Глаза боятся: Зачем смотреть спектакли, в которых нет сюжета

Визуальный театр является частью театра постдраматического (следуя терминологии Ханс-Тиса Лемана) и в концентрированном виде появляется сравнительно недавно: первые спектакли этого типа в США и Западной Европе принято относить к 80-90-м годам. К началу 2000-х понятие визуального театра закрепляется на отечественной сцене — в основном благодаря театральным фестивалям, представляющим зарубежные работы, а затем и силами российских режиссеров. Визуальный театр (или театр художника, как его еще называют), кажется, максимально выражает суть постдрамы: отказ от литературной основы спектакля и, часто, отказ от нарратива вообще. Такого рода спектакли действуют по принципу музыки — их невозможно пересказать, даже если захотеть.

Язык, на котором визуальный театр разговаривает со зрителем, имеет отношение к сценическим картинам и образам, из которых складывается эмоциональный фон спектакля. Сама междисциплинарность такого театра подразумевает его деление на несколько типов. Об этом можно узнать, например из лекции критика Дины Годер, которая также написала книгу про визуальный театр, вышедшую в «НЛО».

Если вы ничего не знаете о современном театре и до сих пор представляете его как мизансцену чеховских персонажей, декламирующих текст с надрывом между стулом, столом и шкафом, то визуальный театр — идеальный способ начать знакомство. Современный театр заявляет о себе уже на первом уровне восприятия и не требует от зрителя ничего, кроме максимальной открытости. Ниже — список из пяти «визуальных» режиссеров, которые в конце прошлого века были на передовой авангардного и экспериментального театра, а теперь олицетворяют собой все то примечательное, что есть в современном театре. Прилежные читатели смогут, конечно, полететь на свежего Кастеллуччи в Вену, но можно начать с полных видеозаписей спектаклей (по ссылке в подписи к трейлеру — в плеере vk).

Американец, давным-давно работающий в Европе (характерная судьба для прогрессивного театрального деятеля), получил архитектурное образование и начинал работу с театрализованных перформансов, в которых участвовали дети с ментальными особенностями. Из всех режиссеров-художников, создающих визуальный театр, у Уилсона получилось уже на раннем этапе сформировать стиль, который в театре до сих пор никто не переплюнул по узнаваемости. Определить спектакль Уилсона можно по одной только фотографии.

Про этого режиссера принято говорить, что главное в его театре — свет; на последней «Золотой маске» Уилсон даже получил премию как художник по свету за постановку «Травиаты» в Перми. Это хоть и курьезно, но в каком-то смысле верно: именно работа Уилсона со светом (и фирменный световой задник, и высвечивание перформеров/элементов сценического пространства) прежде всего в его спектаклях бросается в глаза.

Бытует поверхностное мнение, что все его спектакли похожи друг на друга, — это, конечно, не так. Он рассказывает радикально разные истории (в широком, не нарративном смысле) в одной эстетической вселенной. Она очерчивается, как правило, вот этой сине-голубой формой, в которой все двигаются в «природном» темпе, звуки странно искажены, а эмоции карикатурны — от вычурности детского театра до оперной трагичности.

В России в репертуаре московского «Театра Наций» идет спектакль Уилсона «Сказки Пушкина», также зимой ожидаются показы «Травиаты» в Перми.

Получивший художественное образование в Университете изящных искусств в Болонье, этот итальянский режиссер полностью реализует концепцию театра художника. Несмотря на то, что большинство его спектаклей основаны на текстах, узнать в них оригинал почти невозможно.

Дина Годер называет этот тип театра визионерским: спектакли Кастеллуччи максимально насыщены образными картинами и персональными ассоциациями автора, не говоря уже о чисто художественных решениях отдельных сцен.

В такого типа театре не нужно ничего понимать, и самый неэффективный вопрос, который можно себе задать при просмотре, — «а что это значит, что автор хотел сказать?». Интерпретировать образы — конечно, увлекательное умственное упражнение, однако здесь лучше «смотреть подсознанием», к которому Кастеллуччи и обращается. Его спектакли погружают в непривычные эмоциональные состояния — в основном сложные разновидности тревоги и интеллектуального напряжения, а иногда обеспечивают чувства, близкие к катарсическим.

Кастеллуччи в целом художник мрачный: он радикально работает с темами смерти, умирания, боли и вообще пограничных состояний; интересует его больше «за-реальность», чем реальность. Впечатление все это производит, конечно, мощнейшее.

В начале июля на Чеховском фестивале в Москве показывали последний к текущему моменту спектакль этого 79-летнего французского режиссера и художника — «Внутренние пейзажи». Жанти начинал как кукольник, и по видеозаписям его ранних работ можно понять, что это был вполне привычный марионеточный театр — со своими особенностями, но все же в рамках жанра. В 70-х годах в жизни Жанти происходит перелом: он встречает свою будущую жену хореографа Мари Андервуд, а затем увлекается психоанализом и к середине 80-х полностью меняет тип театра, создав собственный межжанровый способ представления историй.

Спектакли режиссера с того времени в значительной степени основаны на сновидениях — его самого и его жены: они ведут специальные дневники. Куклы у Жанти сохранились, но стали чудовищного размера и управляются несколькими перформерами. Как и Кастеллуччи, Жанти обращается к глубинам подсознания, однако делает это не в такой мрачной манере, а скорее наоборот — в сентиментально-комической. Ее, к слову, от пошлости спасает значительный элемент сексуализации и гиперболизации образов.

Могучий — один из главных российских режиссеров, с самого начала своей карьеры разрабатывавший принципы визуального и художнического театра. До последних лет его стиль был в целом ближе к arte povera, чем к технологически выточенной и финансово затратной эстетике Уилсона. Однако в 2012 году Могучий поставил в Дюссельдорфе поразительно стильный спектакль «Процесс» по Кафке, а с двумя последними спектаклями «Гроза» и «Губернатор» он и вовсе вышел на какие-то новые высоты.

Могучий, конечно, ближе к драматическому театру своей опорой на тексты, и визуальность в его спектаклях так или иначе работает на интерпретацию нарративных элементов. Однако это совсем не умаляет достижений Могучего в разработке российского визуального театра: пока его коллеги так или иначе заимствуют язык западной визуальной культуры, Могучий выстраивает почти эпический театр на сугубо русском материале, особенным образом его актуализируя.

(Другие полные видеозаписи спектаклей, доступные в плеере vk: «Счастье», «Царская невеста», «Изотов»)

Самый раскованный режиссер в списке здесь, с одной стороны, к месту, а с другой — совсем нет. Фабр, помимо театральной режиссуры, занимается перформативными практиками и практиками собственно художественными, в сфере современного искусства; вряд ли кто-то, следящий за культурными новостями, успел забыть о его недавней выставке в Эрмитаже.

Нужно сказать, что в театр его визуальные концепции почти не проникают, а точнее — проникают неочевидным образом. Тип театра, которым Фабр занимается, можно назвать скорее физическим, чем визуальным. Его постоянная труппа все время работает на износ и в спектаклях в основном занимается продолжительной легкой атлетикой, одновременно произнося абсурдные монологи.

Вместе с тем нельзя отрицать, что танцующая пара фундаментально раздетых парней в коронах в спектакле «Власть театрального безумия» — это бесконечно красиво, как и многие-многие мизансцены его спектаклей. Нужно понимать, что человеческое тело тоже может выступать в роли образа — как это часто и происходит у Фабра.

Это, конечно, далеко не все театральные деятели, которыми ограничивается ландшафт мирового визуального театра. В России этим занимаются, например, Дмитрий Крымов («Горки-10») и Филипп Григорьян, на которого нужно обязательно ходить в Москве вживую (онлайн можно посмотреть его «Дядюшкин сон»).

Из отдельных примеров следует упомянуть два спектакля Герберта Фритша «Murmel Murmel» и «Die Physikier», спектакли датской группы Hotel Pro Forma — «Cosmos+» и «Tomorrow, in a year», спектакль греческого режиссера Димитриса Папаиоанноу «2», инсталляцию которого в октябре привезут на московский фестиваль «Территория». А также совсем странный пример, разрывающийся между визуальным театром и цирком, — «On achève bien les anges» французского режиссера конного театра Бартабаса.

Главное — помнить, что современный театр, визуальный в частности, — очень разный: если не понравился один режиссер, то обязательно понравится какой-нибудь другой.