Дэвид Хёрн: «Нет ничего, что постоянно выглядит как готовый кадр»

С мистером Хёрном мы поднимаемся по лестнице Большого дворца в Париже, принимавшего в этом году Paris Photo. Мне кажется, что со стороны я похожа на внучку, которая проводит дедушке экскурсию по фестивалю. Дэвид Хёрн прихрамывает — шесть лет назад его сбила машина, серьёзная травма правой ноги.

Фотограф-самоучка, британец Дэвид Хёрн начал снимать в 1955 году, когда устроился ассистентом в агентство Reflex. Уже через год он отправился на революцию в Венгрию, но военным фотографом так и не стал. Его подход более личный, Хёрн наблюдает за жизнью и людьми. Он снимает прохожих на улицах и знаменитостей в студиях, а ещё посвятил одну из книг родному Уэльсу.

В 1967 году Дэвид Хёрн стал полноценным членом агентства Magnum, в 1973-м основал Школу документальной фотографии, а в 1997-м, спустя семь лет после окончания преподавательской деятельности, вместе с коллегой Биллом Джеем выпустил книгу «Быть фотографом: Практическое руководство», которую сами авторы назвали «изданием о том, как думать и действовать как фотограф».

Я немного нервничала перед нашим разговором. А вы когда-нибудь волновались перед съёмкой?

Думаю, нет. Я могу это преодолеть. Помню, как однажды снимал философа, человека невероятного ума. Я разволновался, не знал, как начать — обычно я снимаю во время разговора и расслабляюсь. Этот философ знал, что он умнее всех. И он был прекрасен в нашем диалоге.

Во время съёмки вы стремитесь всё контролировать или следуете чувствам?

Я никогда ничего не создаю специально. Я считаю мир интересным местом, и моя работа — попытаться увидеть то, что могло бы стать моими воспоминаниями. Для меня удачный кадр — тот, что напоминает о событиях, чувствах, атмосфере. Его можно сделать по наитию. Но я никогда никого не просил [позировать]. Очевидно, если вы делаете чей-то портрет, вы с этим человеком говорите. На улице я никогда не спрашивал разрешения. Я просто прогуливаюсь и смотрю.

И это довольно сложный подход, потому что люди любят экзотику, преувеличение, а я нет. Мне нравится экзотика простоты, необычные моменты повседневности.

В основе этого лежит понимание социологии и того, как люди реагируют друг на друга. Но в итоге вы всё равно отталкиваетесь от чувств. Если я сниму то, что нас окружает сейчас, получится довольно скучная картинка. Нет ничего, что постоянно выглядит как готовый кадр. Если вы достаточно везучий, если у вас есть терпение, если вы умеете управляться со своим оборудованием, иногда у вас получится выловить момент. Не часто. Иногда.

Фотографу важно оставаться анонимным?

Для меня — обязательно. Я всегда говорю своим студентам: «Вам не надо быть лучшими фотографами. Вам надо быть человеком, которого никто не запомнит». Им сложно, потому что они думают, что должны стать яркими личностями, а я говорю обратное: «Нет, у стеснительных и скромно одетых людей шансов больше». Потому что никто их не заметит и они могут бродить и снимать. Напыщенные никогда не смогут так, потому что все будут обращать на них внимание.

Вы бывали в ситуации, когда все вокруг знают, что вы фотограф, и начинают притворяться? И вы не можете снимать, потому что видите ложь.

Это не совсем ложь.

Вы фотографируете что-то, что становится ложью. А картинка сама по себе не лживая.

Самое сложное для меня — быть среди молодых фотографов. Они узнают тебя, но быть грубым не хочется — хочется снимать. Такое случается нечасто, это не то, что быть кинозвездой.

Кстати, вы же снимались в кино.

Когда ты участвуешь в съёмках, то являешься частью команды, где все равны и важны. А я так не люблю, я хочу быть собой. Мне приятно быть рядом с кем-то, кто мне действительно нравится, в этом есть что-то милое и безопасное. Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в съёмку. Съёмка — это я. Я должен всё контролировать. Поэтому я не снимаю фильмы — для этого нужно работать в команде. Это меня истощает.

Барон Волман сказал мне, что раньше к фотографам относились так же, как к рок-звёздам, уважали и почитали. Как считаете, это правда?

Вряд ли фотографы, к которым относятся как к рок-звёздам, хорошие фотографы. Они обычно хороши в самопиаре и снимают знаменитостей. Следовательно, они более известны не как фотографы, а как фотографы тех, кого они сняли, за небольшим исключением.

А что по поводу уважения к профессии? В прошлом люди считали её благородной, а сейчас нет — возможно, из-за количества фотографов.

Не думаю, что сейчас слишком много фотографов. Сейчас слишком много плохих фотографов. Они не конкуренты хорошим. Предполагаю, что для хороших осталось так же много пространства, как и всегда. Сейчас столько людей околачиваются с камерами, но они меня не пугают. Потому что я знаю, что сниму лучше их. В этом плане никаких проблем не добавилось. Для молодых фотографов это обычное дело — не слишком углубляться в предмет или слишком интересоваться собой. Лучшие фотографы так не поступают. У них есть авторский стиль — другими словами, когда они снимают, фотографии выглядят как они сами.

Сейчас появилось много людей, которые снимают как кто-то. И если их снимки выглядят одинаково, то очевидно, что это глупо.

Только те люди хороши, которые остаются собой. То же самое и со снимками. Если вам вдруг придётся конкурировать с серьёзными ребятами, вы не сможете.

Вы много времени проводите со студентами?

Да, но с теми, кто приезжает ко мне домой. Оказывается, для них это непростая задача. Например, ко мне обращаются из университета и говорят: «Приезжайте и поговорите с нами». А я отказываю. Но прошу найти шестерых студентов, которые действительно хотят пообщаться, предлагаю им сесть в автобус и приехать в мой коттедж в Уэльсе, где я проведу с ними весь день. Там я показываю им, как работаю, как печатаю снимки. Так я получаю шестерых слушателей, которым и правда интересно. В университете вас слушают пятьдесят, но просто чтобы убить время. Ведь большинство людей на таких курсах не очень-то горят желанием быть фотографами.

Они просто не знают, чего хотят.

Верно. А я эгоистичен, это меня не волнует. Но если кто-то пишет мне: «Я бы хотел к вам приехать», я всегда отвечу: «Да». Потому что я живу в месте, куда довольно трудно попасть. И если этот человек приедет, значит, он готов работать. И это первое дело: готовность усердно работать. Человек должен попробовать. Но я слишком стар для людей, которые просто хотят посидеть и послушать.

Как вы сохраняете свежий взгляд на вещи? Вы ведь снимаете уже шестьдесят лет.

У меня всегда было навязчивое любопытство, и я никогда не переживал, является ли фотография искусством. Я просыпаюсь утром и понимаю, что вокруг меня — новый мир, не такой, как был вчера. Любопытство заставляет меня выйти наружу и взглянуть на него. И попытаться каким-то образом его запечатлеть. Я с двадцати лет снимаю то, что будет моими воспоминаниями. Я всегда ношу камеру с собой.

Кстати, мне двадцать.

Получается, я фотографирую в три раза дольше, чем ты прожила. В твоём возрасте я был на Венгерской революции. Мне просто нравился каждый момент происходящего вокруг. С тех пор я понял, что самое важное в наших профессиях — быть как можно более честным.

Что вы узнали о людях, пока фотографировали их столько лет?

Я много путешествую и повидал множество людей. Всё равно, откуда они — большинство из них очень милые. Это правительства неприятные, а сами люди прекрасны. Большую часть своего времени я провожу с хорошими людьми: они зовут меня в гости, готовят вкусную еду, растят детей — у них такие же проблемы, как и у нас. Я работаю по этому принципу: большая часть мира действительно приятна. И мне нравится быть здесь, мне нравится моя жизнь. Я очень застенчивый человек, поэтому сочувствую застенчивости. Прелесть фотографии и журналистики в том, что скромность создаёт предлоги для работы. Если во время съёмки кто-то спрашивает меня, чем я занимаюсь, я могу спокойно объяснить это, и люди сразу проявляют интерес. С возрастом и опытом это становится намного проще.