Каким был папа Паркоммуны Александр Гнилицкий

Родившийся в Харькове, Александр Гнилицкий переехал в Киев, чтобы учиться. В 1980-х он поступил в Киевский художественный институт, где познакомился с Олегом Голосием, Валерией Трубиной и другими молодыми художниками, вместе с которыми жил и работал в сквоте на улице Парижской коммуны (ныне — улица Михайловская). С ним всегда было легко обсуждать искусство и жизнь, он был добрым и отзывчивым, другом для всех, папой. «Папа Парижской коммуны» — именно так иногда в шутку, иногда всерьез называли Александра друзья.

Для Гнилицкого было важно пребывать в творческом обмене, работать с другими артистами, поэтому он всегда собирал вокруг себя друзей-художников из разных городов. В 1991 году в Москве в «Галерее 1.0» прошла совместная выставка Гнилицкого и концептуалиста Сергея Ануфриева «По плану». А в 1996 году Гнилицкий стал одним из организаторов группы «Институция нестабильных мыслей». Тогда же появился творческий дуэт Гнилицкого и его жены — художницы Леси Заяц. Именно с «Институцией» они представили украинское искусство на 52-й Венецианской биеннале.

Несмотря на то, что Гнилицкий немало экспериментировал с разными видами медиа, известен он больше как живописец. В последнем периоде своего творчества он работал с «обманками», добавляя к своей живописи анимацию или видео.

В его картинах присутствует все: ирония, ностальгия, меланхолия. Последняя чаще всего встречается в работах мюнхенского периода, в которых Гнилицкий оставляет пространство для воспоминаний. Киев он действительно любил: «Меня здесь держат люди… И чувство свежести: у нас молодая, но пи*датая страна, хочется в этом присутствовать. Что в Мюнхене? Там я десять лет хожу от метро домой — ничего не изменилось. Тут через три месяца приезжаешь — магазины другие, дома другие. И потом у меня есть здоровый патриотизм».

1990 год. Гнилицкий — студент Киевского художественного института. В то время в обществе многое менялось, многое оставалось прежним. Одним из главных вопросов, которые поднимались в кругу молодых авторов, был вопрос об искусстве: каким и о чем оно должно быть. Становилось совершенно очевидно, что соцреализм, партийные заказы, прославляющие коммунистический режим, — все это существовать больше не может.

Отчасти картина Александра Гнилицкого «Папа, шлем давит» именно об этом: как художественная школа влияет на художника, желающего преодолеть связь со старым. Шлем — это метафора этой старой довлеющей художественной традиции.

Полотно Гнилицкого напоминает увеличенную акварель, создает впечатление легкости и воздушности. Зритель видит автопортрет художника, однако сам автор картины повернут к нему спиной, он всматривается в спокойный горный пейзаж вдалеке. Невозможно разглядеть ни черты его лица, ни то, во что он одет. Акцентированы только ботинки со шпорами, вошедшие в моду в эпоху барокко и классицизма. Примечательно, что в 1989 году раннее искусство Гнилицкого вместе с творчеством других молодых киевских художников критик Леонид Бажанов назвал «украинским необарокко трансавангардного типа» — в украинском искусстве 1980—1990-х годов к барокко обращаются довольно часто.

Эту борьбу старых изобразительных средств и образов с новыми можно сравнить с библейской историей о Давиде и Голиафе, где молодой Давид побеждает Голиафа, потомка великанов. Это заметно даже в игре слов — «давит» и «Давид», которую часто использовал Александр Гнилицкий.

С другой стороны, работу «Папа, шлем давит» можно читать с точки зрения биографического анализа. Полотно может быть выражением самоиронии по отношению к автору как отцу: в это время художник воспитывал дочь Ксению, которая вскоре тоже станет художницей и также задастся вопросом о том, что же такое искусство и каким оно должно быть.

Обращение к собственному телу и собственной персоне свойственно для Гнилицкого всего периода. Автопортрет — один из его излюбленных жанров. То он иронизирует над собой, сравнивая себя с молодым Моцартом («Романтический портрет (Моцарт)», 1990), то рисует собственное отражение в туалете Парижской коммуны («Автопортрет в туалете (Паркоммуна)», 1992—1993), то изображает себя Аладдином, летящим на ковре-самолете («Бизнес-класс», 2004). Чаще всего это кадры, пойманные в отражающейся поверхности — зеркале, воде, церковном куполе, ручке вагона, люстре. Как отмечает Леся Заяц, Гнилицкому всегда нравились искажения. И то, как он изображал себя, говорит нам, каким он себя видел — фрагментарным, порой даже комиксоподобным.

Сам Гнилицкий был уверен, что физическое тело художника после его смерти переходит в картины. Возможно, автопортрет в этом случае — не только психоаналитическое средство, но и способ вернуться в искусство после смерти.

Сегодня работа «Папа, шлем давит» Александра Гнилицкого находится в постоянной экспозиции Национального художественного музея Украины.