Привет с большого бодуна:
Ваша гостья Бертин ван Манен

Бертин ван Манен стала признанным первым фотографом, снимавшим буквально на мыльницу — компактный незамороченный фотоаппарат для любителей. Ее работы попали в коллекцию Метрополитен-музея и МоМА в Нью-Йорке еще в то время, когда вся цветная фотография считалась уделом любителей.

К тому же ван Манен одной из первых использовала фотокнигу как способ выйти на арт-рынок. Пока именитые авторы выпускали фотоальбомы разве что как каталог работ, «Сто лет, сто зим» Бертин появилась, когда о художнице еще никто не слышал, и принесла ей известность.

Как домохозяйке в возрасте за пятьдесят удалось этого добиться?

Голая правда

Бертин ван Манен родилась в разгар войны — в 1942-м. Ее молодость пришлась на годы развязной и наивной хиппи-культуры: все было можно, ничего не стыдно. Нагота, даже детская, была чем-то абсолютно нормальным. Бертин начала снимать в 70-х — в основном своих голых детей и племянников, отдыхавших на природе в загородном доме ее родителей в Нидерландах.

Как фотограф Бертин всегда вторгалась в частную жизнь — но делала это настолько непринужденно и наивно, что не вызывала отторжения. Феномен ван Манен в том, что она способна подойти к героям настолько близко, насколько это возможно, — и даже ближе. Показывая их хрупкость, она не возвышает себя, но сама оказывается открытой и хрупкой.

Семейные снимки Бертин понравились редактору журнала мод, и вдруг домохозяйка средних лет, которая, по собственным словам, всегда носила один и тот же свитер, оказалась фешн-фотографом. Так начались ее поездки: иногда приходилось снимать в Маастрихте, возвращаться на поезде в Амстердам, проявлять пленки и колесить на велосипеде в редакцию с отпечатками.

Сам фешн художнице быстро наскучил, но тут ей в руки как раз попала книга Роберта Франка «Американцы» — и ван Манен тут же захотелось сделать нечто подобное. Ее первой серией стали «Женщины-гостьи» об иммигрантках, живущих в Амстердаме. Увы, из-за проблем с издательством книга вышла так плохо напечатанной, что Бертин стесняется ее показывать, и найти экземпляр почти невозможно. Позже ван Манен стала уделять печати много внимания — все ее последующие книги выглядят безупречно.

Покажите мне жизнь

Когда дети подросли, домохозяйку-фотографа потянуло путешествовать — хитом тогда был готовящийся к развалу Советский Союз. Бертин впервые попала в Донецк в 1987 году, в сопровождении журналистки из коммунистического издания.

Ван Манен таскали с одной официальной встречи на другую; когда она попросила показать «реальную жизнь», журналистка не понимала, что от нее просят. Кульминацией стал ужин в образцовой квартире, где был накрыт стол с белой скатертью и разными яствами, — Бертин в истерике сбежала с этого праздника пропаганды. На улице она подняла руку и попросила первого попавшегося водителя отвезти ее к шахтерам.

На улице она подняла руку и попросила первого попавшегося водителя отвезти ее к шахтерам.

Так началась настоящая Бертин-фотограф — по крайней мере, по ее собственной легенде. И, как очарованная, она возвращалась в Союз вновь и вновь. Ею владела какая-то одержимость: со словами «покажите мне реальную жизнь» она вторгалась в еще не организованную, полудикую здешнюю повседневность — и люди впускали к себе эту странную хрупкую иностранку. Как говорит ван Манен, лишь однажды ее прогнали из какой-то деревни, где она зашла «слишком далеко».

Можно сказать, Бертин повезло: Советский Союз рухнул, и общаться с иностранцами больше не считалось преступлением. Западу был интересен этот непонятный, новый, только что открывшийся мир — очень многие иностранцы снимали хаос и нищету новоиспеченной России.

Бертин повезло: Советский Союз рухнул, и общаться с иностранцами больше не считалось преступлением.

Но мало кто делал это с такой тонкостью и проникновенностью, как Бертин ван Манен, — может быть, потому, что, окунаясь в экзотическую реальность, она полностью отказывалась от привычного образа жизни: жила и ела с этими людьми, тащилась с ними по морозу неизвестно куда и — разговаривала. Книга «Сто лет, сто зим», принесшая художнице известность, построена как одно сплошное путешествие.

Бертин не забыла, что по образованию она переводчица, — чтобы путешествовать по России, ван Манен выучила язык, и ей сразу открылись многие двери. Через знакомых она нашла вход в узкий кружок фотолюбителей в Казани. Так она познакомилась с Лялей Кузнецовой, которая тепло приняла ее и позаботилась о том, чтобы Бертин было где жить и что снимать.

Можно заметить, что на многих работах ван Манен — не «простые люди», как она любит заявлять, а культурный андеграунд и богемная элита того времени: фотографы, художники. Вот еще совсем юная дочь Ляли Кузнецовой, Влада (ныне известный фоторедактор), со своим тогдашним «крутым» бойфрендом. А вот известный фотограф Олег Климов, едва проснувшийся и, кажется, с похмелья.

Предательская близость

Бертин говорит, что брать профессиональную камеру в нищую и криминальную Россию той поры она просто побоялась, ведь даже не знала толком, куда едет и кто ее там встретит. Решение снимать на мыльницу оказалось ее удачей и главным эстетическим приемом. Дело не только в дешевизне автоматических камер: они позволяют уничтожить дистанцию между фотографом и героем. Бертин хватала камеру внезапно — это было естественной частью общения, проявлением внимания и любви. Но если мы присмотримся, то увидим сложную композицию и изощренный взгляд внимательного и тонко чувствующего наблюдателя.

Бертин раскладывала эти камеры по дому, у нее всегда был запас из четырех-пяти штук. Иногда происходило неожиданное: однажды, проявив очередные пленки из России, ван Манен обнаружила на снимках только голые задницы, которые она не снимала. Оказалось, так поиграли оставшиеся дома без взрослых дети. Один из снимков книги «Сто лет, сто зим» (с мальчиком на шкафу) был сделан во время такой фотосессии, когда герой сам становится фотографом.

Однако, несмотря на то, что всем был лестен интерес Бертин, на книгу многие обиделись и перестали общаться с ее автором. Дистанция, на миг исчезнувшая в момент съемки, возвращается при виде напечатанных изображений — когда вдруг смотришь со стороны на свою неприкрытую реальность, такую нищую и несправедливую. Фотограф с Запада может уехать, а герои вынуждены остаться — и они уже не видят очарования в обледенелых простынях, протертых креслах и залатанных одеялах.

Бертин жалела, что хотя одни из самых важных ее работ были сделаны в России, ее там почти никто не знает. В 2014 году я курировала выставку «Зарубежные фотографы о России», в которую были включены и снимки ван Манен. Выставка проехала от Санкт-Петербурга до Сахалина — и, к сожалению, чем дальше на восток, тем с большим отторжением и негодованием были приняты эти работы, отражающие повседневность того времени. «Иностранцы снимают одни помойки», — говорили зрители, часто еще не видя сами изображения. Многие не могут справиться со стыдом, когда фотограф смотрит на их жизнь с такой безжалостной нежностью.

Быт и танцы

Вторая книга о России была менее брутальная и «документальная-в-лоб», зато смотрящая прямо в душу. Здесь Бертин опубликовала в основном портреты людей, с которыми близко общалась, и снимки окружающей их среды.

Потом кто-то из знакомых посоветовал ван Манен направиться в Китай — но он оказался менее податливым, чем только что развалившийся Союз. Бертин, как ни пыталась, не могла выучить язык: не получалось даже спросить «где здесь остановка?». Проникнуть в повседневность казалось невозможным.

Однако на пятую или шестую поездку ван Манен начала нанимать для сопровождения студентов-переводчиков — и попросила показывать ей не избитые достопримечательности, а их собственную жизнь. Тут открылось удивительное: и круглосуточные кинотеатры, которые существуют только для свиданий живущей с родителями молодежи, и проститутки, и просто слегка засаленный бедняцкий быт.

Книга о Китае «Восточный ветер, западный ветер» вызвала волну критики. Главным обвинением было то, что снимать жизнь фиксеров, которым при этом платишь, нечестно с точки зрения фотожурналистики и документальной фотографии. Критики будто забыли, что вся фотография — отчасти не настоящая, а спровоцированная и никакой «нетронутой» реальности в ней нет.

Возможно, Бертин оказалась напугана этой критикой, поэтому сняла серию «Дай мне свое фото» — набор фоторамок в сервантах и на полках разных людей, который почти ни у кого не вызвал интереса. Но затем вернулась к привычному методу и издала книгу «Самогон» о деградирующих семьях в американской провинции.

Ван Манен продолжает активно работать, несмотря на солидный возраст. Она не переходит на цифру — по ее мнению, только пленка дает нужный визуальный результат. Ее любимые фотографы — Ринеке Дейкстра, Стивен Гилл и Борис Михайлов. Такие противоречивые и разные, они помогают по кусочкам понять, что пытается преподнести нам Бертин ван Манен.

Ее дом находится на одном из главных каналов в центре Амстердама, рядом с Эрмитажем и музеем Foam; рабочее пространство на чердаке-мансарде — это большая коллекция фотокниг и тщательно оберегаемый архив отпечатков и негативов.

Однажды я видела, как в свои семьдесят четыре она отплясывала на афтепати какого-то фотофестиваля. Бертин даже задорно вытащила меня в круг танцующих — и я подумала, что позволила бы этой старушке снимать все в моей жизни.

Таких фотографов почти не осталось, ценность самой такой фотографии — откровенной, непосредственной и интимной — к сожалению, уходит. Только через поколение мы сможем осознать масштаб этой потери. А о России 90-х мы будем вспоминать не по телепрограммам и фальшивым автобиографиям, а по фотокнигам ван Манен.

Таких фотографов почти не осталось, ценность самой такой фотографии — откровенной, непосредственной и интимной — уходит.