Греби, Доба, греби!

Bird in Flight публикует перевод статьи в сокращении. Оригинал — на сайте The New York Times.

В последний раз он видел землю 110 дней назад, в мае, отплывая из Нью-Джерси. Он мог бы закончить путешествие несколькими днями раньше на британском побережье, но ведь он обещал себе пройти от континента до континента. Так что он еще на неделю остался в своей лодочке шириной в метр, в похожей на гроб каюте, где за последние четыре месяца ему ни разу не удалось поспать дольше чем три часа подряд.

Каякинг — это, пожалуй, самый безумный способ пересечь океан. Работают только мышцы рук, остальное тело бездействует. «Настоящая каторга», — говорит Доба, но к этой каторге его никто не принуждает. То, что любой нормальный человек счел бы физическим страданием, он оценивает как личный выбор, и это помогает ему чувствовать жизнь необычайно остро. Сильнее всего он сожалеет о моментах слабости — как, например, той ночью в апреле 1989-го, когда он развел огонь, чтобы заварить чай и высушить одежду во время сплава по Висле. Или неделю спустя, когда он поддался искушению и съел томатный суп, рис и порцию блинчиков в кафе, вместо того чтобы сидеть в палатке, есть холодный консервированный гуляш и приучать тело к арктическим температурам. Доба твердо решил больше не давать себе таких поблажек.

Мы встречаемся в Польше в январе. Александр почти не говорит по-английски, и мы общаемся через переводчика. Он признается, что идея пересечь Атлантику на каяке изначально принадлежала не ему: в 2003 году, когда его уже считали самым опытным каякером в стране, к нему обратился за советом польский профессор, собиравшийся переплыть Балтику. Кончилось тем, что профессор уговорил Добу вместе пересечь Южную Атлантику от Ганы до Бразилии. Они отправились на двух одиночных каяках, которые на ночь связывали вместе. Но путешествие не задалось с самого начала, и уже через 42 часа после старта они вернулись на берег.

Александр улетел обратно в Польшу, зарекшись путешествовать в компании, и стал придумывать конструкцию новой лодки — такой, которая выдержала бы переход через Атлантику. Он знал: для этого она должна быть непотопляемой, устойчивой, иметь ячейки для хранения продуктов и каюту для сна. С готовым эскизом он отправился к Анджею Армински, который занимался строительством яхт. Весной 2010-го «Оло» (он назвал каяк в честь собственного прозвища, Олек) был готов, и Доба объявил о своих планах жене.

К тому моменту пересечь Атлантику удалось только одному каякеру, и его маршрут лежал от острова к острову — от Ньюфаундленда к Ирландии. Доба поставил более сложную задачу: полагаясь только на силу своих мышц, безо всякой поддержки со стороны пройти от континента до континента, из Сенегала в Бразилию. На этот раз путешествие получилось более удачным, хотя назвать его приятным язык не повернется. Стояла отвратительная погода, жаркая и сырая. Спать днем оказалось невозможно, но и плыть тоже — Доба едва не получил солнечный удар. Графика у него не было. «Я же не немец, чтобы ровно в 9:00 начинать грести. Я поляк, гребу, когда мне вздумается». Вся его кожа покрылась волдырями, глаза воспалились от конъюнктивита, ногти на руках и ногах отслаивались. От одежды пришлось отказаться: пропитанная солью ткань не собиралась высыхать, чудовищно воняла и раздражала кожу.

«Я же не немец, чтобы ровно в 9:00 начинать грести. Я поляк, гребу, когда мне вздумается».

Но физические страдания — это еще полбеды. Гораздо хуже, что каякинг в океане — занятие невыносимо монотонное. Доба описывает беспросветную скуку как форму деменции: «Сотни, тысячи, миллионы повторяющихся действий. Мозг полностью устраняется от процесса». Иногда Александр во всю глотку кричал на самого себя, чтобы слышать хоть что-нибудь (у Добы довольно плохой слух, но слуховой аппарат он в море не взял: во-первых, аппарат дорогой; во-вторых, не водонепроницаемый; к тому же разговаривать все равно не с кем). Он планировал поддерживать тонус ножных мышц плаваньем, но идея оказалась не лучшей: в воде его тело привлекало акул. Его атаковали стаи летучих рыб: не опасно, но приятного мало.

Когда он не мог заснуть в невыносимой духоте своей каюты, Доба думал о жене, детях и внучке. Вспоминал умерших родителей. Он разговаривал с черепахами, которые плавали вокруг лодки, и птицами, которые садились на «Оло» отдохнуть. По спутниковому телефону он переписывался с Армински, который помогал с навигацией и присылал погодные сводки. Дважды он звонил жене, но после того как она получила счет на $500, желание разговаривать резко пошло на убыль.

На завтрак у него был выбор из трех видов сублимированной овсянки, на обед — из четырех видов супа и дюжины других сублимированных блюд. (Первым делом он съел все, в которых было мясо.) Еще он взял запас сухофруктов и сливового варенья, которое варила жена, — но и то и другое кончилось еще на полпути. Он похудел на двадцать килограммов. В остальном все прошло просто идеально. Через 99 дней после старта Доба прибыл в Бразилию, где его встретили единственный журналист и сотрудник польского посольства. Путешествие никого не заинтересовало, но Доба плыл не за славой. На фотографиях, сделанных после его странствий, он выглядит одичалым, но абсолютно счастливым и свободным.

…Доба родился в 1946 году, вскоре после окончания Второй мировой войны. Польша лежала в руинах. Люди голодали. Но он рассказывает о детстве с нежностью: возле его дома был пруд с аистами, за ним лес. Отец, мастер на все руки, сам собрал сыну велосипед, и уже в 15 Доба самостоятельно отправился на нем в путешествие по Польше.

Окончив машиностроительный факультет Познаньского технического университета, Доба в очередном походе познакомился с Габриэлой, своей будущей женой. Каякингом он увлекся в 1980-м, когда они с Габриэлой переехали в Полице: там он устроился на крупное химическое предприятие, а она занялась социальной работой. При заводе действовал клуб каякинга, который раз в год устраивал двухнедельные сплавы. Александр съездил раз, съездил другой — а потом стал каждые выходные загружать каяк в электричку и мчаться к реке. Иногда он брал с собой сыновей, Бартека (он родился в 1979-м) и Чесека (1982 года), но оба вскоре взбунтовались. «Он постоянно таскал нас в эти бесконечные походы к черту на кулички, и мы их ненавидели, — вспоминает Бартек. — Дождь, пауки, узкие речки, где надо было постоянно продираться через кусты».

Александр начал ставить себе цели: побить рекорд максимального количества дней в году, проведенных поляком на сплавах (108), пройти самый длинный маршрут по Польше (1 189 километров). Он даже вышел на каяке в Балтийское море, зная, что это запрещено законом. «Я просто плыл по реке, — невозмутимо объяснял он вскоре задержавшим его пограничникам. — Понятия не имею, как я здесь оказался». Солдаты сказали: он умудрился нарушить столько законов, что они даже не знают, как с ним быть. «Ну, тогда я поехал», — все так же спокойно ответил он…

Падение железного занавеса открыло новые возможности. Путешествия стали еще экстремальнее. Доба провел 100 дней в Балтийском море; плавал к полярному кругу вдоль побережья Норвегии. Однажды во время шторма он оказался за бортом, потерял сознание и очнулся на берегу от крика — своего собственного. Но он ни о чем не жалеет. Меньше всего ему хотелось бы умереть в своей постели.

Однажды во время шторма он оказался за бортом, потерял сознание и очнулся на берегу от крика — своего собственного.

…Доба выглядит так, будто разные части его тела принадлежат людям разных возрастов. Состояние кожи — на 71. Грудная клетка — на 50. Руки и предплечья — как у 30-летнего ковбоя. А волосы и борода будто взяты с изображения Бога на фреске Микеланджело «Сотворение Адама». Его жене 64, и после 42 лет брака она по-прежнему обожает мужа. Она принимает его целиком и полностью, хотя так было не всегда: на заре его увлечения каякингом ей не слишком нравилось, что даже на Рождество она едет к маме, а он со своим каяком — в неизвестном направлении.

С годами она привыкла, но к новости о трансатлантической экспедиции оказалась не готова. Да, он и раньше надолго уезжал на сплавы, но ночевал всегда на берегу. Габриэла приводила все возможные аргументы. Взывала к логике. Угрожала разводом. «Если посреди Атлантики наступит кризисная ситуация, то ближайшей землей окажется океанское дно, — говорила она. — Что ты тогда будешь делать?» «Никаких кризисных ситуаций не будет», — упрямо твердил он, и было ясно: его не остановить.

Ее совершенно не устраивала роль Пенелопы при Одиссее. Она не хотела сходить с ума, ожидая его возвращения. Она с головой погрузилась в работу: отправилась в Данию перенимать опыт стран Евросоюза в помощи безработным, алкоголикам и молодым матерям-одиночкам. Ее отдел разросся с 5 человек до 100. В каком-то смысле теперь и у нее была своя Атлантика.

…Доба начал планировать второе трансатлантическое путешествие через несколько дней после того, как вернулся из первого (всего их должно было быть три: Южно-, Средне- и Североатлантическое). Он собирался стартовать из Португалии в октябре 2013 года, но в середине сентября у него все еще не было необходимого снаряжения. «Ни один польский пенсионер не может себе позволить такое увлечение», — объясняет он. Его 700-долларовой пенсии уж точно не хватало, но деньги собрало сообщество каякеров, и 3 октября он отправился в путь.

«Ни один польский пенсионер не может себе позволить такое увлечение».

Вес пустой лодки — 300 килограммов. Однако к началу путешествия она весит уже 700: в нее, помимо прочего, загружены два весла, пять брызгозащитных юбок для каяка, две пары специальных перчаток, три пары солнцезащитных очков и две — очков для чтения, 10 коробков водонепроницаемых спичек, два больших мясницких ножа, один электрический и два ручных опреснителя, три дымовые шашки, девять красных сигнальных ракет, газовая горелка и баллоны к ней, два фонарика, две фары, iPad, камера GoPro, 320 батареек для спутниковых сигнальных устройств, витамины, набор для шитья, 175 шоколадных батончиков, три зубные щетки, семь бутылочек солнцезащитного крема, три литра домашнего вина, пемза для мозолей на руках, две пары сандалий и набор для рыбалки. В «каюту», где он спит, Доба протискивается через отверстие шириной с ноутбук.

Во второй экспедиции все поначалу шло гладко. Доба выпивал пять чашек растворимого кофе в день, ел сублимированные продукты и летучих рыб, которые иногда сами падали к нему на борт. С помощью спутникового телефона он писал семье и Армински, который по-прежнему присылал ему погодные сводки. 19 декабря телефон перестал работать. Доба прождал три дня, но сигнала все не было. Тогда, чтобы намекнуть жене или Армински на проблемы с телефоном, он нажал тревожную кнопку на спутниковом коммуникаторе SPOT, который позволял посылать экстренные сообщения и отправлять GPS-координаты даже вдалеке от сети.

Вскоре ему на помощь уже шел огромный греческий корабль. Но Доба не хотел, чтобы его спасали: ему просто нужно было починить телефон! Он игнорировал канаты, которые команда ему сбрасывала, и пытался что-то объяснить жестами. Вероятно, экипаж решил, что он не в себе, потому что корабль развернулся и повторил попытку спасения. На третьем заходе Доба обругал греков по-польски; они поняли намек и ушли. А телефон включился через 47 дней: оказывается, кто-то забыл пополнить кредитную карту, с которой списывались деньги на оплату телефонных счетов.

Две недели спустя Доба все-таки согласился принять помощь. К тому времени он преодолел уже 90% пути, но последние шесть недель кружил по Бермудскому треугольнику, попав в ловушку ветра и течений. Руль его лодки сломался во время шторма; починить его не удавалось. Он написал Армински и Петру Хмелински — польскому каякеру, который в 80-х переехал в США и теперь помогал Александру с логистикой путешествия. Хмелински предложил причалить к Бермудским островам для ремонта.
После 143 дней в море Доба едва мог ходить. К тому времени, как он наконец был готов вернуться в океан, наступил конец марта, и погода ухудшилась. Хмелински кое-как нашел на острове капитана, который согласился доставить каякера на то же место, откуда его забрали, и Доба продолжил путешествие — в разгар шторма. Три недели спустя он добрался до берегов Флориды, надел чистую красно-белую рубашку в цветах польского флага и рухнул на траву.

Руль его лодки сломался во время шторма; починить его не удавалось.

На этот раз на родине его встречали как героя. 14 месяцев спустя он вылетел в Вашингтон, чтобы получить премию «Путешественник года» от журнала National Geographic. Организаторы попросили его выйти на сцену и сказать «Thank you very much», но вместо этого каякер подошел к микрофону и заявил по-польски, что у поляков вообще-то есть родной язык.

…Все, кому Доба был небезразличен, в один голос выступали против его третьей экспедиции — через Северную Атлантику с ее холодом и штормами. Даже Армински потратил не один час, пытаясь его отговорить, — убеждал, что это неоправданный риск и полная безответственность. Объяснял, что построить каяк, который не опрокинется в Северной Атлантике, невозможно; что там волны обладают такой силой, что никакой каяк не сможет им противостоять. «Оло» не рассчитан на такие условия. «Когда Доба сказал, что все равно собирается в эту экспедицию, я ответил, что не намерен в этом участвовать», — вспоминает Армински. Даже привыкшая ко всему Габриэла, по ее словам, «немного разозлилась» на мужа.

Конечно, это его не остановило. 29 мая 2016 года Доба стартовал в Нью-Джерси, неподалеку от статуи Свободы. Погодные сводки были неблагоприятными, а каякер собирался так поспешно, что даже не успел проверить снаряжение; тут же выяснилось, что GPS-устройство не работает. Волны и ветер швыряли каяк в разные стороны. Еще не успев как следует отплыть, он уже дважды перевернулся. Вода залила отсеки для хранения, где лежал электрический опреснитель; произошло короткое замыкание. В конце концов каякера выбросило на берег. Путешествие закончилось.

…Год спустя он предпринял еще одну попытку.

На третий день Доба получил штормовое предупреждение. Он не успел далеко отойти от Нью-Джерси, поэтому высадился на берег, съел стейк, провел ночь в гостинице и продолжил путь. Следующие несколько дней выдались без происшествий (разве что электрический опреснитель опять сломался, и теперь приходилось ежедневно тратить несколько часов на получение пресной воды).

Вода залила отсеки для хранения, где лежал электрический опреснитель; произошло короткое замыкание.

Через три недели путешественника настиг первый сильный шторм: ветер около 30 метров в секунду нагонял гигантские волны, которые горами вздымались вокруг каяка. Секрет выживания в подобных условиях, говорит Доба, — балансировать таким образом, чтобы корма оказывалась перпендикулярна волнам. Для утяжеления каяка он привязал к корме плавучий якорь: во время шторма вода ниже поверхности океана остается относительно спокойной.

Однажды, в разгар особенно долгого шторма, веревка якоря лопнула. Теперь одного удара волны было достаточно, чтобы каяк разлетелся на кусочки. Одетый лишь в страховочные ремни, привязывающие его к лодке, Доба за считаные секунды успел выбраться из кабины, вытащить запасной плавучий якорь, привязать его к каяку и вытолкнуть с кормы. «Я сделал все это без дублера, — гордо рассказывает он. — Жаль, что меня не снимали на камеру. Хотя если бы и снимали, цензура бы не пропустила».

Очередной шторм повредил крепление руля; поломку не получалось исправить подручными средствами. Он снова дрейфовал, питаясь гуляшом и шоколадными батончиками, но предложенные Хмелински способы спасения (например, вертолет, который спустит ему все необходимое для починки) отмел как «экзотичные и слишком дорогие». И вообще, он хотел преодолеть этот маршрут без посторонней помощи и собирался придерживаться плана.

Еще неделю спустя он согласился, чтобы проходившее мимо грузовое судно помогло ему в ремонте — на борту были сварочные инструменты. Пока руль чинили, Доба наконец-то ел горячее и фотографировался с филиппинским экипажем. Капитану совсем не нравилась идея отпускать 70-летнего человека обратно в океан. Но Доба настаивал.

Вернувшись на каяк, он выключил все средства связи, в том числе SPOT-коммуникатор, который каждые десять минут отслеживал его GPS-координаты. Теперь никто при всем желании не смог бы найти каяк, а значит, на спасение рассчитывать не приходилось. Хмелински расценил это как жест глубокого отчаяния. Что с Добой: тоскует, что снова остался в одиночестве? Или наоборот, переживает, что теперь не попадет в Книгу рекордов Гиннесса за путешествие через Атлантику без поддержки?
К счастью, когда он уже успел мысленно попрощаться с Александром, тот снова включил телефон и коммуникатор, а накануне прибытия во Францию снял несколько видеороликов на GoPro. Теперь я пересматриваю их в компании Добы и Габриэлы. «Через три недели я отмечу 71-й день рождения, — говорит он с экрана. — Если доживу».

Наконец он касается темы, которая давно меня волновала: зачем он поехал в эту третью экспедицию? Как оправдывал и объяснял это решение самому себе? «Уйти в море и погибнуть — это значит доставить неприятности и моей семье, и Анджею Армински, — признает он. — Я максимально приблизился к границе моих собственных и вообще человеческих возможностей. Но…» Доба не договаривает (однако мысль висит в воздухе), что сам он не считает гибель в море такой уж неприятностью. И когда он говорил Габриэле «Никаких кризисных ситуаций не будет», это была не наивная самоуверенность. Он просто переосмыслил понимание кризиса — так же, как ранее переосмыслил понимание страдания. Для Добы кризис — еще одна возможность для триумфа. Поэтому он сам идет навстречу опасностям и лишениям: выбирая их осознанно, он ставит себя в положение героя, а не жертвы. Он контролирует свою жизнь.

Однако он любит Габриэлу и не хочет причинять ей лишнюю боль. Так что, отвечая на вопрос, собирается ли он еще раз пересечь Атлантику, Александр тщательно подбирает слова: «Экспедицию… на каяке… через океан… я пока не планирую». А потом добавляет: «Но я действительно люблю ходить в море».