Вога ради: Как Эрвин Блюменфельд сделал фешн

Блюменфельд прожил яркую жизнь: немецкий еврей, он дезертировал с фронта Первой мировой войны (за что был проклят матерью) и бежал в Амстердам, где открыл магазин дамских сумок. В начале Второй мировой бежал уже из Франции — не миновав лагеря для интернированных. Он тесно общался с дадаистами, рисовал, делал коллажи, был литератором, фотографом и экспериментатором. Он совершил одно из самых оригинальных самоубийств: вычитав про рак простаты и предположив его у себя, он, не желая мучиться в постели, загнал себя до смерти, бегая вверх-вниз по Испанской лестнице в Риме.

«В жизни я любил две вещи: свою работу и женщин, всех женщин без исключения, — признавался Эрвин Блюменфельд. — Фетишами всей моей жизни были женские глаза, волосы, грудь и губы». Эта страсть переросла во множество интрижек (даже в преклонном возрасте он встречался с женщиной на 40 лет младше себя), но что важнее — привела его в глянцевые журналы, а те сделали фотографа богатым и знаменитым.

Блюменфельд старался быть непохожим на других, делать открытия, создавать невиданное. О нем говорили, что если в инструкции к пленке утверждалось, что ее нужно проявлять в прохладной воде, Эрвин проявлял в горячей; если писали, что раствор необходимо кипятить, он его замораживал. Для него не существовало никаких ограничений в работе с материалом: Эрвин резал фотографии, мял, тер их наждачной бумагой, размачивал, сжигал утюгом, писал на них свои рассказы — и это не говоря о манипуляциях с проявкой и печатью, светом и цветом. «Не имеет значения, что вы делаете с материалом, когда вы создаете искусство, которое становится средством для успешной передачи эмоций от того, кто его творит, к тому, кто его потребляет», — утверждал Блюменфельд.

Модная индустрия стала для него лабораторией, где он проводил опыты над телами моделей. Живя в Париже, Эрвин любил разглядывать Эйфелеву башню: она напоминала ему женщину с широко расставленными ногами. Он решил, надо что-то сделать с этой конструкцией. Фотограф уговорил модель подняться на башню и с риском для жизни балансировать на высоте, размахивая подолом рекламируемого платья. Снимок «Лиза Фонсагривс на Эйфелевой башне» шокировал публику, принес Vogue неслыханную прибыль и вошел в историю как образец «инновационного решения рекламного образа». Лиза потом вспоминала, что боялась высоты и во время съемки пережила невероятный страх — но Блюменфельд обаял ее, заморочил, заговорил ласковыми словами и отправил летать. Позже фотограф Жан Морель, воодушевленный успехом этой фотосессии, попросит Лизу прыгнуть с парашютом.

Эйфелева башня напоминала ему женщину с широко расставленными ногами.

О харизме фотографа говорили многие. Например, «открытая» им Кармен Делль’Орефиче, которая будет дефилировать по подиуму почти до 90 лет, скажет: «Он был таким тонким художником! Я как-то пришла к нему в студию и очень стеснялась, робела. Он заставил меня почувствовать себя почетным, уважаемым гостем, который делал для него что-то чудесное. Он просто заставил меня почувствовать, что со мной все в порядке, что я умна, что я прекрасна».

От Второй мировой Блюменфельд с семьей бежал в США. Его встретили с восторгом — накопленный в Европе опыт, отточенная техника и безграничная фантазия сделали фотографа лучшим в своем деле. Его обложки покоряли: огромный глаз и изогнутая бровь Джин Пэтчетт, три профиля, сочетание профиля-тени и фронтального изображения лица. Эрвин был будто укушен пин-апом, но яд подействовал своеобразно: все пошлое было отброшено, появилась возрожденческая красота и нежность, чистота и интеллектуальная насыщенность образов. Блюменфельд стал самым высокооплачиваемым фотографом Америки.

Глянцевые журналы этого времени сильно отличались от того, что мы видим теперь. Там можно было почитать статьи известных философов, произведения ведущих литераторов, странные отчеты — например, о «гештальтистских экспериментах с восприятием цвета». Все это иллюстрировали звезды изобразительного искусства. Но в середине 50-х политика модных изданий поменялась. Теперь требовались простые снимки с более откровенным — часто на грани порно — содержанием, конкретным рекламным посылом и жестким эпатажем, по сравнению с которым «Лиза над Парижем» выглядела выходкой школьника.

Эрвин был будто укушен пин-апом.

Снимки Блюменфельда начали сильно редактировать, а потом его просто перестали понимать. После нескольких серьезных конфликтов с издателями он ушел из бизнеса и занялся творческой фотографией — а заодно засел за мемуары, в которых довольно саркастически высказывался о мире моды и его обитателях.

О себе он написал, что никогда не являлся фешн-фотографом. «Я был любителем — я любитель, — и я намерен остаться любителем. Для меня фотограф-любитель — это тот, кто любит снимать, свободная душа; он может фотографировать то, что ему нравится, и для тех, кому нравится то, что он фотографирует. По этому определению я любитель, так что это определение, которое я принимаю».

Фото: The Estate of Erwin Blumenfeld,
Edwynn Houk Gallery,
Osborne Samuel