Живые: Истории калмыков, переживших геноцид

27 декабря 1943 года Президиум Верховного Совета СССР издал указ о ликвидации Калмыцкой АССР. Сразу после этого началась операция «Улусы» — депортация коренного населения Калмыкии в Сибирь. Выселение калмыков рассматривалось как мера наказания за массовое противодействие органам советской власти и борьбу против Красной армии.

Для операции руководство НКВД задействовало более 4 000 отозванных с фронта солдат. Всего за два дня около сотни тысяч человек лишились дома. Людей вывозили в вагонах для скота, по дороге они умирали от голода, переохлаждения и эпидемий. Калмыки были расселены по всей Сибири. Их везли в Омскую, Новосибирскую, Свердловскую, Тюменскую и другие области. Компактное проживание не допускалось, в одной деревне оставляли по несколько семей. В ссылке умерло свыше 40 тысяч человек, потери калмыцкого народа составили порядка половины его численности.

17 марта 1956 года калмыки были реабилитированы, им разрешили вернуться на родину. Они бросали обжитые места и возвращались на родную землю. Спустя десятилетия им удалось сохранить свои культуру, язык и традиции. В 1991 году российский парламент признал депортацию калмыков актом геноцида.

Репрессирована в малолетнем возрасте. У Нины Николаевны вычеркнули из памяти историю ее семьи: она не знала своей фамилии, даты и места рождения. Старшие сестры и братья умерли в пути, в холодных вагонах. В колхозе она росла и работала, но не училась: нужно было трудиться, чтобы прокормить себя.

В 13 лет она осталась без мамы. В детский дом поехать отказалась, поэтому колхоз «Красное знамя» в Тюменской области стал ее судьбой — она осталась здесь телятницей, потом стала дояркой. В 1957-м вышла в передовики: она всегда превышала план, таскала силос, парила солому на корм.

В 1958 году Нину Николаевну нашел дядя: увидел фотографию у знакомых, передал свой адрес. Последнее письмо от него было со Сталинградской битвы, поэтому девушка не знала, что он жив. Весной Нина приехала в Калмыкию знакомиться с родственниками и устроилась там дояркой на ферму. В Сибирь больше не вернулась.

28 декабря 1943 года ее, 13-летнюю, погрузили вместе с мамой, бабушкой и маминой сестрой в товарный вагон и отправили в Сибирь. Они попали в Алтайский край. Девочку взяли няней в русскую семью — так началась трудовая жизнь Таисии. Позднее она работала подпаском, возила сено на быках во время жатвы, работала на уборке овощей и зерна. «Соседи много помогали друг другу, — говорит она. — Жили все дружно — немцы, поляки, украинцы, русские. Одна беда и одна война объединили людей всех национальностей».

Летом 1957 года Таисия вернулась в Калмыкию, но уже одна: всех родственниц похоронила в сибирской земле. Она вышла замуж, родила 9 детей — выжили пятеро. Таисия с мужем взяли отару и стали чабанами. «Если ты сама хороший человек, то и люди к тебе по-хорошему», — уверена она.

В 1961 году Валентина вышла замуж и поехала с мужем из Сибири в Калмыкию. Мать не хотела отпускать ее так далеко, очень беспокоилась за ее судьбу. «Говорила: бросят тебя где-нибудь калмыки — пропадешь!» — вспоминает Валентина. Но девушка поверила мужу. Она приняла язык, стихи, песни. Вместе с мужем работала стригалем. Ее мама переехала к дочери и зятю, у них же позже умерла. Валентина Алексеевна родила 4 сыновей, из которых жив один — Анатолий, солист фольклорного ансамбля.

«Я полюбила Калмыкию тогда же, когда встретила мужа. Он меня в Сибири у ухажеров увел и даже дрался за меня — вот как любил!» В 2006 году его не стало. У Валентины Алексеевны 18 внуков и 10 правнуков, еще два «на подходе». «Я счастливый человек, в 1990 году стала победительницей конкурса „Супер ээж“ („Супербабушка“) и была награждена специальным призом — поездкой в Париж. Говорят: увидел Париж и можно умирать, но я не спешу, — смеется она, — у меня еще столько дел! Берусь за все. Меня тут и называют все „Валька-семиделка“».

«Знаете, когда молодежь калмыцкая не знает своего языка, забывает и не чтит традиции, мне обидно становится. Я родилась русской, но всей душой полюбила Калмыкию, — признается Валентина Алексеевна. — Когда любишь, то и язык можно выучить, и трудности все преодолеть».

«Помню, как нас затолкали в большие машины и куда-то повезли. Люди не понимали, что происходит. Потом были товарные вагоны. Было холодно и темно. Четверо суток двери вообще не открывали. Половина людей умерла по дороге. Воду из ведер пили прямо с рук.

Сибиряки — люди хорошие, добрые, делились чем могли. Обуви не было. Нам такие деревянные колодки дали толщиной в 4 пальца (к ним гвоздями ткань прибита) и портянки — обмотки из мешка. В них и работали. Нас на снегозадержание послали, от этого урожаи лучше. Работникам по два ведра картошки на семью давали. А земля там щедрая, картошки много. Мы ту картошку до Сибири и не ели.

Потом лес валили. Работали много. Я и сейчас сидеть не могу, работаю, вот огород сама сажаю, цветы. А еще мы мясо ели после охотников: они шкурки сдавали в заготконтору, а тушки бросали. Собак варили и ели. Всякое было.

Конечно, я счастливый человек. Только жалко вот, муж не дожил, он у меня герой был. Детей вырастили, внуков, правнуков, все калмыцкий знают и песни поют».

Помимо основной работы Алена Бамбышеевна преподавала игру на домбре для детей — «чтобы традиции калмыцкие живы были». Играет по сей день.

Сирота, в Калмыкии жила с бабушкой. «Бабушка руководила, а я была ее руками. Бралась за любое дело, и все получалось, и силы откуда-то брались. Мы жили хорошо, много трудились, еда и животные были всегда.

Я знала, что идет война. Однажды к нам пришли молодые солдаты, говорящие на непонятном языке. Тогда для нас и русский был непонятным, но оказалось — немцы. Я приготовила еду. Они не были страшными: обычные люди, солдаты. Улыбчивые. Поели и стали располагаться на ночлег. Командир мне жестами и словами пояснил: мол, не бойся — а я и не боюсь. Они составили около моей кровати свое оружие в пирамиду, чтобы если вдруг завалится, я услышала и проснулась. Наутро каждый оставил мне по шоколадке. Мне так хотелось попробовать, но они же воюют с нами — весь шоколад отдала свиньям.

В декабре 1943-го пришли два русских солдата, я их накормила. Они велели мне собирать самое ценное, потому что мы поедем очень далеко. Так и не сказали куда. Говорили, что кукол брать не надо, а вот чемодан с шерстяными платками и большую кастрюлю с топленым маслом помогли донести и погрузить в машину. Позже я их вспоминала добрым словом — мы выжили на этом масле в товарном поезде и помогли выжить соседям.

В Сибири я обменивала свои платки на картошку. Лес пилила — за работу нам давали манку и сушеную картошку. Работала на тракторе прицепщицей».

У Нины Доржиновны 7 детей, 11 внуков, 11 правнуков.

Труженик тыла. Вернулся в Калмыкию в 1957 году, чтобы «поднимать республику», начинать новую жизнь на родной земле. С малых лет трудился, не боялся никакой работы.

У Нармы Булыковича трое детей и трое внуков, много наград за добросовестный труд. Он всю жизнь проработал строителем — «самая мирная профессия и самая полезная для людей». Для интервью ветеран нашел в себе силы подняться, несмотря на болезнь и температуру, и пожелал всем никогда не враждовать и строить красивые дома.

«Солдаты, которые за нами пришли, были добрыми, предлагали забрать нужные вещи, но люди не понимали и не брали ничего. Мы не знали русского языка и просто даже не понимали, что вообще происходит, о чем говорят эти люди, чего хотят от нас, почему гонят из наших домов. Куда нас везут, мы не знали».

Приехали в Сибирь, в Алтайский край. В 14 лет Бембя пошел работать — добывать соль на соленом озере. Ватные куртки и резиновые сапоги почти по пояс — все, что у них было для этой тяжелой работы. Техника не выдерживала. Машины быстро ломались, не ломались только люди. Перенасыщенный раствор соли разъедал все что можно, 40-градусный мороз усугублял условия труда. Затем Бембя работал конюхом. Все эти годы мечтал, что вернется на родную землю, помнил запах полынной степи и бескрайних просторов — и в 1958-м вернулся в Калмыкию.

Его сын пошел в первый класс уже в Калмыкии: вместо портфеля — холщовая сумка, в ней перья, чернила, газеты, на которых писали между строк. Бембя Убушиевич работал старшим гуртоправом, стал заслуженным мастером-животноводом Калмыцкой АССР. «Всегда работал с большим желанием, без труда не представляю себе жизнь. Главное — заниматься любимым делом», — говорит он.

«Под этим синим небом, на этой сырой земле прожить еще один день — большое счастье» — так говорила его мама, имевшая один класс образования. Борис Убушиевич — председатель Союза репрессированных народов Калмыкии. Он создал в Элисте уникальный музей, ставший частью мемориального комплекса «Исход и возвращение». Музей разместился в вагоне-теплушке, в каких калмыков вывозили в Сибирь в декабре 1943-го.

«Мне было 4 года, но я хорошо помню давку в вагоне. По пути становилось просторнее: люди умирали от истощения и холода. Мертвых грузили в специальные „нулевые“ вагоны». Среди экспонатов музея — печка-буржуйка, на стене — домбра: народная музыка поддерживала и давала калмыкам силы в самые тяжелые минуты жизни. «Когда нас реабилитировали, по центральному радио неожиданно для всех пустили калмыцкую песню. Калмыки слушали и плакали. Пока звучит калмыцкий язык — калмыки живы!»

«Остались живы только благодаря отцу: он хоть и был без ноги, но хорошо умел чинить обувь. Так зарабатывал на кусок хлеба. В Сибири ели мерзлую картошку, собирали колоски и весь день жевали их, как жвачку. Выжить помогали и суслики — сусличьим жиром спасались от обморожений».

С 15 лет работала наравне со взрослыми женщинами. В 1957-м вернулись в Калмыкию. Окончила только 3 класса, 25 лет работала в торговле, в 1984 году вышла на пенсию. Слепа уже 15 лет, но говорит, что видит душой. Ночами перебирает четки, читает молитвы. Многие просят помочь — почитать молитвы за здоровье, она читает. Ее четки уже больше трех веков передаются в их семье из поколения в поколение по женской линии.

«Главное — чтобы люди жили дружно, то есть слушали друг друга и делились друг с другом. Чтобы были все равны».

«Утром пришли два солдата с ружьями. Отец больной лежит, мать испугана очень была. Сказали нам зарезать барана или корову, только быстро, и что будем долго ехать, но куда, не сказали. В поезде ехали 13 суток, попали в Алтайский край. Холодно и голодно. Много работали, делали дорогу к Семипалатинску. Получила дозу радиации. Жили плохо, отец постоянно болел. Когда он умер, его завернули в покрывало и положили в снег. Только в мае, когда снег растаял, смогли вырыть яму и похоронить».

Собирали мерзлую картошку, сушили под крышей и делали муку. Много людей потерялось в Сибири, многие умерли. Обморожение было у всех: минус 25 — средняя температура зимой. В 1957-м Булгун вернулась в Калмыкию. «Перед отъездом было собрание, спрашивали, куда поедем, — я сказала, что только на родину. Калмыкия мне часто снилась, я всегда мечтала вернуться домой».

В Элисте пробыли три дня в общежитии, затем поехали пасти баранов. Муж был чабаном, она стригалем. У Булгун Басанговны 6 детей, 14 внуков, 4 правнука.

Его родители были рыбаками. В свободное время они пели народные песни, мама играла на домбре. «Если бы не песни, не живые голоса — неизвестно, что с нами было бы в Сибири», — говорит он. Мама купила ему саратовскую гармонику, и он учился играть, подбирая на слух услышанные мелодии. Эту гармонику он до сих пор хранит в память о маме.

После 5 классов Батыр выучился на столяра-краснодеревщика. После возвращения в Калмыкию он работал бригадиром на строительстве гостиницы «Элиста», а вечерами пел в самодеятельности. «Жили и трудились с небывалым энтузиазмом и воодушевлением, жили в палатках, питались и одевались скромно, но никто не жаловался на трудности. Вот такое было необыкновенное время. Мы были счастливы, что через 13 лет смогли вернуться на родину».

С 1959 года он полностью посвятил себя музыке и верен этому делу до сих пор. Сейчас Батыр Убушиевич — заслуженный работник культуры Республики Калмыкия, почетный гражданин поселка Цаган Аман, почетный гражданин Республики Калмыкия, лауреат международного фестиваля сказителей «Эпосы на земле потомков Джангара», знаток калмыцкого фольклора и прекрасный исполнитель народных песен. «Не будут сохранены язык и культура — не будет и калмыцкого народа», — считает он.

«Мама болела и умерла, а тут два солдата с оружием пришли, погнали нас куда-то. Мама так и осталась в доме лежать на диване — похоронить не дали, бросить заставили. Уже позже нам рассказали, что сожгли ее.

В Сибири жили в Красноярском крае, много работали. Была подсобным рабочим, позднее научилась и работала каменщиком — тяжело, а что было делать. Мужчин не хватало. Война была. Без работы я не сидела. Не хватало ни обуви, ни еды, ни одежды. А мы выжили и язык свой сохранили.

В 1956 году вернулись из Сибири на родную землю. Поднимали хозяйство. Работала дояркой».

У Валентины Эскляновны 5 детей, 10 внуков. Она считает себя счастливым человеком. «Для счастья нужна родина и работать надо! А мама, надеюсь, меня простила».

Из семьи в Сибирь были высланы впятером — все женщины, мужчины воевали. В Сибири семью загнали в барак. «Мы совсем не знали русского языка и не понимали ничего. Не могли с местными жителями общаться, да и они сначала нас опасались — им ведь сказали, что людоедов везут. Попали в Алтайский край. Зима. Лютые холода. Таких холодов у нас в жизни не бывало».

В 11 лет пошла помогать матери на работе: нужно было кормить семью. Мать была свинаркой. В школе Клавдия Сергеевна не училась ни на родине, ни в Сибири — было не до того.

«После возвращения в Калмыкию начала работать дояркой. Работала всегда. Много. В передовиках. Всегда выполняла план и перевыполняла. 20 лет отработала дояркой. А про учебу… Жизнь меня научила многому. Работай — и все будет хорошо».

У Клавдии Сергеевны двое детей, один внук. «Внучок вот учится в университете — значит, я не зря жила».

Сирота, попала в Сибирь с сестрой матери. Там девочку определили в приют, откуда она носила половину своей порции в барак дедушке и бабушке. Повар тоже немного добавлял, жалел сироту.

Жила в Красноярске, в Енисейске. После четырех классов пошла в медучилище. «Утром каша из брюквы, на обед — баланда из картошки, на ужин — килька и каша из овощей». В 1955-м переехала в Канск, работала на горпищекомбинате.

В Калмыкии начала работать дояркой, потом оператором машинного доения, стала передовиком, депутатом райсовета. У Александры Гавриловны 4 детей, 5 внуков, 2 правнука. «Выход есть из любой жизненной ситуации, нужно только захотеть и сделать», — говорит она.

Вся молодость прошла в Сибири, в Новосибирской области. «По дороге очень много умирало людей, не выдерживали нечеловеческих условий. Местные нас кормили, хотя это было запрещено. Однажды ночью принесли ведро картошки, чтобы никто не видел, а то могли донести и посадить на 10 лет. Оставили на крыльце, постучали и убежали. Мы забрали картошку, а ведро опять на крыльце оставили. Утром его уже не было».

В Сибири запрещали говорить на калмыцком языке, чтобы не было заговора. Лютые морозы стояли, люди обмораживали руки, щеки; спасал гусиный жир. «Скирдовали сено, сдавали ягоды, грибы, боярышник в заготконторы. Траву разную собирали, ели птичьи яйца. Те, кто умел выделывать шкуры, брали на выделку, соскабливали жир с чужих шкур и этим кормились».

Помогала выжить и вера в Бога. Когда отмечали калмыцкие праздники, закрывали окна и зажигали лампадки. «Не любили тех, кто молился, кто верил в Бога. Но эти праздники нам давали силы».

Родился в Сибири, помнит проведенное там детство. Детская память избирательна — она оставляет только самое яркое. «Помню, как взрослые парни везли брюкву, а мне было 5-6 лет и я просил: „Да-а-ай!“ И вот парень незаметно, глядя в другую сторону, скинул одну. Вы знаете, что такое брюква? Нет? А я не знал, что такое мороженое. Очень кушать хотелось — это помню. В то время за съеденные с голоду на сборе несколько зерен давали 10 лет лагерей — как расхитителям государственной собственности. А он брюкву скинул мне. Прямо на дорогу, в грязь. Когда машина проехала, я тоже незаметно подобрал ее, сунул за пазуху и бегом домой, к матери.

Родители рвались в Калмыкию. В 1957 году мы выехали одними из первых, „прицепились“ к отъезжающим родственникам и поехали начинать новую жизнь на старых корнях».

Сумьян Павлович — активист: пропагандирует национальную культуру, язык и обычаи калмыцкого народа.

Когда в декабре 1943 года Харчкин, как и тысячи ее земляков, оказалась в вагоне-скотовозе, двигающемся на север, ее — 25-летнюю женщину — люди выбрали здесь старшей. В ее вагоне никто не умер — «всех сохранила, всех довезла».

Ехал в этом вагоне и мальчик лет восьми. Он был один — когда всех выселяли, его родные не то в гостях были, не то по делам ездили. Мальчик прибился к Харчкин. Когда приехали в Сибирь, люди все завшивели — не мылись больше двух недель. Всю одежду окунали в кипяток, люди стриглись, отмывались в бане. А на следующий день их повезли за 18 километров на санях по 40-градусному морозу, в замерзшей одежде. Многие заболели, мальчик тоже. Он молил его выходить, говорил, если выживет — будет говорить с богами только о ней, будет на ладошках ее носить. «Я боролась со смертью, я с ней воевала! Это был самый неравный бой. Я не смогла. Мальчик умер».

В Сибири она работала заправщицей, возила солярку на телеге. Если слетало колесо, могла сама поднять край телеги и вернуть колесо на место. «В жизни что главное? Быть сильной». Сейчас ей 99 лет.

Принимал участие в боях под Сталинградом, в 1942-м освобождал Ростов, попал под бомбежку в Матвееве-Кургане и, получив серьезное ранение, был направлен в госпиталь. В мае 1943 года поехал в 6-месячный отпуск домой.

«Однажды в конце ноября к нам в совхоз прибыло около 50 солдат, они были одеты в форму пехотинцев. Сказали, что приехали ловить бандитов, а сами все описывали: сколько людей проживает, сколько у них детей, скота и даже куда окна выходят. Через месяц они уехали, а 28 декабря в деревню приехали другие солдаты, в гражданском, сказали, что едут по делам в Астрахань. Мы их всех приютили, в нашем доме остановилось 5 человек. В три часа ночи их подняли, они оцепили наш населенный пункт, всех арестовали, а наутро начались наши гонения».

Цюгата Дорджиевич попал в Тюменскую область. В 1958-м вернулся в Калмыкию. Он — кузнец, калмыцкие традиции кузнечного дела передал и сыну, который кроет крыши храмов (хурулов). По всем канонам делает калмыцкие седла и плетет из кожи плети и кнуты. «Я не могу без любви, — говорит Цюгата Дорджиевич. — Я люблю свое дело, люблю свою землю, люблю жизнь, и она любит меня».

В Калмыкии ее семья шила шубы для солдат. Старший брат был учителем, год проработал в школе, погиб на фронте.

В Сибирь уезжали вчетвером: бабушка, брат, мама и она. Солдаты, которые пришли их забирать, сказали взять теплую одежду и велели забить овцу. Эту овцу семья ела всю дорогу. Бабушка говорила: «Если есть, не хвались, а если нет ничего, то не плачь». Попали в село Семеново под Омском. Обовшивели настолько, что, когда стриглись, на снегу была черная куча от вшей и гнид. Отцовский тулуп обменяли на буханку хлеба за 300 рублей и делили по маленькому кусочку. Собирали ягоды.

Затем семью отправили в Ханты-Мансийский округ, на рыбообработку. Шили на ноги бродни — низ из кожи, а верх как гетры. В школе учительница унижала калмыков как врагов народа, говорила, что они — самая последняя нация. После школы Любовь пошла на работу. На свою первую зарплату купила банку сгущенки и выпила ее сама. В 1958-м Любовь Бадмаевну за добросовестный труд наградили почетной грамотой.

Она часто вспоминает немецкую куклу, которую брат привез из Астрахани. Куклу взять с собой не смогли, и Люба, будучи ребенком, очень об этом жалела. Ее отцу подарили немецкое оружие — саблю из серебра: уезжая, мать воткнула ее в забор из камыша. Когда вернулись, найти саблю уже не смогли.

Отец был на фронте 28 декабря, когда Володю с братишкой и мамой погрузили на огромные тентованные «студебекеры». Потом — в вагон, где перевозили скот. Везли куда-то на север. Семья попала в Омскую область, Калачинский район. В огромном школьном зале разместили много людей. А весной одиноких женщин забрали работать на Сахалин.

«Сугробы были наравне с крышами, и мы, мальчишки, катались прямо с камышовых крыш. Радовались всему — снегу и мерзлой картошке. А что с нас взять — мы были детьми!» В 1957 году вернулись на родину, в совхоз «Троицкий конезавод». Отец начал работать чабаном. В 1960 году Владимир стал трактористом, потом выучился на шофера, работал на «скорой».

У Владимира Лиджиевича 8 детей и 11 внуков, все говорят на калмыцком языке — «иначе какие же мы калмыки?». Он перенес инсульт, у него парализована левая рука, нарушена речь, он не встает с постели. «Главное — честно жить, знать и любить свою родину, радоваться жизни», — убежден Владимир Лиджиевич.