Филипп Шансель: «Ким Чен Ын для корейцев — звезда»

«КНДР — страна всеохватывающей секретности. СССР сталинского периода по сравнению с ней едва ли не открытое общество», — писал специалист по Северной Корее А. Н. Ланьков. В Корее запрещена продажа приемников со свободной настройкой: приемники, которые выдаются по талонам, имеют настройку только на волну пхеньянского радио. У корейца нет доступа к газетам и журналам из других стран, иностранная литература хранится в спецхране, куда не все могут получить доступ. Пользоваться интернетом могут только специалисты, за действиями которых устанавливается жесткий контроль. В стране до сих пор проводятся публичные расстрелы.

С начала 1970-х годов все взрослые корейцы обязаны носить значки с изображением Ким Ир Сена. Портреты вождя должны висеть в каждой комнате любого учреждения, цеха, класса, аудитории. Даже неумышленное повреждение портрета «любимого руководителя» может кончиться печально для того, кто это сделал.

Фотографии Филиппа Шанселя из Северной Кореи напоминают репортажи из Советского Союза 70-80-х годов. Но, как уверяет французский фотограф, отношение корейцев к режиму оказалось иным, чем у россиян или тех же кубинцев, долгое время живших при социализме. Корейцы до сих пор не позволяют себе насмешек в адрес строя и вождей. И в своих сериях Филипп Шансель исследовал, как можно в ХХI веке хранить верность коммунистическим идеям.

— Журналисты идут на всякие уловки (например, вступали в партии и организации), чтобы въехать в страну по приглашению и снять в КНДР чуть больше, чем разрешено рядовому туристу. Как вы получили разрешение на съемку?

— Мне удалось стать свидетелем заката социалистического строя в Европе: я снимал в Советском Союзе, Польше, Болгарии, Румынии, Чехии. По опыту работы в этих странах я знал, что лучше всего будет въехать по гостевой визе. Получить такую визу мне помог приятель-бизнесмен, работавший в стране и хорошо знавший язык. С его помощью я обзавелся и разрешением на съемку документального проекта.

Корею я посещал не один раз: первый раз я приехал туда в период между 2005—2007 годами, несколько раз в 2012-м, когда отмечалось столетие Ким Ир Сена, и потом в 2015-м. В первый приезд я просто постарался проникнуть вглубь страны и понять, что доступно для съемки. После я тоже не ставил перед собой нереальных задач, понимая, что сдернуть завесу тайны с жизни закрытого государства мне вряд ли удастся. Я решил снимать отдельные события, чтобы зрители смогли сами достроить в голове образ этой страны.

— Ваши снимки просматривали представители госбезопасности? Строго вас контролировали?

— Я был уверен, что надо мной будет тотальный контроль, — но в действительности все было не так ужасно. Между мной и приставленным ко мне представителем госбезопасности была определенная степень доверия. За мной строго следили только во время съемок посвященной массовым праздникам серии «Ариран»: лидера страны я должен был запечатлеть только в одной позе, которая считалась официально утвержденной. А в остальном у меня была относительная свобода действий. Быть может, это потому, что идеи моих проектов были одобрены властями: в них не увидели ничего крамольного, чиновников вполне устраивал образ страны, который создавали мои снимки.

— Почему вас заинтересовали массовые праздники?

— Прежде всего меня интересовала жизнь в странах победившего социализма, и Северная Корея представлялась мне своеобразным музеем, в котором удалось законсервировать социалистический строй. Массовые праздники — не только богатый визуальный материал, но и наглядное пособие, по которому можно изучать механизм действия пропаганды. Представления захватили мое воображение не меньше, чем остросюжетные кинофильмы; иногда мне казалось, что я сам стал актером очередной ленты о Северной Корее. Я представлял себе, как в ХХ веке люди попадали под воздействие пропаганды, как в Европе рождались тоталитарные режимы, закат которых мне удалось застать.

— Этот опыт изменил ваше отношение к социалистическим странам? Как ваше отношение к режиму отразилось на снимках Северной Кореи?

— Я пытался соблюдать нейтралитет по отношению к изображаемому, а право судить о жизни в этой стране оставлять зрителям.

Я также старался не заострять свое внимание на каких-то ужасных проявлениях и патологиях, а только дать ясную картину того, что мне удалось увидеть. В Корее я часто вспоминал слова американского фотографа Лизетты Модел: чем яснее картина, тем глубже проникновение в тайну. Эта фраза передает не только мою позицию, но и атмосферу в стране — светлой, чистой, но закрытой от нас непроницаемой завесой тайны.

— Вы были свидетелем того, как во время массового праздника что-то шло не по плану, сбивалось?

— Я не видел таких ошибок, но потерял связь со своими знакомыми, допустившими оплошность во время представления: она стоила им жизни. Так что я был свидетелем того, как режим разбирается со сделавшими ошибку людьми.

— Почему в последней серии «Счастье Кима» вы перешли от массовых праздников к интимным портретам?

— Это как в кино, когда режиссер решил перейти от общего плана к портрету героя, к деталям. Сегодня я выступаю в роли режиссера, который снимает фильм о Северной Корее.

Если быть откровенным, очень многое в фотографии делается на уровне подсознания: ты снимаешь, потому что это тебя зацепило, а разбирая снимки, понимаешь, почему сделал тот или иной шаг. Тогда, в 2015 году, мне просто захотелось сделать серию интимных портретов. Позже я, может быть, увижу в этом более глубокий смысл.

— Снимая портреты, вы разговаривали со своими моделями о режиме. Они серьезно воспринимают государственный строй своей страны?

— На фоне кубинцев — тоже представителей социалистического лагеря — корейцы будут выглядеть патологически серьезными. Они не позволяют себе шуток в адрес системы, гордятся, что им довелось родиться в Корее. Мысль о жизни в стране с другим строем вызывает у них ужас, практически все они убеждены в правильности выбранного правительством пути к социализму. Ким Чен Ын для них — такая же звезда, как какой-нибудь актер Голливуда для американцев. Только если американцы выбирают звезду, то корейцы принимают как данность.

— В своей серии вы хотели акцентировать на этом внимание зрителей?

— Нет, мое отношение к этому вопросу немного сложнее. Мне хотелось показать людей, которые живут в каком-то ином измерении: без интернета, со строгим контролем над СМИ. Как мы, они думают об отпуске, воспитании детей, порядке в доме, но при этом у них совсем другой экзистенциальный опыт.

— Удалось ли вам открыть какие-то тайны этой страны?

— Филипп Понс из газеты Le Monde назвал Корею самой неизвестной страной мира. Это абсолютная правда. Как только тебе кажется, что ты понимаешь устройство этого государства, сразу наталкиваешься на очередную загадку.