Не было любви: Люди со сложным детством

Согласно теории привязанности, с самого раннего возраста ребенок ищет близости со значимым взрослым. Сначала в этом человеке сосредоточен весь мир — и наличие заботливого взрослого приравнивается к физической возможности выжить. С годами ребенок все больше отделяется, но защита и эмоциональная поддержка со стороны родителей или тех, кто выполняет их роль, важна до позднего подросткового возраста.

Конечно, невозможно стать «идеальным родителем» и гарантированно сделать ребенка счастливым. Но у людей, которыми в детстве систематически пренебрегали или с которыми плохо обращались, образуется травма. Она среди прочего может много лет приводить к тревоге, агрессии и неуверенности в себе.

— Что такое «счастливое детство»? Кажется, оно бывает только у улыбающихся детей с упаковки яблочного сока. Много ли вы знаете по-настоящему гармоничных семей? Я не знаю ни одной. Большинство моих друзей родились в семьях с очень жестким отцом и деспотичной матерью. Они выросли без привычки открыто выражать свои чувства и получать поддержку от окружающих.

Проект «Родителей не выбирают» — о сложном детстве. Для него я провела съемки и интервью с восемью героями. Я постаралась собрать людей с максимально разным бэкграундом: все они разного возраста и из разных стран; кто-то проработал проблемы из детства с психологом и стал по-другому относиться к себе, кто-то до сих пор страдает. Поддерживают отношения с родителями немногие, некоторые из героев решили никогда не заводить детей.

Мне кажется, очень важно понимать, что у большинства людей детство было неидеальным. Еще до съемок многие люди говорили мне спасибо за поднятие этой темы: им важно понимать, что они не одни. Некоторые отказались от съемок, но приняли решение наконец начать терапию — это было для меня самым главным результатом. Герои признавались, что им важно рассказать кому-то свою историю, быть услышанными.

Когда я расшифровывала интервью, то многое из них для себя вынесла. Я поняла, в чем разница между заботой и контролем, как какие-то сценарии поведения сохраняются на протяжении всей жизни (например, невозможность воспринимать критику), что такое безусловная любовь и почему ее не стоит искать извне. Сам процесс расшифровки и «узнавания» своей истории в рассказах других людей дался мне довольно нелегко, но я рада, что довела проект до конца.

В историях много похожего: героев не любили, не слышали, не поддерживали. Из-за сложного детства многие из них редко или почти не общаются с родителями. Большинство живет в других городах и странах и лишь изредка видится с ними — эта дистанция пошла им на пользу.

Съемки проходили так: я крепила на одежду героя маленький диктофон, а потом одновременно задавала вопросы и снимала. Для героев это было непросто — заново переживать сложные эмоции, но зато, я надеюсь, их видно в портретах. Мне показалось уместным прибегнуть к черно-белой фотографии — она напоминает о старых фотоархивах.

В проекте я использую ненастоящие имена, чтобы сохранить конфиденциальность героев.

Родители не интересовались моей жизнью.

Мария

— С самого детства родители не интересовались моей жизнью. Мы разговаривали, но очень мало: они просто приходили с работы и смотрели телевизор. Я не привыкла ничем с ними делиться, а став подростком, уже и не хотела. Если мне было плохо, я включала громко «Туман» «Сектора Газа» и плакала. Типичные фразы — «меня никто не любит», «я такая одинокая» — я никогда родителям не говорила.

После школы я очень хотела поехать в Петербург и учиться на актерском, но мама и папа мне это запретили. «Ты должна быть экономистом и зарабатывать себе на хлеб». Я их могу понять: им как советским людям было важно, чтобы я окончила университет, получила бумажку. Но обида на них у меня до сих пор, учиться на актерском было моей мечтой.

Я выучилась на проклятого экономиста — мне теперь стыдно за этот диплом, я его никому не показываю. Работать экономистом я так и не стала: в двадцать два года переехала в Германию и в двадцать шесть наконец-то начала учиться на театрального педагога.

Недавно у нас с мамой был откровенный разговор о моем поступлении в театральный, и я ей сказала: «Извини, мама, это не твоя вина. Это было мое решение. Я хотела поддержки, ее не было, но решения я принимала всегда сама».

Я стараюсь видеть сына как можно чаще.

Бен

— Отца все время не было дома, семья для него не была в приоритете. Он бывал дома пару раз в неделю, просто чтобы поспать. Он никогда по-настоящему не занимался моим воспитанием. Дом был полон криков и скандалов, и я бунтовал против всего, что хотели от меня родители.

Сейчас у меня есть сын, он живет с моей бывшей женой и ее бойфрендом. Я был рядом в самое сложное время — пока ему не исполнилось три года, — но потом мы развелись. Я стараюсь видеться с ним как можно чаще и проводить много времени вместе.

Навещать маму — это всегда испытание.

Ханна

— Мои родители в разводе, и я стараюсь не говорить о маме в присутствии отца и наоборот. Я боюсь, что каждый из них расскажет о своем взгляде на ситуацию и будет во всем винить другого. Для меня лучше не знать, что они думают друг о друге.

Раньше я часто обсуждала свои проблемы с мамой; парни, отношения — со всем я шла к ней. У нее всегда были очень традиционные и консервативные взгляды: мужчина должен быть опорой семьи, оплачивать все счета и так далее. Я жалею, что во многом следовала ее советам. Только съехав от матери, я поняла, что такое здоровые отношения.

Навещать маму — это всегда испытание. Она любит из всего устраивать драму, продолжает давать мне советы об отношениях и обижается, что я провожу слишком много времени со своими друзьями, даже если я их давно не видела. Думаю, в следующий раз я остановлюсь в съемной квартире, а не у нее.

Я не разговаривала с отцом два года.

Эмма

— Мой отец брал кредиты, а потом спускал все деньги в казино. Как-то он втайне добавил в договор имя моей матери — она узнала и решила с ним развестись. Родителям пришлось переписать квартиру на меня, иначе ее бы забрали коллекторы. Был большой скандал.

Я была так зла на отца, что не разговаривала с ним два года. Сейчас я общаюсь с ним пару раз в месяц, но мы никогда не говорим об эпизоде с казино. Он завязал с азартными играми, но все еще выплачивает долги. После развода мои родители так и не нашли новых партнеров: отец все еще живет у бабушки, а мать обратилась к религии. Ей это действительно помогло.

В девять лет я пыталась выпрыгнуть из окна.

Анна

Мои мать и отец не были готовы стать родителями. Они не могли принять ни одной из моих негативных эмоций — расстройства или слез. Когда я грустила, это всегда приводило к ссоре или молчанию, они много кричали на меня и критиковали.

Когда мне было девять лет, я пыталась выпрыгнуть из окна. Моя няня вошла в комнату, когда я стояла на подоконнике, и остановила меня. Сейчас я думаю, как это вообще возможно — думать о суициде в девять лет? Главной причиной была ненависть к себе, мне все время было грустно, но я не понимала почему. Я просто думала: если даже мои родители не любят меня, то кто полюбит? Я чувствовала себя ужасным человеком, недостойным любви. Я хотела избавиться от самой себя, как избавляются от того, что ненавидишь.

Тяжело, когда не знаешь, что такое безусловная любовь. Ты начинаешь ждать поддержки и одобрения извне, думаешь «если они верят в меня, то и я смогу в себя поверить», все время переживаешь, что можешь не понравиться другим. Это чувство должно идти изнутри.

Мне очень помогла психотерапия: сейчас у меня отличные отношения с самой собой. Я больше не жду одобрения и любви окружающих, потому что у меня они уже есть.

Постепенно родители вернулись в мою жизнь.

София

— Мою мать сложно назвать хорошим человеком. Она лгала и пользовалась мной. Она натворила столько всего, что я все еще до конца не простила ее. Она много пила — уходила в бар и оставалась там допоздна. Я очень переживала и звонила ей: «Мама, когда ты вернешься домой?» Отцу это не нравилось, и он избивал меня. На следующий день я всегда пропускала школу — настолько была напугана всем, что происходило у нас дома.

Это до сих пор влияет на мою жизнь: когда мой парень идет куда-то без меня, я не могу спать. Я полностью доверяю ему, но знаю, что это просто паттерн из детства, от которого никак не избавиться.

Я съехала от родителей в девятнадцать — предупредив всего за две недели, чтобы они не пытались меня остановить. По этой же причине моя лучшая подруга поехала со мной в аэропорт. Переехав в другой город, я не говорила с семьей полтора года: никаких звонков, никаких сообщений. Но потом — постепенно — родители вернулись в мою жизнь.

Родитель получает власть над тем, к кому привязан.

Ольга

— Моя семья всегда была громкой. Мама была драматичной, отец просто не умел общаться — всегда повышал голос и пытался доминировать. У него было много проблем. Как религиозный человек, он пытался решить их при помощи молитв, но это не помогало, поэтому он просто спускал пар на детях. Это до сих пор влияет на мою жизнь: если кто-то говорит в повышенном тоне, я очень расстраиваюсь, легко могу расплакаться и хочу сразу же убежать. Я привыкла так себя вести.

Несмотря на все, я многому научилась от своих родителей. Я поняла, каким человеком точно не хочу быть. Больше всего я боюсь начать себя вести как они; не хочу, чтобы кто-то рядом со мной чувствовал себя так же.

Я не хочу детей. Это ловушка: никто не может всегда контролировать свои эмоции. Становясь родителем, ты приобретаешь власть над тем, к кому привязан, и это несправедливо. Я не хочу заводить детей — лучше использую свою энергию, чтобы создать что-то другое.

Родители помогали другим, забывая о своих детях.

Павел

— Я был очень послушным ребенком и почти никогда не хулиганил, но родители все время били нас с братом. С раннего детства меня преследовали кошмары: огромное тропическое растение хватает меня так, что я не могу пошевелиться, а мать и отец кричат на меня. Только в двадцать пять лет кошмары перестали сниться каждую ночь — теперь я вижу их очень редко.

Родители всегда думали о помощи другим, забывая о своих детях. Отдавали деньги на благотворительность, вместо того чтобы поддерживать нас; делились с другими своим вниманием, заботой, любовью. Я все еще не понимаю, почему они так себя вели, и очень сильно злюсь.

Сейчас я навещаю родителей очень редко, лишь по важным поводам. Я не чувствую, что они по-настоящему хотят меня видеть, — даже из моей старой детской комнаты они сделали христианскую библиотеку.