Вперед — в прошлое: Работа с архивными снимками как детектив

Старые фотографии помогают не только ощутить связь с прошлым, но и запустить размышления о будущем. Для Аллы отправной точкой такого поиска стала коробка с 72 стеклянными негативами, которые легли в основу ее книги «Из СССР, 1926—1928».

— Рискну предположить, что интерес к прошлому и рост числа проектов, связанных с архивами, обусловлены тем, что все мы сейчас живем в эпоху неопределенности. Каждый день мы наблюдаем за глобальными переменами. Привычные ориентиры сбиты, цели туманны, все неоднозначно и сложно. В таких обстоятельствах обращение к прошлому — это способ замедлиться, нащупать почву под ногами, опереться на что-то. Старая фотография уже прошла проверку временем, она — его материальный артефакт, нечто неопровержимое. Она есть, она свидетельствует, она удостоверяет и подтверждает. Этим, на мой взгляд, она и привлекательна.

Обращение к прошлому — это способ замедлиться, нащупать почву под ногами, опереться на что-то.

Кроме того, ХХ век оставил после себя огромное количество фотографических свидетельств. В нашем регионе массовое увлечение фотографией приходится на вторую половину столетия, когда наладилась мирная жизнь и компактные камеры, как и технологии печати, стали доступными. Сейчас первое «фотографическое» поколение, фиксировавшее жизнь своей семьи на протяжении десятилетий, уходит. После него остаются архивы, с которыми пока не очень понятно, как быть. Если наследники не увлекаются фотографией, то просто выбрасывают эти архивы. Людей можно понять: это любительские снимки, не представляющие особой эстетической ценности. А тот факт, что они являются артефактом времени, важен не для всех.

В Швейцарии, например, есть специальные организации, которые собирают и хранят частные фотоархивы. Мне довелось побывать в одном из таких в Цюрихе в январе 2020-го. Я поразилась тому, в каком порядке и с каким уважением там хранят снимки, какие выставки делают на их основе, как помогают исследователям — историкам, социологам, антропологам, художникам. У нас подобного пока нет.

У художников свои причины обращаться к архивам. Фотографические находки будоражат воображение, как головоломка. Для нас они словно вещи, выжившие в кораблекрушении, история, стучащаяся в дверь. Как пройти мимо? Именно поэтому я взялась за расследование истории архива из 72 стеклянных негативов. Мой знакомый фотограф и коллекционер случайно нашел его на подмосковной барахолке лет десять назад. Сначала собирался работать с ним сам, но в итоге остыл к этой идее, а я наоборот — загорелась.

Сокровище, впоследствии ставшее основой проекта «Из СССР, 1926—1928», оказалось удивительного качества. Архив прекрасно сохранился, учитывая почти столетний возраст, и отличался разнообразием сюжетов. В подходе неизвестного фотографа к съемке ощущалось мастерство: отличная работа со светом, композицией, моделями. Люди на снимках хоть и позировали, но выглядели при этом естественно, свободно, даже современно — будто между нами нет века.

Люди на снимках хоть и позировали, но выглядели при этом естественно, свободно, даже современно — будто между нами нет века.

Помните фильм Ридли Скотта «Бегущий по лезвию» 1982 года и тот момент, когда детектив Декард (Харрисон Форд) сканирует фотографию? Он путешествует по снимку в 3D-режиме и в итоге находит отражающееся в зеркале лицо, которое стало ниточкой расследования. Меня всегда тянуло к подобному: обожаю искать, анализировать, строить версии. Захотелось больше узнать о людях на архивных снимках, их жизни и судьбе, найти информацию о фотографе. Это был вызов, приключение. Хотя сначала я больше напоминала себе рыбака, сидящего с удочкой там, где рыбой и не пахнет.

Процесс поиска, начавшийся летом 2018 года и продолжающийся до сих пор, походил на установление близких отношений: первый взгляд друг на друга, начало разговора, возникновение интереса и уже затем — глубокий контакт. Сначала меня интересовало, что собой представляет та или иная группа людей на фото. Родственники ли это, друзья или коллеги? И чем больше я всматривалась в лица, сравнивая фрагменты, глаза, рисунок губ, ушные раковины, одежду, тем больше мне открывалось. Я придумала свою систему: каждый из 63 мужчин и каждая из 48 женщин на негативах получили свой код — букву и цифру, а те, кто встречался больше раза, — еще и точку своего цвета. Так мне стало легче ориентироваться внутри архива, находить одних и тех же людей, видеть, как со временем меняются они сами и окружающая их обстановка.

Чем больше я всматривалась в лица, сравнивая фрагменты, глаза, рисунок губ, ушные раковины, одежду, тем больше мне открывалось.

Любопытно, что на одной из фотографий оказались звезды немого кино Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд, кумиры киноманов 1920-х. Автор переснял фото из журнала «Советский экран», где актеры были запечатлены во время пребывания в Москве. На другом снимке я опознала уникальный прорезной колокол XVII века, находящийся в экспозиции московского музея «Коломенское». Еще на одном изображении удалось идентифицировать процесс промышленной обработки черной икры.

Затем на коробке обнаружилась надпись «Паршино» — еще одна возможная зацепка. В России сейчас 23 населенных пункта с таким названием. Мои собственные снимки, фотографии архива и найденные в интернете изображения разных Паршино стали основой для коллажей, фиксирующих мои размышления. Я пыталась представить, как это место может выглядеть, создать его собирательный образ, не привязанный к конкретной географической точке.

Для реэнактмента я выбрала фотографию с девушкой, обозначенной красной точкой, и ее сестрой, так как чувствовала с героиней особую связь. Реэнактмент здесь — это своего рода зум, еще один способ работы с фотографическим контекстом 1920-х. Сейчас, когда у каждого в телефоне есть камера, сделать кадр проще простого. Но для людей того времени все было совершенно иначе. Эти фотографии сняты на тяжелую громоздкую камеру, в которую вставлялась кассета с шестью стеклянными пластинами со светочувствительным слоем. Как правило, съемку вели со штатива, потому что чувствительность пластин была низкая; следовательно, нужна была длительная выдержка. А еще — физическая выносливость, техническая подкованность, хороший глаз, понимание кадра, умение установить контакт с теми, кто по другую сторону камеры, а также навык проявки и печати отснятого. Весь процесс создания изображения — от выбора кадра до получения отпечатка — требовал участия фотографа на всех этапах.

Фотографии сняты на тяжелую громоздкую камеру, в которую вставлялась кассета с шестью стеклянными пластинами со светочувствительным слоем.

Мне хотелось прочувствовать, каково это, поэтому я попросила фотографа Анатоля Грина помочь со съемкой на старинную камеру, а потом поколдовать с изображениями в темной комнате.

На одной из коробок с фотопластинками было указано «Хорошие негативы, 1926—1928». Что происходило в СССР в это время? Какие глобальные процессы завершались, какие начинались? Как и чем жили люди? Мало-помалу из отдельных фактов, статей, дневников того времени, журналов и прочего складывалась целая картина.

В России за последние 120 лет три раза менялся политический и экономический строй. Это травмы, жертвы, разрывы личных и семейных связей. Как в такой ситуации можно сохранить собственную целостность, ощущение корней, почву под ногами? Мне кажется, что это можно сделать через работу с коллективным опытом и памятью, исследуя истории реальных людей.

В отличие от работы детектива или научного исследователя мои поиски были направлены больше на процесс, чем на результат. Да, мне хочется найти эту семью, узнать имя автора снимков, но важно рассказать историю поиска, поговорить о фотографии как о медиуме, о феномене памяти (или беспамятства). Мне бы хотелось донести до зрителя важность памяти как процесса и подчеркнуть, что хотя эта книга о прошлом, она обращена в будущее.