Фотограф Тим Франко: «В Китае каждый божий день происходит какая-то дичь»

В Китае продолжается ускоренная интеграция сельских жителей в большие города: бесконечные этажи новостроек, эстакады под облаками, а рядом — грядки с редиской и стада коз. Китайская урбанизация — это также разрушение исторических кварталов, проблемы с экологией и колоссальный разрыв между бедными и богатыми, которые живут в одном мегаполисе.

Этим проблемам посвящен проект Тима Франко Metamorpolis. На его снимках Чунцин — самый густонаселенный город мира, в котором живет больше 30 миллионов человек.

Одиннадцать лет, проведенных в Китае, и взгляд художника позволили Франко открыть для зрителя сюрреалистическую сторону китайской городской жизни. Анна Чугунова встретилась с фотографом после его лекции в московском институте «Стрелка».

В проекте Metamorpolis мы видим впечатляющую урбанизацию Китая с его высоченными домами. Но тут же вы показываете другую сторону жизни города — сельских жителей, которым пришлось очень резко стать горожанами. Как они и их традиционное мышление влияют на облик города?

Китай за 30 лет проделал путь модернизации, который в Европе занял 150 лет. Я сам видел, что Китай за год развивался так, как Европа за 5-10 лет. На прошлых выходных я прочитал статью про китайские компании, которые занимаются онлайн-торговлей, и там говорилось, что в Китае больше нет того исторического развития, к которому мы привыкли, и что он перепрыгивает через целые этапы истории. Большая часть сельского населения Китая вышла в интернет сразу через смартфон, и так мир открылся им.

То же самое произошло и с переселением в большой город — они жили в сельской местности, и вдруг в течение каких-то 10-15 лет им по разным причинам пришлось стать горожанами. Люди без образования, вчера еще выращивавшие овощи, оказываются в современном городе. Так все и происходит в Китае — огромные перемены буквально бьют тебя в лицо, и ничего не остается, кроме как их принять.

Самая большая проблема в Чунцине в последнее время — это сельское население, которое внезапно мигрировало в город большими волнами. Многие из этих людей были уже старше сорока лет. Они попросту не знали, как жить в городе, как это — ходить на работу с восьми до пяти, и они не могли найти себе занятие, потому что единственное, что они умели делать, — это заниматься сельским хозяйством. Они находили в городе небольшие клочки земли, выращивали там овощи, которые ели сами или продавали на местных маленьких рынках.

А вот их дети были уже полностью адаптированными для жизни в мегаполисе, и они бы не смогли вернуться к тому образу жизни, к которому привыкли их родители. Поэтому там существует проблема отцов и детей — из-за разницы в образе жизни.

Они попросту не знали, как жить в городе, как это — ходить на работу с восьми до пяти.

В вашем проекте почти на всех фото видна густая дымка, порой за ней не видно противоположного берега реки. Это знаменитый китайский смог. У вас был план показать катастрофическую ситуацию с окружающей средой в Китае?

У меня двоякое отношение к этой проблеме. Например, вспомните Лондон в конце XIX — начале XX века: люди там тоже жили в смоге. «Туман», в котором не видно конца улицы, — неотъемлемая часть образа Лондона той эпохи. И сейчас Китай говорит: «Ребята, вы уже стали развитыми странами, но нам еще нужно через это пройти, чтобы достигнуть определенного уровня развития».

В то же время в Китае много денег инвестируют в солнечную и ветряную энергию — гораздо больше, чем в любой другой стране мира.

Так что я не думаю, что надо строго их за это судить. Я периодически бываю в Шанхае, и там ситуация значительно улучшилась и правительство действительно старается заботиться об окружающей среде. Но я считаю, что проблема остается в головах: люди все еще не слишком заботятся о себе и других. Маленькие фабрики, пока их не поймают, сливают свое дерьмо в реки, чтобы сэкономить.

В Китае есть еще одно интересное явление, связанное с ростом городов, — так называемые города-призраки. Вам доводилось там бывать?

До этого проекта я для одной галереи два года готовил книгу про современную урбанистическую культуру и в том числе ездил в Ордос, большой город во Внутренней Монголии, — пожалуй, самый известный город-призрак в Китае.

Мне очень не нравится тенденция, прокатившаяся по зарубежным СМИ 10 лет назад, когда все трубили про эти города-призраки. На самом деле люди стали туда переезжать, и города постепенно заполняются жителями. Сейчас из сельской местности в города должно переехать полмиллиарда человек, и, возможно, поэтому эти города были построены такими большими — с запасом. Да, не исключено, что даже в течение ближайших 10-12 лет эти здания так и не заполнятся, но до сих пор очень много людей живут в ужасных условиях и хотят переехать в лучшее жилье.

Многие стройки осуществляются по государственному заказу для улучшения показателей экономического роста, и нередко люди приобретают недвижимость только ради инвестиций, на самом деле не заселяясь в новые квартиры. Но тут проблема не в том, что в домах никто не живет, а в том, что не все могут себе позволить их купить или арендовать из-за высокой цены. Иногда я думаю, что если бы приобрел когда-то маленькую квартирку в Шанхае, в которой жил, а перед отъездом продал ее, то стал бы миллионером.

Перемены не всегда ведут к лучшему. Вы наверняка заметили, что пик свободы самовыражения в Китае прошел 10-20 лет назад, когда были созданы самые яркие произведения китайского современного искусства.

Я очень хорошо понимаю, о чем вы говорите. Я приехал в Китай в 2005-м, и для меня лучшими были 2007—2010 годы, потому что тогда шла подготовка к Олимпиаде в Пекине и Всемирной выставке в Шанхае и было нереальное ощущение движения: можно было почувствовать, как живет и развивается искусство и музыка. Один из моих первых проектов был связан с музыкальным андеграундом, и я чувствовал себя частью того, как оживает страна.

Чтобы искусство развивалось, нужна андеграундная независимая культура, а после Олимпиады стало больше запретов. Произошла история с Ай Вэйвэем — закрытие его студии в Шанхае, а теперь и снос второй в Пекине (здание пекинской студии художника было снесено в начале августа 2018 года без предупреждения. — Прим. авт.). Возникло ощущение, что что-то пошло не так. Когда к власти пришел Си, все, что мне так нравилось в Китае, стало исчезать. И это очень печально, потому что такая политика убивает огромный потенциал.

Когда к власти пришел Си, все, что мне так нравилось в Китае, стало исчезать.

С другой стороны, у молодого поколения больше возможностей путешествовать, они могут пользоваться интернетом через VPN, и я надеюсь, что это поколение любознательных людей с открытым мышлением привнесет что-то новое.

Что касается музыкальной сцены, тогда, в 2007—2009 годах, возникали все эти сумасшедшие группы вроде Carsick Cars, приглашали много зарубежных групп. Как раз в то время Бьорк приехала в Китай и после заключительной песни по-английски сказала: «Free Tibet». Мне одному из немногих удалось это записать, и на следующий день я попросил друга во Франции выложить это видео на YouTube. Оно набрало огромное количество просмотров, его использовали во всех новостях. Но именно из-за этой фразы зарубежных музыкантов потом перестали приглашать, отменили гастроли и Бьорк, и других исполнителей.

Вообще, я не думаю, что китайское правительство заинтересовано в развитии искусства, им важнее экономический рост и стабильность.

А как же искусство как инструмент пропаганды?

Да, но у них не очень-то получается. Например, в последние несколько лет были попытки снимать пропагандистские фильмы, на них уходил огромный правительственный бюджет, в них были заняты известные актеры, но в итоге они оказывались провальными. Недавно в кинотеатрах вышла новая масштабная картина («Асура», самый дорогой китайский фильм. — Прим. авт.), но через три дня ее сняли с показа, потому что никто не пришел ее смотреть.

Это печально еще и потому, что талантливым художникам и режиссерам в Китае сейчас очень сложно. Мягкая сила и пропаганда могли бы работать лучше, если бы правительство понимало, что нужно людям.

С другой стороны, существуют такие фильмы, как «Волк Воин 2» (Wolf Warrior 2), который с успехом вышел в Китае два года назад. Он снят в олдскульном голливудском духе с китайской спецификой. Действие происходит в некой африканской стране: там случается революция, американцы — плохие парни, а китайцы приходят на помощь местному населению. Вроде бы обычный пропагандистский боевик, и первая мысль, которая приходит в голову, — не перегнули ли китайцы палку. Но потом вспоминаешь, что американцы снимают такие фильмы уже несколько десятков лет, и думаешь, почему бы и нет. Впрочем, я не считаю, что этот фильм был спонсирован государством, — просто режиссер нащупал удачную тему.

Как ваш проект был воспринят в Китае? Люди на снимках не выглядят несчастными, но при взгляде на них возникает чувство тревоги и даже тоски.

Моими фотографиями очень просто угодить западному зрителю: на Западе нет ничего подобного, все происходящее на снимках — полная фантасмагория. При этом я был уверен, что в Китае мои работы никогда не найдут признания. Когда я готовил этот проект и впервые демонстрировал его китайцам, они недоумевали, почему я решил запечатлеть именно такую сторону жизни, почему бы мне не показать новые здания и торговые центры. Я отвечал, что именно так я сам вижу и воспринимаю Китай. Многие находили это обидным.

Поэтому я очень удивился, когда Музей искусства Чунцина пригласил меня участвовать в выставке про историю города — она уже идет, я на днях туда поеду. Выставка организована на деньги правительства, и я очень рад, что наконец они захотели показать историю города как есть, и очень тронут, что для этого выбрали именно меня. Можно сказать, китайский менталитет меняется в лучшую сторону, и я очень этому рад.

Расскажите о вашем проекте «Товарищи» о китайском гей-сообществе.

Он так и не был завершен. Мне в этом проекте помогал один человек, который связывал меня с героями, но потом он был вынужден уехать из Китая. Я бы очень хотел доделать эту работу, хотя сейчас могу сказать, что проект не удался.

В целом, судя по моим знакомым однополым парам и отношению к ним, людям там особенно нет дела до того, кто есть кто. Но в Китае власти в принципе не любят, когда много людей собираются вместе. Я помню, как в Пекине несколько раз останавливали гей-конкурсы, закрывали гей-клубы в Шанхае. Для правительства ЛГБТ-сообщество — группа людей, которые мыслят иначе и собираются вместе. По той же причине власти не любят различные религиозные общины и храмы.

В Китае власти в принципе не любят, когда много людей собираются вместе.

Известно, что коллективное сознание в Китае очень сильно. Как вы считаете, нужна ли китайцам возможность выражать свою индивидуальность или это волнует только людей искусства?

Мне всегда очень досаждало то, что люди в Китае позиционируют себя как неотъемлемую часть чего-то большего. Очень часто у меня возникали ссоры, если я говорил что-то нелицеприятное про правительство или страну: люди обижались, потому что принимали все на свой счет. Это отождествление, видимо, появляется у них с начальной школы.

Что касается людей искусства, один из моих первых китайских друзей — молодой успешный кинорежиссер, чьи фильмы показывали на больших экранах во всех крупных городах. Когда я попросил его проверить китайский вариант перевода книги, он написал, что не может этого сделать, так как в книге упоминаются имена нескольких политиков, попавших тогда в немилость, и он не хочет нарваться на неприятности и потерять правительственные заказы. Меня это просто шокировало.

Планируете ли вы еще работать в Китае?

Конечно, если у меня появится достаточно мощная идея, то я бы хотел ее реализовать, но это требует времени. К тому же, если ты иностранец и у твоего проекта чувствительная для страны тема, можно напороться на неприятности. Когда я занимался фотожурналистикой в Китае, меня даже несколько раз арестовывали — просто за то, что я был с камерой в определенных местах, например в Тибете или в Синцзяне. У них не было права на мой арест, но они все равно это делали. Я уговаривал отпустить меня, говорил, что я турист, но все было напрасно.

Сейчас я работаю в Южной Корее, делаю портреты бывших граждан Северной Кореи. И там все так просто! Пресс-центр в Сеуле бесплатно предоставил мне большую комнату в центре под студию, и уже через неделю жизни в Корее я получил журналистское удостоверение — а в Китае мне его так и не дали.

Что вам нравится в Китае?

У меня, как и у многих, кто долго прожил в Китае, уже стерлась грань между любовью и ненавистью: есть много того, что я по-настоящему люблю, но есть в Китае и то, что я просто ненавижу. В общей сложности я прожил в Китае 11 лет и потом решил уехать оттуда, потому что больше не мог этого выносить.

Меня всегда поражало, какое в Китае активное общество: китайцы всегда двигаются дальше. Они всегда стремятся решить проблему наилучшим образом, никогда не сдаются, не ищут спасения в зоне комфорта. Я сравниваю это с отношением к проблемам во Франции, где я вырос — и где люди все время жалуются и никогда не довольны тем, что имеют, хотя во Франции живется не так уж плохо. А в городе Чунцин — очень депрессивном, в котором я не мог находиться дольше двух недель, — люди стараются наслаждаться жизнью, находят маленькие радости и двигаются вперед.

В Китае иначе подходят к работе, там нет четкого барьера между профессиями. Например, в Западной Европе, когда ты молод и выбираешь себе какую-то профессию, тебе довольно сложно в ней продвинуться: все требуют опыт, и на продвижение уходят годы. А в Китае ситуация похожа на США: всем все равно, откуда ты и какой у тебя опыт, — если у тебя есть идеи и ты справишься с работой, тебе дают возможность ее сделать. И это здорово. Сейчас в Китае столько инновационных компаний, и многие выдающиеся идеи рождаются в Китае. В других странах — во Франции или в Южной Корее — у молодых тоже рождается много новых идей, но они натыкаются на стены иерархии.

В Китае всем все равно, откуда ты и какой у тебя опыт.

Мне нравится, что в Китае каждый божий день происходит что-то сумасшедшее, какая-то дичь: кто-то надевает на себя что-то безумное или люди кричат и дерутся прямо на улице, выходят из машин, устраивают разборки. Ни один день не проходит без того, чтобы ты не увидел нечто интересное, о чем можно рассказать друзьям.

Это ваш первый визит в Россию. Появилось ли у вас желание сделать проект здесь?

Я открыт новым идеям и думаю, что в Москве все просто суперфотогеничное. Москва похожа на микс Парижа и Варшавы, плюс чисто русские штуки, как, например, собор Василия Блаженного.

Существует много потрясающих проектов про Россию, их создают очень хорошие и интересные художники. Так, есть просто фантастический проект «Пастораль» фотографа Александра Гронского, в котором показаны окраины города и то, как люди нестандартно используют эти пространства. Многие мои друзья делали проекты про Сибирь, и все, что они там наснимали, было очень выразительным.

Мне вообще нравится все брутальное, и в постсоветских странах как раз это осталось, поэтому я был бы рад сделать что-нибудь у вас. Но сначала я хочу найти то, чего еще никто не показывал и не исследовал. И на самом деле с тех пор, как я закончил Metamorpolis, я не нашел ничего сходного с ним по силе.