Луна, банджо, самогон: Жизнь американской глубинки

«Я родилась в „ревущие двадцатые“. Отец тогда зарабатывал музыкой, играя на скрипке на деревенских танцах. Возвращаясь домой, он доставал банджо, и начиналось веселье для всей местной детворы. А ночью, чтобы прокормить большую семью, он гнал самогон. Я никогда не рассматривала это занятие как повод для стыда — вместе с сестрой Эвелин мы помогали ему тащить домой по пять литров каждая» — Опал Шарп Райт.

«Я научился ездить верхом на муле, когда мне было двенадцать. Мул у нас был свой, старина Руби. Мулы вообще у нас были всегда, мы же подрабатывали дровосеками — и отец, и я. Школу я так и не закончил — работать надо было» — Ларри Райт.

«Мы выросли без радио, без телевизора и без телефона — только мы и ферма. Отец зарабатывал немного, делая и продавая виски, — самогон вообще тогда было несложно гнать. Я ходила за плугом, который тянул наш мул, полола кукурузу, работала в саду — дел хватало. Кормились мы тем, что вырастало на ферме. И знаете, я была самой несносной девчонкой, которую вы можете себе представить! Когда отец болел, я тайком брала его гитару и училась на ней играть. Мне было всего пять» — Эвелин Шарп Конатсер.

Такие истории собраны в фотокниге Moon Shine — коллективной биографии жителей предгорья Аппалачи, где американка Рэйчел Буайо три года фотографировала кантри-музыкантов. Архивные снимки первых династий, заселивших плато Камберленд в середине 1700-х, перемежаются портретами исполнителей-самоучек, которым баллады и игра на скрипке и банджо помогали пережить Великую депрессию.

Большинство героев фотокниги — пожилые и часто больные люди, волнующиеся, что если молодежь не успеет перенять музыку своих предшественников, то песни и традиции этого места рискуют навсегда исчезнуть. Рэйчел считает своим долгом не допустить этого.

— От первой поездки на плато Камберленд в июне 2014 года я ничего не ожидала. Сначала я оказалась там по заданию — чтобы сфотографировать Боба Фулчера, смотрителя местного парка. Задание сформулировали нечетко: я не поняла, чего именно от меня хотели. Лишь позже выяснилось, что тема съемки — кантри-музыка.

Признаюсь, на тот момент я ничего не знала о кантри. Сама я выросла в Нью-Йорке, и в семье ни на каком музыкальном инструменте никто не играл. Мне были привычнее классические мелодии Баха, Чайковского, Моцарта, Бетховена и Шопена. В Камберленде я столкнулась с народной музыкой — и меня поразили интимные выступления музыкантов, а также роль, которую в сохранении этого наследия играет память.

Ни один из музыкантов, которых я снимала, не владел нотной грамотой. Все играли следуя традиции — так, как это когда-то делали их бабушки и дедушки. Техническая точность и совершенство никого не волновали. Речь шла скорее об обмене эмоциональным опытом, искреннем самовыражении и вкладе в историческую традицию. Для них музыка — их наследие, они живут, чтобы создавать ее.

От музыкантов я узнала, что раньше члены семьи могли собираться вместе дома и играть «для себя»: или на каком-нибудь местном празднике, или просто после тяжелого рабочего дня. В импровизированных концертах — только удовольствие самовыражения, в музыке — их нелегкие судьбы.

Ни один из музыкантов, которых я снимала, не владел нотной грамотой.

Со временем я сблизилась с музыкантами, которых фотографировала, и безумно полюбила их. Местные с радостью посвящали меня в подробности своей жизни, и в некотором смысле это стало вызовом мне как фотографу. Я знала о них так много — море разных очень личных вещей, — но понятия не имела, как передать все это в фотографии. Я часто думала: лучшие снимки вышли еще в первые дни поездки, почему же я чувствую, что должна остаться? Как передать возникшее между нами чувство близости? Как фотография может отдать должное истории целой человеческой жизни?

Позже я найду способ решить эту задачу — в книге есть отдельная часть под названием «Своими словами», где герои делятся личными рассказами и снимками из семейных альбомов. Я задействовала и другие инструменты — например, начала снимать фильмы. Фотография действительно не способна передать полноту получаемого нами опыта — и это нормально. Отчасти она мне нравится и поэтому.

В Камберленде я задержалась надолго — по заданию я два месяца фотографировала выступления Боба. Закончив съемки, я вернулась домой, и вдруг, когда я уже собирала вещи, чтобы отправиться в Северную Каролину, мне позвонил Боб и попросил вернуться: ему нужна была помощь с местным лейблом. Я слабо представляла, чем могу помочь, но возможность провести еще немного времени в компании новых друзей с плато привлекала. Кто знал, что я стану руководить звукозаписывающим лейблом и скоро окажусь частью новой большой семьи, которую буду снимать целых три года.

Назвав серию и книгу Moon Shine, я предлагаю две интерпретации: это и лунный свет, и (написанное в одно слово) самогон, нелегальным производством которого известен регион, где я снимала. С этим напитком тут связана целая отдельная культура. Изначально самогонщиками становились маргиналы, но теперь для многих местных такой образ жизни — предмет гордости.

Изначально самогонщиками становились маргиналы, но теперь для многих местных такой образ жизни — предмет гордости.

В варианте «лунный свет» мне важна сама идея «света», «сияния» — ощущение некоего небесного откровения, озарившего меня во время работы над проектом. Я размышляла о том, как само место и все, что мы видим, способны формировать веру и помогать людям делать духовные открытия. Как фотограф, пытающийся передать в снимках эту идею, я постоянно работаю с метафорами и аллюзиями, с их помощью я стремлюсь показать земные вещи как бы «выходящими за пределы самих себя» — обретающими трансцендентальный характер.

Вряд ли культура жителей плато полностью исчезнет. Да, она действительно заметно меняется — но там, где исчезает одно культурное явление, возникает другое. Важно документировать эти изменения. Сама американская кантри-музыка жива и здорова — просто процветает она в очень коммерческой форме. «Народные» музыканты, которым я посвящаю свой проект, не являются частью этого мира. Для сохранения наследия требуется финансовая поддержка — и пока ее очень мало.

Образцы музыкального творчества нужно собирать, исполнять и сохранять. Одним из полезных направлений могло бы быть ученичество. Например, если бы исключительно талантливый скрипач Майкл Дефош — один из героев моей книги — не смог передать свои знания ученику, чье обучение спонсировала Комиссия искусств штата Теннесси, весь его репертуар исчез бы вместе с ним. В октябре прошлого года Майкл погиб на пожаре, но его музыка — жива.

Лиза Вольпе описывает жителей плато Камберленд как людей, пребывающих в некоем замедленном, «растянутом» времени. И я с этим полностью согласна — думаю, мне удалось погрузиться в иной опыт восприятия времени на плато Камберленд. Мне пришлось научиться терпению, иногда даже через попытки физически замедлить собственное дыхание.

Должна сказать, это было нелегко и совсем не похоже на «переключение» с одного часового пояса на другой. Я ведь не путешествовала «туда и обратно», сохраняя границу между моей жизнью в другом месте и съемками на плато. Я в буквальном смысле туда переехала! Нашла работу преподавателя в соседнем университете (все фотографии были сделаны в радиусе двух часов езды на машине) и полностью погрузилась в новую жизнь. Границы между мной-художницей, мной-преподавателем и мной-человеком постепенно размылись. Я снимала там же, где жила, — а такой подход одновременно обогащает и сильно усложняет работу.

Опыт определенно был приятным. Местные приняли меня с распростертыми объятиями — все были невероятно добры. Они не просто соглашались позировать перед объективом камеры: меня там мыли и кормили! Проект показал мне, каково это — по-настоящему знать и любить людей, которых я фотографирую. Не знаю, смогу ли я когда-либо еще почувствовать такую же степень интимности и привязанности в будущих проектах.

Думаю, я буду просто нести в себе это ощущение — как дар. Весь Moon Shine я оцениваю как подарок, который был преподнесен мне-художнице.