«Я не верю в слова „революция“, „свобода“, „право“»:
Фотограф — о битве за Мосул

17 октября силы коалиции под руководством США, Иракская и Курдская (Пешмерга) армии начали военную операцию «Мы идем, Ниневия», цель которой — освобождение города Мосул и прилегающих территорий, захваченных боевиками Исламского государства в 2014 году. Это самая масштабная военная операция в регионе со времен вторжения американской армии в Ирак в 2003 году.

Почти двухмиллионный Мосул стал живым щитом для боевиков ИГ. Те, кому посчастливилось сбежать из города, столкнулись с гуманитарным кризисом в переполненных лагерях. По данным ООН, с начала операции более 48 000 человек стали беженцами. На следующий день после начала операции сербский фотограф Марко Дробнякович прибыл в Ирак для освещения событий.

Где ты находишься сейчас?

Я в Эрбиле сегодня, у меня выходной. В Ираке я с 18 октября, вместе с иракской армией я был на южном фронте Мосула. Сейчас AP отзывает нас назад, потому что с выборами в Америке интерес к событиям в Ираке ослабевает и нет смысла рисковать журналистами.

Ты уже работал в Ираке по заданию АР в 2006-2009 годах и снимал операции американской армии, был в тех же городах.

Да, в те времена у меня часто были задания в Ираке. В 2009 году я был в Мосуле с американскими войсками, в 2014-м, когда пришло ИГ, был в Эрбиле по заданию APTV, два года спустя я опять здесь. Я знаю этот регион, я работал здесь несколько лет, и поэтому АР отправили меня опять.

Все три раза ты был в Ираке в переломные моменты для этой страны — разница, должно быть, велика.

Ирак находится в бедственном положении уже не одно десятилетие. И если не брать в расчет американскую оккупацию — или, корректнее, американский мандат в Ираке, — разница лишь в отсутствии американских военных на полях в этот раз. Сама же ситуация остается крайне сложной, и страдания местного населения не стали меньше. Багдад по-прежнему бомбят, и на севере Ирака так же идут нескончаемые бои.

Во время твоего первого задания в Ираке ты сделал много снимков, когда американские военные обыскивали дома местных жителей. Снимки явно не с лучшей стороны демонстрируют американских солдат. Очевидно, они тебе не очень-то нравятся.

Это так. Я выходец из бывшей Югославии, и это повлияло на то, как я вижу мир. Я скептик и не верю в слова «революция», «свобода», «право». Я видел революции и испытал их на себе, прежде чем стал их фотографировать. Так что будем откровенны: мы говорим об иностранных войсках, вторгающихся на неизвестную им территорию, они не осведомлены о традициях и жизненном укладе местного населения и действуют, проявляя мало уважения к ним.

Сейчас американских военных в Ираке нет, они лишь обеспечивают поддержку иракских сил с воздуха, и теперь иракские военные обыскивают дома в поисках джихадистов. Декорации те же, сменились только персонажи.

Я, наверное, присутствовал при обыске более чем тысячи домов по всему Ираку с представителями разных армий. Это вообще тонкое дело. Военные не стучат в двери со словами: «Здравствуйте, это иракская армия, разрешите войти?» Они просто вламываются и начинают искать подозрительные вещи или подозрительных людей. Когда ты врываешься в чужой дом и пугаешь его жителей, не реагируя на их страх и ничего не объясняя, вместо этого оскорбляя их и задавая дурацкие вопросы вроде «почему у вас короткие штаны?» или «почему у вас длинная борода?», как, ты думаешь, к тебе будет относиться мирное население? Я не говорю, что все иракские подразделения ведут себя так, но некоторые — да, и я видел это лично.

Два года назад иракская армия оставила мирное население и бежала из Мосула. Как встречают ее местные жители сейчас?

Я думаю, простым людям очень сложно их приветствовать. Ведь самым сложным в оккупации ИГ было то, что его жертвой стало местное население, а не войска. Я заходил в дома, где люди были рады иракским военным, но также я видел и тех, кто был испуган, потому что они не знали, что последует за этой сменой власти. Я видел, как люди целуют военных от радости, просят сигареты.

Все очень неоднозначно, как и на любой войне. Дело ведь не в том, что ИГ — плохое, иракская армия — хорошая, а американцы хотят завоевать сердца и умы». Некоторые местные были противниками ИГ, но далеко не все. Изначально ИГ предоставляло базовую защиту и социальные нормы, которые были охотно приняты многими людьми в этой части Ирака.

Абу Бакр аль-Багдади призвал каждого боевика ИГ бороться до последнего и не сдавать позиций. А каковы настроения иракских военных?

Иракская армия не впечатляет, но я видел изрядную долю патриотизма и желание защитить мирных жителей.

Насчет освободительной войны: в американских медиа операцию в Мосуле называют именно так. Выглядит ли это так с точки зрения человека, присутствующего там?

В один из дней командир отряда жаловался, что у него недостаточно поддержки от коалиции, особенно от американской армии, и он считает, что это нарочно, что коалиция не хочет, чтобы иракская армия была успешна в этой операции. Ну, так вообще работает американская внешняя политика: они предпочитают сдерживать конфликты, а не решать их. Здесь, в Ираке, многие считают, что операция призвана освободить Мосул, но лишь до определенной степени.

Эта война не только про освобождение города от плохих ребят ИГ. У вас в Украине есть свой опыт и революций, и продолжающейся войны, и вы прекрасно знаете, что война не черно-белая, она преимущественно серая, и в этой серости погибает много людей. Пару дней назад мы были в полевом госпитале и видели женщину, которая потеряла шестерых членов своей семьи во время атаки машины с джихадистом, выжили только ее дочь и сын. Я не уверен, что «освобождение» имеет для нее какое-то значение.

Я думаю, весьма предсказуемо, что ИГ потеряет эти территории. И после того, как местные избавятся от джихадистов, возникнет множество проблем с суннитским большинством Мосула и шиитским большинством в правительстве в Багдаде. И если иракские политики и военные, а также международное сообщество не уделит достаточно внимания нуждам населения и продолжит дискриминацию шиитов, через два года они будут освобождать Мосул опять и я буду на том же фронте, делая те же кадры.

Есть такие, кто скучает по Саддаму?

Да. Я слышал, как некоторые иракские военные говорили: «Я служил еще при Саддаме, благослови Господь его душу». Когда вдруг слышишь такое, первая реакция — засмеяться. Хотя это немного трагично. И ты можешь смеяться сколько угодно, но на севере Ирака многие скажут тебе то же: «Благослови Господь Саддама». Я не могу судить их и, наверное, даже понимаю в какой-то мере.

Жители Мосула в курсе, что их город приковал к себе внимание мировой общественности? По крайней мере, так было до оглашения результатов выборов в Америке.

Гражданские в оккупированном городе сурово ограничены в доступе к СМИ, и я не думаю, что они знают, что о них и их городе пишут все мировые издания. И, конечно, они не читали статей о том, что битва за Мосул — поворотная точка в войне против ИГ. Я думаю, многие простые люди потерялись в тумане этой войны. Многие в самом городе и на его окраинах, а также в маленьких селах вообще не знают, что происходит; не знают, что есть некая операция и кто к ним придет.

Тысячи людей из Мосула и окрестностей бегут в лагеря ООН. У тебя была возможность побывать в одном из них и увидеть жизнь переселенцев?

Я был в нескольких лагерях вокруг Мосула и Эрбиля, и это самая сложная часть моей работы, потому что ты видишь, каково людям в этих лагерях. Да, у них есть элементарная безопасность и еда, но видеть стольких людей, вынужденных жить в палатках, — это непросто.

В лагерях я всегда стараюсь найти местного цирюльника, всегда есть человек, который всех стрижет. Цирюльня обычно полна народу, сюда приходят не только чтобы постричься, но и поболтать и просто провести время, посмотреть телевизор, обсудить новости. Цирюльник — человек с широченной улыбкой, он рад журналистам, показывает все вокруг и рассказывает о жизни в лагере. Вокруг постоянно тьма детей, которые хотят попасть в кадр, и в конце концов ты начинаешь расслабляешься и забываешь о работе.

На Среднем Востоке люди мудры, и, я думаю, многие из них уже смирились с этими условиями жизни. И переселенцы, и беженцы знают, что нескоро смогут вернуться домой. Поэтому они пытаются сделать жизнь в этих лагерях комфортной, насколько это возможно.

Наблюдая за беженцами, я понял, что главное в лагере — это оптимизм. Несмотря на то что некоторые лагеря просто шокируют условиями жизни, сами беженцы демонстрируют то, что дает надежду всему человечеству: что для оптимизма место есть всегда.

Во время этой поездки в Ирак есть кадры, которые тебе действительно нравятся и которые ты запомнил?

Есть много кадров, которые запомнились, но это не значит, что они мне нравятся. Мне вообще нравятся снимки минуты две, а потом я начинаю замечать миллиард разных ошибок. Единственная фотография, которая сейчас пришла мне на ум, — фотография семьи, сидящей у могилы своего недавно погибшего родственника, на заднем фоне горят нефтяные скважины Каяры. Моей работы там почти нет, это был готовый кадр. Всего пару минут я провел с этими людьми, но они каким-то образом остались со мной.

Каковы риски? И что ты можешь сделать, чтобы их избежать?

Если фотограф работает на передовой, он должен быть готов разделить участь солдата. Я считаю, что очень глупо говорить о личной безопасности, когда вокруг миллионы людей живут в опасности постоянно. Но они не дают интервью. Так что я лучше проявлю немного человеческой солидарности.

Каково твое отношение к предупреждению о сценах насилия на фото?

Мы живем в XXI веке, и не моя работа шокировать людей. Хочешь быть шокирован — зайди на фейсбук.

Фото: Marko Drobnjakovic / AP Photo / East News