Как снять катастрофу:
Опыт Арнольда Генте

Землетрясение 1906 года в Сан-Франциско — одна из самых страшных природных катастроф в истории Америки. Город находился в самом его эпицентре, поэтому последствия оказались разрушительными: более 3 тысяч человек погибло, 80% зданий было уничтожено. Детали происходящего дошли до наших дней во многом благодаря фотографу Арнольду Генте, который сделал десятки снимков с места событий, а позже написал воспоминания о тех днях.

Землетрясение началось утром в 5:12 и потому застало большинство горожан в постели. Сам Генте накануне вернулся домой довольно поздно, поэтому только успел заснуть, как уже был разбужен звуками бьющегося об пол китайского фарфора, который фотограф коллекционировал в течение нескольких лет. «Весь дом трясся и скрипел, люстра раскачивалась как маятник, я чувствовал себя будто на корабле во время кораблекрушения, и было понятно, что дом долго не продержится», — вспоминал Генте. Он прикрыл голову, на которую уже сыпалась штукатурка с потолка, и приготовился к худшему, но толчки вдруг прекратились. Фотограф осторожно выглянул в окно и увидел полуголых людей, сбившихся в кучку на середине улицы, где, как им казалось, было безопаснее.

Сам Генте, вместо того чтобы выбежать из дома, поднялся на верхний этаж, где у него была оборудована фотостудия. Впрочем, от студии остались одни воспоминания. Дымоход обрушился, фотоаппараты и редчайшие книги, которые Генте только недавно перевез из родной Германии, были похоронены под обломками стен и кусками штукатурки. Кажется, невредимой осталась лишь статуя Будды, которую фотограф привез из одного из своих азиатских путешествий; сидя посреди развалин, Будда невозмутимо смотрел на окружающий хаос.

Сидя посреди развалин, Будда невозмутимо смотрел на окружающий хаос.

«Я начал одеваться, решив, что наиболее подходящим к случаю будет костюм для верховой езды цвета хаки — в нем мне предстояло провести следующие несколько недель. Улица была полна людей в самых разнообразных костюмах и с самыми разными пожитками: старушка с большой клеткой для птиц, в которой сидело четверо котят, тогда как истинный обитатель клетки, попугай, взгромоздился ей на плечо… Мужчина, который бережно держал в руках вазон с каллами… Женщина: в одной руке метла, в другой черная шляпа со страусиными перьями… Мужчина во фраке, надетом на пижамную рубашку; за ним следует полицейский и вежливо повторяет: „Я говорю, мистер, вам лучше бы надеть какие-нибудь штаны“…»

При этом, по воспоминаниям Генте, большинство людей реагировало на происходящее удивительно невозмутимо (вероятно, из-за шока, предполагает он). «На одной из улиц передняя стена квартиры третьего этажа на моих глазах упала на проезжую часть; вместе с ней на улице оказался стул с какой-то одеждой на спинке. Обитатель комнаты высунулся на улицу и крикнул проходящему мимо рабочему: „Эй, хотите заработать двадцатку?“ — „Конечно“. — „Видите этот костюм? Поднимитесь ко мне и принесите его“. — „Ну нет, сами за ним спускайтесь“». Хотя совсем уж без паники не обошлось: так, в отеле, где Генте встретился с друзьями, он увидел Энрико Карузо в шубе поверх пижамы (знаменитый певец выступал в местной опере накануне вечером). «Это какой-то ад, это какой-то ад, — бормотал он, — никогда больше сюда не приеду». «А ведь, казалось бы, в родной Италии он должен был привыкнуть к землетрясениям», — философски замечает Генте в мемуарах.

Впрочем, оказалось, худшее было впереди. Большая часть города пострадала не от землетрясения как такового, а от вызванных им пожаров. Они возникали по разным причинам, зачастую из-за неосторожности жителей (Генте вспоминал, что многие домохозяйки как ни в чем не бывало разжигали плиты, чтобы приготовить семье завтрак, не понимая, к чему это может привести в домах с обрушившимся дымоходом), огонь стремительно распространялся. По слухам, некоторые дома подожгли сами владельцы, поскольку от пожара их недвижимость была застрахована, а вот от землетрясения — нет.

…Так как вся фототехника Генте была уничтожена, он отправился в магазин, где обычно покупал фотографические принадлежности. «Я попросил Джорджа Кана, моего дилера, одолжить мне камеру. „Берите что хотите, — ответил тот, — все равно здесь скоро все сгорит“. Я выбрал лучшую из миниатюрных камер, 3A Kodak Special, набил карманы пленкой и стал снимать. Только тогда я начал осознавать масштабы бедствия».

В попытке остановить пожары власти начиняли динамитом и взрывали дома, чтобы пламя не перекидывалось на соседние здания. Такая же участь постигла дом самого фотографа. Генте наблюдал за процессом, попивая коллекционное вино, которое несколько лет берег «для особого случая». Собственно, эта бутылка была почти единственным, что он вынес из своей квартиры; все остальное погибло, включая практически все негативы его прошлых работ. Исключением стали разве что его снимки Чайна-тауна.

«Они были спасены довольно причудливым образом, — рассказывал позднее Генте. — Как-то ко мне зашел Уилл Ирвин и, посмотрев мои фото Чайна-тауна, заметил: „Не хранил бы ты здесь эти негативы. Однажды весь этот город непременно сгорит. Чайна-таун в его нынешнем виде тоже перестанет существовать, а ты единственный, кто его фотографировал“. По его совету я отдал негативы на хранение другу, а тот положил их в сейф. Поэтому они и не пострадали от пожара».

Провести эту и следующие ночи Генте пришлось в парке «Золотые ворота» — вместе с тысячами других горожан. «Огонь бушевал еще два дня, — вспоминал фотограф, — на десяти квадратных милях не осталось ни одного целого здания. Тем временем весь городской транспорт и запасы продовольствия были реквизированы на общественное благо. Продукты не продавались: богатые вместе с бедными стояли в общей очереди к специально созданным станциям, чтобы получить свой дневной паек. На улицах стояли ряды наспех сколоченных столов и скамеек, где люди могли поесть. На других улицах были натянуты бесконечные тенты и расставлены палатки, где могли укрыться потерявшие свои дома люди. На некоторых палатках висели самодельные вывески Ritz, Excelsior Hotel, New Palace Hotel… В уцелевших домах было запрещено готовить: только на тротуарах. Воду можно было расходовать только для питья или приготовления пищи. За соблюдением правил следили военные патрули».

В уцелевших домах было запрещено готовить: только на тротуарах.

Все это Генте фиксировал своим «Кодаком». «Некоторые кадры представляют особенный интерес, — писал фотограф спустя несколько лет. — Например, сцена, которую я заснял утром первого дня после землетрясения: в ней одновременно видны результаты землетрясения, начало пожаров и настроение людей. Справа — дом, передняя стена которого обрушилась на улицу. Обитатели спокойно сидят на стульях, наблюдая приближение пожара. Многие впоследствии не верили, что фото — не постановочное: настолько удачной получилась композиция. Несколько человек спрашивали меня: „О, это кадр из фильма Сесила Демилля?“, на что я отвечал: „Нет, эту сцену срежиссировал сам Господь“».

Еще одна фотография, ставшая особенно знаменитой, — «Ворота в прошлое»: мраморный портик, оставшийся от особняка местного железнодорожного магната. Этот снимок, по мотивам которого позже написали картину, стал своего рода символом землетрясения и вызванных им разрушений. А портик позже превратили в монумент, который можно увидеть в Сан-Франциско и сейчас (недавно его отреставрировали).

…Вскоре после землетрясения Генте получил телеграмму от друзей: они предлагали ему переехать в Нью-Йорк, обещая предоставить полностью оборудованную фотостудию. Но, как бы ни было велико искушение, Генте остался в Сан-Франциско, фиксируя восстановление города, «которое началось, когда руины еще дымились». «Я чувствовал, что мое место здесь, — говорил он, — что я должен по мере сил поучаствовать в возвращении города к жизни».