вернулись проводить старость в родном селе.

Молодежь уезжает из Парижа сразу после школы — работать в Магнитогорске или продолжать обучение в других крупных городах. В этом году в селе было 8 выпускников. Для них тут недостаточно рабочих мест и перспектив, так что молодые люди возвращаются только на каникулы, а потом начинают привозить и своих детей на лето к бабушкам и дедушкам.

Молодежь уезжает из Парижа сразу после школы. В этом году в селе было 8 выпускников.

По вечерам у башни собираются компании, рассаживаются по разным лавочкам. Громко слушают рэп, оставляют маркерами послания Моргенштерну и номера своих телефонов. Пацаны съезжаются на мотоциклах и устраивают дрифт. Еще все смотрят ролики в тиктоке, мечтая о столицах, вейпят, собирают ягоды. Девочки танцуют. А на следующий день молодежь пойдет удить рыбу в местной речушке на «кто больше поймает карасей».

По вечерам у башни собираются компании, громко слушают рэп, оставляют маркерами послания Моргенштерну, устраивают дрифт.

Я смотрел на эти загорелые лица и думал о том, что дети могут быть счастливы везде. У одного юноши был полный пакет карасиков, он не скрывал довольной улыбки. На обочине остановился грузовик, тучный водитель предложил купить у него эту рыбу для кошек, но пацан гордо отказался. Другие дети ловили в кустах котят. Ребятня будет бегать по этим пылающим жаром сельским улочкам с утра до вечера, пока не закончатся силы.