В стране вечной вендетты

Текст приводится в сокращении. Полная версия на сайте VQR.

…Едва ли не первое, чему я научилась в Албании, — если незнакомец наливает вам ракию, вы должны немедленно и с энтузиазмом выпить. Совершенно неважно, что вас уже тошнит, или что на дворе утро вторника, или что напиток налит из пластиковой бутылки без этикетки, которую достали из-под раковины. Или — особенно! — что собеседник, подавая вам рюмку, безмятежно рассказывает, как несколько лет назад разозлился и застрелил человека. Такой уж тут обычай: вы должны проявлять уважение к гостеприимству хозяина. Собственно, вы должны проявлять уважение ко всему.

Я прилетела на Балканы в конце июля 2017-го, чтобы побольше узнать о традициях вендетты, которые здесь до сих пор передают из поколения в поколение. Особенно это касается затерянных в горах деревень северной Албании и города Шкодер — одного из старейших в юго-восточной Европе. Правосудие здесь выглядит примерно так: когда кого-то убивают, семья мстит, расправляясь с убийцей или другим мужчиной из его клана. Иногда вражда на этом заканчивается. В других случаях глава семьи, инициировавшей конфликт, признает, что стороны теперь «в расчете», но все же решает убить следующего мужчину из семьи мстителей. Круг замыкается, и кровная вражда растягивается на годы. Месть чаще всего осуществляют с помощью огнестрельного оружия, притом что достать его в Албании не проблема — тем более со времен беспорядков 1997 года, когда население массово захватывало армейские склады.

Мой переводчик Элвис Наболли (его отец, владелец бара в Шкодере, — фанат Элвиса Пресли: в 1986 году он дал взятки нескольким чиновникам-коммунистам, чтобы ему позволили официально назвать сына в честь короля рок-н-ролла) помог организовать встречу с Николой Шуллани, активистом негосударственной организации «Комитет общенационального примирения». Шуллани пытается помирить враждующие группировки, что, кстати, небезопасно: таких миротворцев нередко похищают, пытают, а то и убивают. Шуллани предпочитает навещать враждующие семьи в дни религиозных праздников — это самое подходящее время напомнить, что и католическая церковь, и Коран считают убийство тяжким грехом (равно как и уголовный кодекс Албании, где за предумышленное убийство предусмотрены 25 лет тюрьмы, — если убийцу поймают, конечно). Но эти аргументы мало кого убеждают: простить обидчика, даже если он за свое преступление отбыл полный тюремный срок, здесь считают позором. Это бесчестье для семьи и неуважение к памяти убитого родственника. «Если мужчина медлит с местью, он считается „второсортным“, — пишет этнограф Маргарет Хаслук в работе „Неписаные законы Албании“. — Другие горцы будут считать себя вправе спать с его женой, а его дочь никогда не сможет выйти за человека из хорошей семьи».

Точной статистики на этот счет не существует, но по оценкам экспертов, только за последние 25 лет в результате кровной мести в Албании были убиты как минимум 12 тысяч человек. А те, кто еще жив, вынуждены существовать в атмосфере постоянной тревоги и каждую минуту ожидать нападения (потому что, когда дело касается вендетты, даже убить спящего не считается зазорным).

Древние традиции предписывали, что жертвами кровной мести могут становиться только трудоспособные взрослые мужчины: стариков, женщин и детей, которые еще не держат в руках оружие, исключали. Но в последние годы даже это неписаное правило работает не всегда. Кровная вражда может начаться из-за чего угодно; нередко в деле замешаны имущественные споры. Несмотря на активное вмешательство церкви и правительства, такие конфликты редко заканчиваются бескровно. Враждующие семьи вынуждены баррикадироваться в своих домах, забирать детей из школы, бросать работу. Обычная жизнь для них закончена. Надежды на мирное будущее нет. Распорядок становится чудовищным — и чудовищно скучным. Из развлечений — только телевизор. Из средств к существованию — только пожертвования, коробки с едой в дом приносят друзья. От такой жизни жертвы вендетты впадают в депрессию. Самоубийства не так уж редки.

Шуллани познакомил меня с человеком по имени Йозеф, который с 2002 года втянут в кровную вражду. Мы приехали в его окруженный высокой бетонной стеной дом на окраине города, где хозяин вынужден находиться круглосуточно. Сначала Шуллани идет в жилище один, но вскоре возвращается за нами. Внутренний двор забит всяким хламом, однако сам дом выглядит аккуратно, на крыльце любовно выставлены растения в горшках. В комнате с большим телевизором Йозеф, одетый в джинсы и серое поло, ставит напротив каждого из нас стакан с ракией. Хозяин выглядит спокойным, почти беззаботным. Сейчас ему 50; когда-то он служил в спецназе, элитном подразделении албанских вооруженных сил. Пятнадцать лет назад он повздорил с сослуживцем и в пылу ссоры вытащил пистолет и пристрелил оппонента. За этим последовали арест и суд: из 18 лет тюрьмы, к которым приговорили Йозефа, он в конечном итоге отбыл восемь. Освободившись, он оказался в состоянии кровной вражды с семьей своей жертвы, которая по-прежнему намерена убить или самого Йозефа, или одного из его сыновей.

Когда я спрашиваю хозяина дома, напуган ли он, он только пожимает плечами. Йозеф больше беспокоится за сыновей, старшему из которых сейчас 25, младшему 23. Собственная жизнь не кажется ему такой уж ценной. «Я не знаю, как именно это случится, — говорит он. — Я, конечно, принял кое-какие меры, но, в общем-то, я просто жду». Даже выпитая ракия не помогает мне понять, каково это — просто ждать смерти, и не в философском смысле, а зная, что она может произойти со дня на день. Просто принять это знание и существовать на осадном положении, томясь от однообразия и постоянной тревоги за свою семью.

«Вы сожалеете о том, что сделали?» — наконец спрашиваю я. «Нет, — быстро отвечает Йозеф, и видно, что этот вопрос кажется ему нелепым. — Я был оскорблен. Я только о детях волнуюсь».

…«Шесть человек были убиты», — говорит Наболли. Мы едем в гости к другой семье, живущей на окраине Шкодера и вот уже два десятка лет лет находящейся в эпицентре особенно кровавой и абсурдной вендетты. «Парень, совершивший три убийства, в 2000 году работал в соседней деревне, на другую семью, — рассказывает мой переводчик. — И как-то после работы та другая семья предложила: „Заходи, поешь чего-нибудь“. Он зашел перекусить. Они говорят: „И выпей ракии“. А он им: „Спасибо, но я не хочу ракии, я не пью ракию, я хочу просто поесть и получить деньги“. А они ему: „Нет, ты в нашем доме, а значит, должен выпить ракию“. „Да не хочу я ракии, я просто поем и пойду домой“. И тут хозяин вынимает пистолет и говорит: „Если ты не выпьешь ракию, я тебя пристрелю“. А парень ему: „Ну ладно, я выпью ракию, но я вам это припомню“. Он пошел домой, достал ружье и на следующий день пристрелил человека, который заставлял его пить ракию. А его семья в ответ застрелила двух братьев этого парня. Тогда он ушел жить в горы, но долго выслеживал ту семью и как-то раз проник к ним в дом, застрелил двоих мужчин и еще троих ранил. И вернулся в горы. Но там его выследили спецназовцы и застрелили. Такая история. Из-за ракии». Он помолчал и добавил: «Никогда не отказывайся от ракии!»

Двадцать минут спустя я сижу на диване напротив рамок с фотографиями убитых мужчин. Женщина в темно-красной блузке подает мне стакан с ракией: это невестка того самого человека, который 17 лет назад отказался от выпивки. Та, другая семья не считает себя отмщенной: ведь их обидчика убила полиция, а не один из них. Женщина рассказывает, что ее сестра недавно покончила с собой — слишком боялась за своего маленького сына. А она сама и ее собственный сын, которому сейчас 25, вынуждены прятаться в этом крошечном арендованном домике у заброшенных железнодорожных путей.

Принцип «кровь за кровь», конечно, встречается и в других местах на планете, но именно в Албании он стал главенствующим. Да, албанское правительство наказывает убийц, но судебная система несовершенна; а учитывая многолетнюю историю политической нестабильности и коррупции в стране, неудивительно, что горцы не доверяют судам. Чтобы понять особенности албанской национальной идентичности, нужно помнить, что формировалась она в условиях постоянных попыток колонизации, а то и этнических чисток. В таких обстоятельствах даже на семейную историю нельзя положиться: трудно определить, ты воспитан в той или иной вере или имеешь те или иные политические убеждения потому, что эти вера и убеждения были навязаны твоим предкам захватчиками или это все-таки был их личный выбор. Сегодня албанская диаспора раскидана по миру: в самой Албании, согласно переписи 2011 года, проживают 2,8 миллиона албанцев. В Косово их 1,6 миллиона. В Греции, Македонии, Италии и Турции — по полмиллиона. Таким образом, за границей сейчас живет и работает больше этнических албанцев, чем в самой Албании. И отток продолжается: по данным Института миграционной политики в Вашингтоне, за последние 25 лет страну покинула треть населения. Неудивительно, что многие албанцы воспринимают Албанию не как государство, а как некую абстрактную идею: империю-призрак.

Еще в Кануне — своде традиционных албанских законов и правил поведения, принятом в XV веке, — отмщение провозглашалось главным двигателем справедливости. И именно Канун оказался самым жизнеспособным, последовательным и наименее коррумпированным способом регулирования жизни в последующие столетия, когда территория Албании переходила из одних рук в другие. В отсутствие более стабильной политической и законодательной системы или хотя бы мало-мальской преемственности власти какую-то, пусть даже минимальную, справедливость и возмездие за преступления могла обеспечить только община — и только вендетта. В 90-х, когда коммунистический режим рухнул, а новая политическая система только зарождалась, албанцам снова пришлось рассчитывать на Канун. «Невозможно подсчитать, сколько убийств совершается еженедельно, — писал тогда репортер BBC Роберт Карвер. — Долины опустели: люди прячутся в высоких каменных башнях-убежищах, спасаясь от вендетты». Он же позже отмечал, что Канун — «глубокий психологический портрет современной Албании», и утверждал, что ни один политик или чиновник не должен вести переговоры со страной «или даже посещать ее без предварительного чтения, изучения и понимания законов Кануна».

Эти законы порой до абсурдного примитивны: «Разграбление должно быть отмщено разграблением», «Кровь навсегда остается неотмщенной». Особенно жестоки они к женщинам, за которыми Канун не признает не только никаких прав, но и индивидуальности как таковой. Женщины настолько ничтожны, что даже не отвечают за свои действия: «Родители несут ответственность за нее и за все бесчестные вещи, которые она совершает». С наступлением замужества единственной целью существования женщины становятся подчинение супругу и его обслуживание. Муж вправе «бить и связывать жену, когда она пренебрегает его приказами». А за прелюбодеяние и «пренебрежение гостеприимством» он имеет право убить супругу, не подпадая при этом под законы о кровной мести.

Интересно, сдаст ли Канун позиции, если Албания пойдет по западному пути развития, присоединится к ЕС, создаст жизнеспособную инфраструктуру для международного туризма? Вряд ли, считает профессор Леонард Фокс, первый и единственный переводчик Кануна на английский: «В горах до сих пор немало общин, для которых этот текст практически священен. А когда я завершил перевод, то получил множество благодарственных писем от молодых албанцев, живущих в Европе: им было сложно читать албанский текст, и они были рады наконец познакомиться с документом, сохраняющим их традиции».

…В конце июля я встретилась с Лиляной Луани, 56-летней учительницей, помогающей семьям, которые были вынуждены забрать детей из школы из-за угрозы кровной мести. Одиннадцать лет она приходит в дома, где прячутся враждующие семьи, дает уроки детям, приносит им книги, школьные принадлежности, продукты: трудная и неблагодарная работа (тем более что потом некоторых ее учеников все-таки убивают). Лиляна, кроме того, борется за равные права для женщин — рассказывает им, как найти работу вне дома, и убеждает мужей разрешить им это. Но Луани далеко не всегда встречает понимание в самих семьях: женоненавистнические догмы Кануна все еще сильны. Иногда ей кажется, что они вечны, как сами горы.