Последние охотники за нацистами

Центральное управление по расследованию преступлений национал-социалистов занимает строгий бледно-желтый тюремный корпус в Людвигсбурге, городке на юго-западе Германии. В свое время нацисты содержали в этом здании политзаключенных, и хотя тюрьмы здесь давно нет, ощущение осталось. Чтобы попасть внутрь, нужно пройти через белые металлические ворота, а потом еще через один пост охраны.

Центральное управление было создано правительством Западной Германии в 1958 году специально для розыска избежавших суда нацистских преступников. Ежегодно 6 его следственных «отделов», каждый из которых состоит из единственного следователя, прочесывают города, страны и континенты в поисках членов Третьего рейха. Руководит всей операцией главный обвинитель Йенс Роммель, крепкий приветливый мужчина 44 лет в очках без оправы и с изящной бородкой. Немецкая пресса называет его охотником за нацистами, но Роммелю это прозвище не слишком нравится. «Охотники гоняются за добычей с ружьем в руках, — объясняет он, — а я обвинитель в поисках убийц, и в руках у меня только Уголовный кодекс».

Роммель и его подчиненные ездят по бывшим концлагерям Германии и Восточной Европы, где не только изучают архивы в поисках имен и должностей сотрудников лагерей смерти, но и тщательно осматривают территории в попытке разобраться, что именно могли видеть эти сотрудники со своих рабочих мест. За последние десять лет следователи ведомства, годовой бюджет которого составляет 1,2 миллиона евро, также двадцать раз ездили в Южную Америку, куда после войны бежали многие нацисты. Большую часть времени следователи проводят, зарывшись с головой в старые бумаги. Они изучают каждый попавший им в руки документ, даже если это просто приказ о выдаче новых комплектов обмундирования или запрос на вступление в брак, и выписывают фамилии, сверяя их со списками на немецком, русском, английском, французском и польском. Цель — найти последних оставшихся в живых нацистов, которые еще в состоянии предстать перед судом.

В мае, когда я приехала в Людвигсбург, Роммель готовился к поездке в Москву: в тамошних архивах он надеялся найти фамилии преступников из концлагеря Заксенхаузен, открытого в 1936-м недалеко от Берлина. Другой следователь Центрального управления, Мануэла Зеллер, изучала документы из Освенцима и Равенсбрюка в поисках имен, которые пропустили ее предшественники. Ее коллега Михаэль Отте просматривал бумаги из Бухенвальда и Штуттгофа. Еще один сотрудник собирался отправиться в австрийский концлагерь Маутхаузен.

«Вся их миссия — огромный „глухарь“, — Девин Пендас, бостонский историк, изучающий судебные преследования нацистов, настроен скептически. — Они взялись за преступления, которые были совершены слишком давно, и располагают очень приблизительной информацией о личностях преступников». Но Роммель, бывший следователь по уголовным делам, не воспринимает свою нынешнюю работу как какие-то исторические изыскания. Она для него так же актуальна, как убийства, которыми он занимался раньше, и пыльные бумаги из архивов он исследует так же скрупулезно, как когда-то реальные места преступления. «Да это и есть места преступления, разве что крови на них нет», — говорит он.

Ежегодно следователям Центрального управления удается отыскать около 30 новых имен еще живых нацистских преступников. Собрав достаточно доказательств, сотрудники управления передают дела региональным прокурорам, а те обычно еще год тратят на то, чтобы провести собственное расследование и решить, стоит ли привлекать обвиняемых к суду. С начала XXI века до суда дошло 6 таких дел (каждое из них СМИ называли «последним процессом над нацистами»).

Сегодня самым молодым подозреваемым по 90, и большинство из них во времена Третьего рейха были функционерами низшего уровня: охранниками, поварами, санитарами, телефонистами. Да и эти подсудимые имеют все шансы умереть, не дожив до окончания судебного разбирательства, так что вероятность реальных обвинительных приговоров ничтожно мала. Преимущественно именно поэтому очень немногие немцы вообще знают о существовании Центрального управления, а те, кто в курсе, относятся к нему неоднозначно. Одни не понимают, какой смысл сажать в тюрьму 90-летних стариков. Другие испытывают к следователям глубокое уважение, зная, с каким мощным противодействием им приходится сталкиваться.

По истории Центрального управления можно проследить, как менялось отношение немцев к нацистскому прошлому своей страны. Основанное в 1958 году, в первые десять лет оно развернуло активную деятельность. Но чем дальше, тем меньше людям хотелось ворошить военные преступления Германии, и на фоне этих настроений Центральное управление с его неприятными расследованиями почти совсем исчезло из виду. Каждый новый день, еще больше отдаляя кровавое прошлое, становится угрозой для миссии сотрудников управления.

В кабинете Роммеля на деревянном бюро стоят 16 флажков — по одному на каждую из земель Германии. «Мое начальство», — говорит он. Шестнадцати региональным министрам юстиции вскоре предстоит определить, когда расследование Роммеля (а вместе с ним и все попытки привлечь нацистских преступников к суду) должно прекратиться. Один из региональных министров в разговоре с прессой назвал 2025 год, другие убеждены, что конец Центрального управления гораздо ближе.

Должно ли продолжаться судебное преследование нацистов? Имеет ли смысл работа Центрального управления или пора оставить прошлое в прошлом? Как долго Германия должна искупать свою вину? Подобные вопросы раздирали страну с самого окончания войны, но популистские правые движения вроде «Альтернативы для Германии» сегодня вернули им былой накал. Недавно один из представителей этой партии прямо призвал страну перестать искупать вину за нацистские преступления.

Но сам факт существования Центрального управления — свидетельство тяжести и огромных масштабов этих злодеяний, напоминание о том, как опасны всплески реакционного национализма и в Германии, и в других странах. В США похожие организации тоже находятся под угрозой уничтожения: администрация Трампа планирует закрыть Управление глобального уголовного правосудия, которое поддерживало международное преследование лиц, виновных в военных преступлениях, геноциде и преступлениях против человечества.

…За сейфовой дверью в подвал хранится «сокровище» Центрального управления, как его называет Роммель: ряды и ряды картотечных шкафов. Внутри — архив с 1,7 миллиона желтых и зеленых карточек. На карточках — имена жертв, свидетелей и преступников. Это самое полное в мире хранилище свидетельств нацистских преступлений и послевоенных попыток осуществить правосудие. Каждый, кто когда-либо выступал свидетелем или просто упоминался во время любого суда над нацистами, уже внесен в картотеку. Но работа еще не закончена. «Каждый день мы добавляем новые карточки», — говорит Роммель.

В мире существует только одна копия Людвигсбургского архива: данные собраны в микрофильм, место хранения которого засекречено. Это гарантия того, что военные преступления не будут забыты; и для военной истории, надо сказать, это довольно новый подход. Веками бывшие противники, заключив мир, старались стереть память о войне: эта традиция восходит еще к Вестфальскому договору 1648 года, который призывал к perpetua oblivio et amnestia («вечному забвению и прощению») с обеих сторон. От этого принципа отказались только в 1919-м, когда в Версальском мирном договоре прописали вину Германии за развязывание войны и потребовали суда над правительством.

Именно Версальский мир создал предпосылки для преследования военных преступников после Второй мировой войны. Интересно, что союзники даже не стали дожидаться капитуляции нацистской Германии. Так, Адольф Гитлер к моменту своей смерти за неделю до капитуляции был уже официально осужден Комиссией ООН по военным преступлениям. Эта же комиссия подготовила обвинительные заключения для 36 тысяч немецких и японских военнослужащих, из которых как минимум 10 тысяч были осуждены в течение следующих пяти лет.

Одобряли такие меры далеко не все. Даже от некоторых союзников, участвовавших в Нюрнбергском процессе, можно было услышать, что это «чудовищная потеря времени». Что уж говорить о Германии, где газеты прямо называли слушания «очередными попытками унизить страну». С 1945 по 1949 год суды Западной Германии вынесли 4,6 тысячи обвинительных приговоров нацистским преступникам, однако после создания в 1949-м ФРГ по обе стороны Атлантики вспыхнуло страстное желание «забвения и прощения». Главными врагами стали коммунисты, и общественность потеряла интерес к Холокосту. Комиссия ООН по военным преступлениям была закрыта, ее архивы — опечатаны. Многие нацисты, получившие обвинительные приговоры за «преступления против жизни», уже в 1950-х освободились по амнистии, а новоиспеченный германский парламент даже вернул нацистским солдатам пенсии. Уже к концу 1950-х тысячи нацистов не только вышли из тюрем, но и заняли посты в судах, полиции и госучреждениях.

Параллельно с этим, однако, возникали новые судебные процессы, постепенно открывавшие обществу глаза на масштабы нацистских преступлений. Особенно громким оказался Ульмский процесс 1958 года, где десятерых бывших членов одной расстрельной команды судили как соучастников убийства 5 тысяч литовских евреев. Это разбирательство произвело в немецком обществе эффект разорвавшейся бомбы. «Убийцы все еще среди нас!» — кричали газетные заголовки. Стремясь опровергнуть восточногерманскую пропаганду, утверждавшую, что в правительстве ФРГ полно бывших нацистов, канцлер Конрад Аденауэр создал Центральное управление.

Если быть честными, никто всерьез не собирался пересматривать западногерманскую политику амнистии и реинтеграции. Предполагалось, что деятельность Центрального управления будет чисто символической. Она должна была стать своего рода алиби для Западной Германии, создавая иллюзию стремления к справедливости, но на практике не трогая бывших нацистов, уже успевших проникнуть во властные структуры. У Центрального управления не было даже полномочий самостоятельно инициировать уголовное преследование преступников: следователи могли только собирать информацию и передавать региональным прокурорам. Работу осложняло и то, что в германском законодательстве отсутствовали положения о военных преступлениях, зато был оговорен срок давности, из-за которого с 1960 года многие дела стало почти невозможно довести до суда.

Поэтому руководство страны искренне растерялось, когда это «декоративное» ведомство принялось за дело всерьез и стало передавать региональным прокурорам бесконечные списки нацистских преступников. Так, следователи добыли множество свидетельств для Франкфуртского процесса по Освенциму. Суд продолжался с 1963 по 1965 год и привлек огромное внимание мировой и внутренней прессы. Но к тому времени уже не только правительство, но и общество в целом мечтало поскорее забыть о войне. Согласно проведенному в те годы соцопросу, 57% немцев ответили «Нет», когда у них поинтересовались, стоит ли и дальше проводить суды над нацистами.

В 1969 году серьезнейший удар по деятельности Центрального управления нанес Верховный суд Германии, отменивший приговор в отношении стоматолога Освенцима и бывшего эсэсовца на том основании, что сама по себе работа в концлагере не считается преступлением. В результате сотрудники были вынуждены прекратить расследование деятельности Главного управления имперской безопасности — организации, ответственной за осуществление гитлеровской политики массовых убийств. А Холокост теперь и юридически, и в глазах общества превращался из целенаправленного геноцида, инициированного государством, в череду отдельных «бытовых» убийств.

После этого бурная деятельность Центрального управления была почти парализована. Работа следователей теперь сводилась к розыску нескольких нацистских лидеров, чьи преступления были задокументированы. Поэтому даже после того как срок давности применительно к убийствам отменили, тысячи людей, которые являлись винтиками в машине геноцида — охранники, доктора, полицейские, администраторы, радиооператоры концлагерей, — были избавлены от необходимости публично признать свою ответственность за случившееся. А Центральное управление на 40 лет пропало из поля зрения общественности, так что почти все забыли о его существовании. Но в 2007-м ситуация вдруг изменилась.

Все началось с приговора Муниру эль Мотассадеку — марокканскому подданному, который во время учебы в Гамбурге перевел деньги одному из угонщиков самолета 9/11. Германский суд признал Мотассадека виновным в причастности к убийствам по 246 пунктам — по одному за каждого из пассажиров всех четырех угнанных в тот день самолетов. Это решение полностью изменило ситуацию с преследованием нацистов. Ведь если Мотассадек мог быть осужден за помощь в совершении убийства, то точно так же могли быть осуждены и люди вроде Ивана Демьянюка, бывшего охранника в польском лагере смерти Собибор. Томас Вальтер, один из адвокатов, сотрудничавших с Центральным управлением, увидел в этом шанс оспорить тот судьбоносный прецедент 1969-го.

В 2011 году 91-летний Демьянюк был признан виновным в пособничестве убийству по 28 060 пунктам — по количеству погибших в Собиборе за те четыре месяца, которые он там работал. Но пока рассматривали апелляцию (а в Германии обвинение не имеет юридической силы, пока апелляция находится на рассмотрении), Демьянюк умер в баварском доме престарелых. По-прежнему свободным человеком.

В 2013-м, через год после смерти Демьянюка, Центральное управление подготовило «список Освенцима», который включал 30 фамилий еще живых экс-служащих лагерей смерти. Только 5 из 30 дел в конце концов дошли до суда: остальные подозреваемые или умерли, или не могли предстать перед судом по состоянию здоровья.

Роммель пришел в Центральное управление в 2015-м: правительство хотело, чтобы ведомство возглавил кто-нибудь сравнительно молодой. Уже в следующем году он отправил в региональные прокуратуры 30 дел. Тем временем Оскар Гренинг стал первым человеком из «списка Освенцима», которого действительно осудили благодаря прецеденту Мотассадека. Дело Гренинга — отличная иллюстрация всей истории судебного преследования нацистов. Его имя фигурировало еще в списке обвиняемых Комиссии ООН по расследованию военных преступлений в 1948 году. Но когда комиссия была распущена, никто не побеспокоился предоставить Центральному управлению копию 36 тысяч уже подготовленных ею дел. На долгие годы о Гренинге все забыли, пока в 2005-м бывший «бухгалтер Освенцима» не согласился дать интервью журналу «Шпигель». Он рассказал, как сортировал вещи евреев, как конфисковывал их деньги, как слышал их крики из газовых камер. «Я бы назвал себя маленьким винтиком в этой машине, — отметил Гренинг. — Если вы считаете это виной, что ж, я виновен, но не по своей воле. С точки зрения закона я невиновен».

Центральное управление тогда отправило эту статью региональным прокурорам, но никто из них не захотел ввязываться в битву, которая была обречена на провал. Однако после дела Мотассадека вынесение приговора Гренингу стало казаться чиновникам не только вероятным, но и разумным. А самому Центральному управлению оно открывало возможность наконец привлечь к ответственности «винтиков большой машины». На момент осуждения Гренингу было 96, однако прокуроры его родного Ганновера все же отправили «бухгалтера Освенцима» отбывать четырехлетнее тюремное заключение.

В марте я последовала за Мануэлой Зеллер и Михаэлем Отте в Буэнос-Айрес, где они надеялись завершить работу над базой данных по нацистам, бежавшим в Аргентину после войны. Следователи не особо надеялись найти живых подозреваемых — предыдущие два десятка поездок в Южную Америку закончились ничем. Так что эта командировка должна была стать последней миссией управления в Южной Америке. Тем более что немецкая пресса уже начала иронизировать по поводу бесплодности подобных экспедиций. Например, консервативная газета «Вельт» в 2015 году опубликовала статью под заголовком «Немецкие охотники за нацистами на каникулах в Южной Америке?», проиллюстрированную фотографией пляжа Рио-де-Жанейро.

Впрочем, даже если судебные преследования нацистов уже маловероятны, просто узнать и обнародовать их имена — занятие совсем не бесполезное. Роммель прекрасно знает, что времени у следователей мало, однако осознает и то, что если Центральное управление не завершит свой реестр нацистских преступников — его уже никто не завершит. Эта работа тяжела и физически, и морально, но, пожалуй, это теперь единственное, что может хоть немного приблизить справедливость. «Это важно и для выживших, и для их родных, да и для немецкого общества в целом», — говорит Роммель. Сотрудники управления понимают, что они, видимо, последние, кто этим занимается: уборочная бригада на месте одного из самых мрачных преступлений в истории человечества.

Несмотря на свои не слишком большие возможности и скромные достижения, Центральное управление — своего рода образец искупления национальной вины, живой пример для других стран. Центральное управление уже делит здание с исследовательским институтом и федеральным архивом, и когда оно не сможет больше оправдывать свое существование открытием новых уголовных дел, оно, вероятно, перестанет существовать в нынешнем виде и станет частью института. Уголовное правосудие передаст эстафету истории.

И тогда прошлое действительно станет прошлым, а попытки Германии осудить своих преступников подойдут к концу. Надо сказать, что другие страны, оценивая собственные исторические «грехи», приходили к этой точке гораздо быстрее. Как сказал Дэн Плеш, автор новой истории Комиссии ООН по военным преступлениям, «прямо сейчас мы наблюдаем, что по иронии судьбы немецкое правительство и общество гораздо острее чувствуют опасность и гораздо больше готовы работать над ошибками, чем некоторые из стран, которые воевали с ними».

При этом Роммель и его сотрудники прекрасно понимают, что кое-кто в Германии был бы рад, чтобы Центральное управление поскорее закрылось, что некоторые считают их попытки отдать под суд нацистских телефонистов и радиооператоров, охранников, поваров и медиков совершенно неуместными. Сомнения общества в целесообразности этих судебных процессов можно понять, говорит Плеш, «до тех пор пока они не начинают граничить с отрицанием Холокоста, а это происходит очень часто и очень быстро». В 2015 году, когда вызванный наплывом беженцев кризис всколыхнул волну ксенофобии, сотрудники управления то и дело получали письма, в которых люди, сочувствующие нацизму, выражали протест против их деятельности.

А им тем не менее еще многое предстоит сделать. Для Роммеля, который продолжает искать по всему миру новые улики и свидетельства, это вопрос личной вины и ответственности, объясняет один из его коллег. «Но многие мои соотечественники предпочли смотреть в будущее, а не в мрачное прошлое».