Русские сектанты в Уругвае: История одной колонии

— А где ты обычно проводила школьные каникулы? Меня из Буэнос-Айреса на пару месяцев отправляли на родину мамы — в Сан-Хавьер, русскую колонию на границе Уругвая и Аргентины, — рассказывает Серхио Педернера-Чернаев. Ему 55, он географ, работает в историческом архиве Буэнос-Айреса. А еще он внук эмигрантов из Российской империи, которые в начале XX века присоединились к христианской секте «Новый Израиль», пересекли Атлантику и в 1913 году основали на другом краю света русское поселение, существующее до сих пор.

— Моя бабушка Ирина Дергачева была родом из станицы Марьинской (нынешний Ставропольский край. — Прим. ред.). Лет в 14 ее насильно выдали замуж за человека, который годился ей в отцы. Семейная жизнь не складывалась и с рождением дочки, моей тети Майи, стала настолько невыносимой, что бабушка мечтала лишь об одном — о побеге: все равно куда, хуже уже не будет. Так что когда в станице появились проповедники секты «Новый Израиль», которые собирались в ближайшее время покинуть Российскую империю, Ирина Дергачева восприняла это как подарок судьбы и тут же к ним присоединилась.

Лидером «Нового Израиля» был мещанин из Воронежской губернии Василий Лубков. «Мессия» утверждал, что он живое воплощение бога, называл себя «вождем новоизраильского народа» и «царем XXI века». Лубков якобы мог излечивать больных и наводить порчу на врагов. Он призывал к полному разрыву с православием: отвергал церковные таинства и крестное знамение, не поклонялся иконам. Члены секты должны были беспрекословно подчиняться Лубкову. Его приближенных называли апостолами. Естественно, свободно исповедовать свою религию на родине сектанты не могли, поэтому их лидер отправился за океан искать новые земли для последователей. Со США и Канадой не сложилось, зато власти Уругвая, который в то время нуждался в рабочих руках и с удовольствием принимал любых иммигрантов, отнеслись к лубковцам благосклонно.

В мае 1913 года русские прибыли в столицу Уругвая Монтевидео. Вместе с бабушкой путешествовали маленькая Майя и прабабка, которая тоже решила порвать со старой жизнью и искать счастья за океаном.

По уругвайскому закону, приехавшие в страну должны были пройти карантин, который для лубковцев затянулся почти на три месяца. В это время Ирина Дергачева успела поработать на мясокомбинате и выйти замуж за украинца, от которого в семейных хрониках сохранилась лишь фамилия — Самусенко. Через несколько месяцев после свадьбы бабушка овдовела.

На арендованную землю на берегу реки Уругвай в 300 километрах от Монтевидео переселенцы прибыли на двух пароходах в разгар зимы — 27 июля 1913 года. Их было 300 семей. Колонию назвали Сан-Хавьер — по легендам, то ли в честь недавно умершего сына хозяина арендованной земли, то ли по имени убитого пьяным русским проповедника-иезуита. Первые месяцы были чудовищно тяжелыми: колонисты ели лепешки из кукурузы, спали чуть ли не в окопах, под ледяным дождем строили первые избы. Оставалось совсем немного до приезда в Сан-Хавьер моего дедушки — Василия Чернаева.

Ему было чуть за 20. В России дедушка успел отслужить три года в царской армии и устроиться в торговый флот. Чернаев мечтал путешествовать — он немного пожил в Лондоне, откуда отправился в Канаду, Бразилию и затем в Аргентину. В Буэнос-Айресе дедушка работал на строительстве первой линии метро, а потом в железнодорожной мастерской. Услышав, что в соседнем Уругвае появилась русская колония, он решил ехать: потянуло к земле и очень хотелось говорить на родном языке.

Дедушка был атеистом, на дух не переносил священников и любых религиозных лидеров, считая их бездельниками, — но это не помешало ему поселиться в колонии сектантов, влюбиться в мою очень набожную бабушку и стать счастливым отцом семерых детей.

В Сан-Хавьере заключали только гражданские браки, церкви не было. По воскресеньям и в праздничные дни лубковцы приходили в так называемое «Собрание», где слушали «царя» и его «апостолов». Все женщины ходили в платочках, много постились. Члены «Нового Израиля» не могли произносить имя дьявола — считалось, что так его можно вызвать. Когда младшая сестра мамы, Роза, подкралась к бабушке и прошептала ей в ухо: «Дьявол», у старушки случилась самая настоящая истерика.

К большевистской революции 1917 года обитатели колонии отнеслись по-разному. Бабушка ее категорически не приняла, дед радостно приветствовал.

Жили очень просто — тем, что давала земля. Колонисты Сан-Хавьера были первыми в Уругвае, кто начал производить подсолнечное масло. Поначалу местные над ними смеялись, говоря, что сумасшедшие русские зачем-то посадили целое поле цветов.

В 1926 году Василий Лубков вместе с ближайшими последователями уехал в СССР. Ходили слухи, что в отношении него в Уругвае завели уголовное дело за домогательства. «Царь» оставил в колонии своего заместителя, но лубковцы не увидели в нем нового лидера.

Моя мама Шура родилась в 1928 году. Когда она окончила школу и уехала в Буэнос-Айрес учиться на медсестру, Сан-Хавьер уже мало напоминал поселение ультрарелигиозных сектантов. В аргентинской столице мама стала прихожанкой Русской православной церкви в районе Сан-Тельмо.

Холодная война наложилась на бесконечные латиноамериканские государственные перевороты. Когда к власти приходили военные, они начинали охоту за коммунистами — и жители Сан-Хавьера, хотя никогда не ездили в СССР, казались людям в погонах коммунистами, а то и агентами КГБ. Опасаясь неприятностей, в колонии перестали говорить на русском, предпочитая безопасный испанский. То же происходило в Аргентине — поэтому из страха мама никогда не учила нас с сестрой родному языку.

Последняя и самая кровавая военная диктатура установилась в Уругвае в июне 1973 года. Охотники за коммунистами жгли в Сан-Хавьере книги и журналы на русском, закрыли культурный центр «Максим Горький». За год до потери власти, в 1984-м, военные арестовали и до смерти пытали 40-летнего местного врача Владимира Рослика. Его главная вина была в том, что он учился на медицинском факультете РУДН в Москве. Я знал Рослика — помню его молодым сельским доктором с доброй улыбкой, который вылечил меня в детстве, когда я наелся немытых слив и сильно отравился.

В 2012 году мы с женой ездили в Россию. Там я очень много понял про бабушку с дедушкой, про маму, про себя. Эта часть семейной истории всегда казалась мне намного интереснее, чем отцовская, хотя его фамилия — Педернера — одна из старейших в Аргентине, его предки воевали за независимость от Испании в начале XIX века. Но папа на меня не обижался: ему тоже нравилось ездить в Сан-Хавьер.