Спасите модернизм

— Советский модернизм стал мне интересен еще до того, как я поступил на архитектурный факультет КИСИ. Гостиница «Салют», залы прощания Парка памяти, «Тарелка» на Лыбедской и Дом мебели всегда впечатляли своей выразительностью. О том, как их строили и вводили в эксплуатацию, ходили легенды, а вот достоверно известно было мало.

Когда и университетских знаний оказалось недостаточно, я стал общаться с самими архитекторами. Они сначала относились ко мне с недоверием — думали, это странно, что какой-то парень интересуется тем, что казалось никому не нужным. В советское время выпускали очень много литературы об архитектуре модернизма, но ее почти не изучали.

Для книги «Soviet Modernism. Brutalism. Post-modernism. Buildings and Structures in Ukraine 1955–1991», которую мы сделали с Евгенией Губкиной (готовится к выходу в издательстве «Основы». — Прим. ред.) я год ездил по стране, собирая информацию об этой архитектуре.

Я снимал своего рода «паспорта» объектов — от экстерьера до мебельной фурнитуры, — потому что для архитектуры того периода важна идейная завершенность. Часто интерьерные детали были отличительной чертой общей типизации проектов. В индивидуальных же проектах эти детали были не менее уникальны, чем сами здания.

Сегодня интерьеры сохранились лучше, чем экстерьеры зданий. Они были лучше защищены от агрессивной среды, а, например, помпезные люстры часто вызывают уважение у нынешних управляющих.

Сегодня интерьеры сохранились лучше, чем экстерьеры зданий.

Позже я начал снимать эти объекты еще и с помощью дрона (за возможность спасибо Леониду Марущаку и команде Лисичанского краеведческого музея). До съемки с дрона мне приходилось бегать по крышам и буквально гонять голубей, чтобы найти точку съемки. С дрона все объекты раскрылись совсем иначе.

Книга охватывает три периода развития украинского модернизма: ранний — на наш взгляд, принадлежит к интернациональному стилю; брутализм — хотя в СССР он был немного фейковым, потому что брутализм — это не только штукатурка под бетон, а бетон как конструкция и отделка одновременно; и постмодернизм, начавшийся в 80-х.

Мы исследуем региональность не только по географическому признаку, но и по экономическому, потому что деньги выделялись неравномерно. Так, в Приазовье с деньгами было не очень, хоть это и курортная зона. А Крым — это целая выставка достижений советской архитектуры, тут были колоссальные бюджеты и выразительные объекты.

На многие объекты трудно попасть (при этом в них часто проходят ярмарки, что еще раз доказывает их общественную функцию). Люди принимали меня за шпиона либо за человека, который снимает здания, потому что их решили сносить. Мало кто верил в мой искренний интерес к этой архитектуре.

Люди принимали меня за шпиона либо за человека, который снимает здания, потому что их решили сносить.

Мне приходилось применять хитрости (например, в Крыму магически действовала фраза «хочу сфотографировать советскую архитектуру») или заходить и быстро снимать, пока не помешали охранники и вахтеры. Иногда я сразу шел к директору объекта и просил дать разрешение. Но даже тогда не получалось снимать все, что я хочу, — люди в каждом отдельном кабинете могли требовать официальный запрос в дополнение к тому, что мне выдавал директор.

Большинству этих зданий еще нет пятидесяти лет, а они уже в очень запущенном состоянии, хотя «живописные руины» нужно хотя бы законсервировать. Иногда получается выбить средства на реставрацию, но ее часто проводят некомпетентные люди — отсюда пластиковые окна, новая отделка…

Многие не понимают, что модернистское наследие так же ценно, как памятники XVIII—XIX веков. Архитектура модернизма у многих ассоциируется с грузом пережитого в СССР: для многих это больше про запах хлорки и половой тряпки, чем про вантовые конструкции в интерьере и рельефные бетонные потолки.

Многие не понимают, что модернистское наследие так же ценно, как памятники XVIII—XIX веков.

Впрочем, у нас к любым памятникам относятся наплевательски. Главный орган их защиты — архитектурное сообщество — в этом вопросе никак себя не проявляет.

Молодежь, не заставшая СССР, больше переживает о сохранности этих объектов. Например, движение #savekyivmodernism возникло как инициатива по спасению «Тарелки» на Лыбедской. К сожалению, в этой инициативной группе почти нет профессиональных архитекторов, все держится на активистах. При этом мировой интерес к этим объектам растет с каждым днем — именно они для многих иностранцев ассоциируются с Киевом и Украиной.