Узнаваемые формы: Очень телесный фотопроект

У древних греков этика и эстетика тесно сплетались — красота была признаком добродетели. Нечто похожее можно увидеть и в Средневековье: физический мир считался воплощением Божьего замысла, и безобразное обычно объяснялось как отдалившееся от Бога, дьявольское.

Конечно, существовал и другой подход, признающий уродливое естественным (и даже божественным). Аристотель замечал, что не бывает ничего, противного природе, — а значит, и уродство обыкновенно. Ему вторил Августин Блаженный: «Нет ничего, что извне вломилось бы и сломало порядок, Тобой установленный». Эта идея отразилась в натуралистическом изображении мучеников и страстей Христовых: уродство страданий показывало внутреннюю красоту их жертвы. Однако в целом низкое искусство обычно высмеивало уродство, а высокое — делало уродливыми отрицательных персонажей.

Только в Новое время отношение к некрасивому сменяется интересом. Появляется гротеск, художники и писатели начинают искать безобразное в себе. Умберто Эко, автор книги «История уродства», называет эпоху авангарда триумфом безобразного.

Сегодня каноны красоты не исчезли, а требования к внешности, возможно, стали даже строже, чем раньше. Но у нас есть возможность переосмыслять эти каноны и требования. Например, последовать примеру Эко и заявить, что уродство интереснее и красивее, чем красота.

— Я не чувствую свое тело и живу только в голове. Это очень буквально: у меня есть ощущение, что голова — моя, а тело — не мое, чужое, лишнее. Фотографии моего тела помогают мне понять, кто я, взглянуть на себя глазами наблюдателя.

Мое тело — посредник между двумя мирами: проекцией моего внутреннего мира и мира, который меня окружает. Тело отражает мои мысли и чувства; когда я отношусь к нему с неприязнью, оно перестает быть красивым. Одна и та же часть моего тела может выглядеть абсолютно по-разному в зависимости от того, как я отношусь нему в данный момент. Именно это я пытаюсь зафиксировать с помощью фотографии.

Мне нравится игра тела и времени. Сегодня я делаю фотографию «уродства». Но когда снимок готов, я могу смотреть на свое тело как на объект, на плоскость, на что-то неживое. Так снимок становится предметкой, а я начинаю видеть тела как оболочки, и они уже не кажутся мне уродливыми.

Фотопроект — моя попытка воспринимать уродство как красоту, попытка исключить понятие «уродства» из моей жизни. Пока современный мир диктует границы красоты, мне бы хотелось создать социальную сеть, посвященную уродству: в ней была бы только одна реакция — «фу». Мне нравится представлять мир «наоборот», где реакции не имеют оценки — «хорошо» или «плохо», «минус» или «плюс», — а нужны просто для подтверждения жизни.

Иногда мое тело очень пластичное и податливое, как сегодня. Тогда мне легко взаимодействовать с людьми, обсуждать что-то, находить компромиссы и решения. Иногда я бываю очень отстраненной и холодной — в эти моменты тело тоже становится холодным, закостенелым, будто безжизненным. Ему сложно гнуться, быть пластичным, легким. В эти моменты у меня возникает ощущение, что я начинаю превращаться в статую.

Мне кажется, мое тело умнее меня, я учусь у него. Оно быстрее понимает некоторые вещи, быстрее реагирует на обстоятельства, пока я пытаюсь воспринимать мир логически.

Когда снимок готов, я могу смотреть на свое тело как на объект, на плоскость, на что-то неживое.

Мне нравится, что каждый раз мое тело — это разная я.

Если тело — это художественный объект, то кожа — живописное полотно. Она бывает разного цвета и фактуры, нежная и грубая одновременно. Она реагирует на внешний мир и на внутренний, переливаясь, как осьминог: бледнея, когда нам страшно, краснея, когда нам стыдно. Мне нравится, что со временем она стареет, травмируется, меняет цвет и фактуру.

Мне нравится, как безобидные образы могут возбуждать воображение людей. Иногда я показываю свои фотографии детям, и они видят там только то, что изображено на самом деле: дерево, одеяло, пакет, ступни.