Баюкая призрака: «Аннетт» — одно из лучших кинособытий года

Осторожно, в тексте есть спойлеры.

Выйдя из кинотеатра, я подумал о призраках и стыде. Фантомы и чувство вины всегда связаны. Все знают: призрак будет возвращаться до тех пор, пока на могилу человека не бросят прощальный ком земли; до тех пор, пока те, кто сопричастен смерти погибшего, не искупят свой долг перед ним.

Призраком не обязательно выступает сверхъестественная сущность. Им может быть все пороговое — застрявшее между прошлым и настоящим, нечто нематериальное, виртуальное, мерцающее между ушедшим и присутствующим одновременно: воспоминание, травма, мертвец, занимающий все свободное место в голове. Шекспир, великий драматург призраков, построил на этой модели практически все свои пьесы. Винфрид Георг Зебальд — другой писатель, также сделавший призрачность травмы своей литературной карточкой. Леос Каракс стал еще одним автором, чьи произведения можно подвести к жанру могильной эпитафии, прощальной песни по мертвым, которая — вот уже почти десять лет — никак не кончается.

Произведения Каракса можно подвести к жанру могильной эпитафии, прощальной песни по мертвым.

Что в начале прошлого десятилетия, что сейчас, если вы идете на Леоса Каракса, то, скорее всего, знаете контекст последних фильмов режиссера: в 2011 году его жену, русскую актрису Катю Голубеву, нашли мертвой на станции метро. Точная причина смерти до сих пор неизвестна, полиция предполагала, что это самоубийство. После Каракс перестал снимать. «Аннетт» — его первый фильм после «Корпорации „Святые моторы“», вышедшего аккурат после смерти Голубевой и ей же посвященного. «Аннетт» посвящена последнему, что осталось от Голубевой, — их с Караксом дочери Насте. И, как и десять лет назад, это еще одно последнее прощай, отправленное по ту сторону.

Здесь надо оговориться: «Аннетт» удивительно плохо звучит в пересказе и не слишком хорошо поддается рецензии. Стендап-комик Генри Макгенри (Адам Драйвер) и оперная певица Энн Франсну (Марион Котийяр), оба на пике своей карьеры, решают пожениться. Он выступает с шутками о газовых камерах и минетах, она умирает каждое представление, играя то Дездемону, то Кармен (еще один автокомментарий о смерти жены). Все это происходит под специально написанные для фильма композиции легендарной группы Sparks, ведь «Аннетт», помимо всего прочего, еще и мюзикл.

Генри и Энн поют о том, как любят друг друга (We love each other so much!), на мотоцикле посреди ночной трассы и во время куннилингуса, с припевами же ссорятся на палубе корабля посреди шторма и воспевают свои чувства сидя на унитазе. Вскоре песни будут посвящены их деревянной, главной в этом фильме, дочери Аннетт — девочка действительно рождается деревянной куклой. Дальше не обойтись без спойлеров: вскоре Энн умирает по вине Генри. Героиня Марион Котийяр исчезнет уже в первой половине картины, обещав мужу возвращаться в качестве призрака.

Генри и Энн поют о том, как любят друг друга, на мотоцикле посреди ночной трассы и во время куннилингуса.

«Если во время фильма вы захотите кричать, материться, расплакаться, пожалуйста, делайте это внутри своей головы», — в самом начале ленты предупредит зрителя закадровый баритон. «Аннетт» поступает вопреки, и почти все вокальные партии, спетые Генри и Энн, представляют собой противоположность золотому кинематографически-сценарному правилу show, don’t tell («показывай, а не рассказывай»). Песни, по сути, — все то, что происходит в голове героев, обрывки внутренней, невидимой другим эмоциональной жизни. Это мысли о ревности, разрыве с любимым, наконец о смерти, одиноком отцовстве, отягощенном чувством стыда и вины за невозможность спасти.

Здесь можно долго перечислять жанры: автофикшн, мерцающая между вымыслом и фактом автобиография, интимный дневник. Но, наверное, самый близкий аналог — литературный. Во второй половине ХХ века французский писатель Клод Луи-Комбе изобрел собственный жанр — автомифобиографию; литературный прием, где реальная биография смешивалась с мифом и совсем уж фантасмагорическим вымыслом. Герой Адама Драйвера, без сомнений, сам Каракс, но при этом физически причастный к смерти жены и в конце не снимающий об этом ленту, которая получила каннские овации и приз за лучшую режиссуру. Вместо этого Генри садится в тюрьму — это личная, психическая автобиография Каракса, портрет с бородавками, отражение того, кем он себя видит: виновным, несущим крест раскаяния и невозможности повернуть время вспять.

Это личная, психическая автобиография Каракса, его портрет с бородавками.

«Аннетт», как уже продемонстрировали первые рецензии на русском языке, беззащитна перед феминистской критикой. Энн исчезает, оставляя Генри большую часть экранного времени. Для него ее призрак не повод для эмпатии к мертвому, скорее это удобный манекен, который можно вытаскивать из задних комнат ума, чтобы пожалеть себя. Но здесь, как кажется, совершенно не важен гендер Каракса или его героя — отношения с мертвецами одинаковы у всех. Философ Людвиг Витгенштейн сказал, что мертвых не надо оплакивать, они нужны для того, чтобы жалеть себя, — и не важно, кто себя жалеет, мужчина или женщина. Трудно сказать, было ли осознанным решение сделать Генри солирующим (если это так, то Каракс правдиво изобразил собственные слабости) или это прошедший для режиссера незамеченным кивок собственной жалости к себе и своему карманному концу света.

Так или иначе, Каракс уже десять лет остается честным в одном: его последние два фильма можно назвать затянувшейся работой траура, который превращается в меланхолию, если не отпустить ушедшего. В английском есть очень точное слово, не слишком емко и ладно переводящееся на другие языки, — haunted. Оно часто встречается в текстах упомянутых Шекспира и Зебальда и означает состояние, когда тебя донимают призраки. Каракс — haunted режиссер, взявший на себя обязанность держать мертвых за руку. И это невыносимая, одинокая работа.

Фото: Everett Collection