Кто носит фирму Абидас: Любовь к фейкам

Подделки известных брендов давно заняли прочное место в жизни каждого человека. Они пользуются популярностью во всем мире и уже давно не ограничиваются одеждой и едой — подделывают все что угодно, начиная с мебели и медикаментов и заканчивая книгами и бумагой. В 2018 году американский Forbes заявил, что рынок контрафакта является самым крупным преступным предприятием с продажами более 1,7 триллиона долларов в год и эта сумма постоянно растет.

В Узбекистане фейки обрастают национальным колоритом. Производители подделок размещают логотипы на любых предметах одежды и не только — кроме шлепок Guccci на местных рынках можно купить батончики Snipers. Иногда фейки приобретают совсем абсурдный вид, когда наименования брендов размещают на модифицированных версиях национальных костюмов.

Фотограф Хасан Курбанбаев сделал проект «Логомания» — о том, как любовь и тяга к известным названиям олицетворяет стремление к лучшей жизни и фактически становится новой идентичностью.

— Идея проекта как будто возникла давно. В Узбекистане гуляешь, например, по базару — и повсюду видишь логотипы люксовых европейских домов: на блестящих шлепках, пакетах, наволочках. Это привычно, на это не обращаешь внимания. Но однажды я подумал, что будет здорово запечатлеть это в серии. Я исследую современный Узбекистан, и сейчас он такой — влюбленный в Chanel, Gucci и Louis Vuitton. И это очень интересно с визуальной стороны.

Моя серия не про фейки, не про желание иметь копию знаковой модной вещицы. Хотя подделки, конечно, есть и в Узбекистане — их любители в основном среди молодежи. Есть местные телеграм-каналы, где можно приобрести копию «один в один», — я там купил для съемки пластиковый пистолет Supreme долларов за двадцать.

Но меня интересовало другое — местная любовь к логотипам. Большинство людей одеваются на базаре, где и речи нет о действительно подделках. Логотип чаще видишь не на сумочке «один в один», а на местной, почти традиционной, одежде: велюровом халате со штанами, меховых тапках. Я спросил одного продавца, почему так, — говорит, без логотипов не берут: нужно, чтобы было красиво, с известным брендом.

Я думаю, логотип работает как символ мечты или достатка — иначе их не было бы так много.

Логотип работает как символ мечты или достатка.

Серия постановочная, все герои были заранее найдены через знакомых и телеграм-канал, где ищут людей для съемок. Я объяснял, что это такой проект о стране, о моде из жизни; некоторые решили, что это соцреклама. Один из героев — мужчина в очках и костюме — делал мне дома ремонт. Он идеально вписался как отец семейства.

Вещи нам с другом пришлось купить: в аренду их на базаре не дают. Так что теперь у меня дома завал этой одежды.

Вещи нам с другом пришлось купить: в аренду их на базаре не дают.

Фейки-продукты можно приобрести только на больших базарах или с рук возле метро. В магазинах такого нет — ведь там продается настоящий Snickers. Это уловка каких-то местных бизнесменов — продать нечто похожее на оригинал, но с небольшими явными видоизменениями. Расчет на то, что на базаре в суматохе не разобрать, что покупаешь. Я скупил то, что показалось интересным, и сделал натюрморт в стиле магазина на диване.

Когда делаешь такую, на первый взгляд веселую, серию, почти фешн, то на самом деле думаешь о стране и о том, куда она движется как независимое государство. Меня эта тема одновременно забавляет (я сам в какой-то мере одержим логотипами и сочетанием Востока и Запада в одежде) и тревожит: я вижу в этом кризис идентичности страны и ее современной культуры. Почему эта логомания до сих пор не прошла и повсеместна?

Мой проект будет выставляться в разных странах, и я буду рад, если другие местные фотографы тоже начнут продвигать свои независимые серии. Узбекистан по-прежнему не представлен в современной визуальной форме, у нас нет круга новых художников, которые делают авторские проекты. Думаю, в Европе пока в принципе пытаются понять, что мы за страна, что мы за люди, — единичные серии пока не дают определенной картинки. Если делать такие проекты, то интереса к нам будет больше.

Когда я снимал молодежь в 2016-м, это были отрывочные работы: я тогда фотографировал немного и хаотично. Эти четыре года я интенсивно снимаю, езжу по стране, фотографирую наш народ в разных городах. У меня все больше вопросов, на которые я хочу получить ответы. В самом Узбекистане за эти четыре года произошли серьезные и нужные изменения, мы все поменялись.