Почему это шедевр

Виргилиус Шонта: Примирение с собой

Виргилиус Шонта известен своими пейзажами и репортажем, хотя именно ему принадлежит цикл мужских ню — серия, непривычная для литовской школы фотографии. Галина Глеба рассказывает о жизни фотографа, не вписывающегося в художественное видение советской Литвы, и его малоизвестных работах.

Свой и другой

Мать и отец Шонты — урожденные американцы, которые приехали в Литву перед Второй мировой и остались. Он впитал от родителей любовь к свободе и полноте жизни, а также интерес к американской культуре и фотографии.

Юность Шонты пришлась на 1960—1970-е — эпоху фотографического бума в Литве. В 1969 году здесь был основан первый в стране профессиональный союз фотографов, и началось: засилье фотокниг, фототехники, профессиональное фотообразование — целое поколение молодых думающих людей схватилось за камеру. Виргилиус, тогда учившийся в политехническом институте, не стал исключением. Вечерами он играл на фортепиано в ресторанах Каунаса, чтобы на заработанные деньги покупать один фотоаппарат за другим: Canon, Konica, Leica.

Шонту совершенно не интересовало литовское искусство — он ориентировался на мировые наработки, особенно американцев: группу f/64, Ансельма Адамса, Диану Арбус, Эдварда Уэстона, Юджина Смита. В каждой из серий Шонта цитировал взгляд отдельных авторов и будто смотрел сквозь их оптику на окружающую жизнь. Например, картинная и сюрреалистическая «Вещи и формы» схожа с предметной эстетикой Эдварда Уэстона. А серия литовских пейзажей будто построена на увлечении светом в работах Ансельма Адамса — хотя Шонта в этом цикле говорит не столько об эстетике, сколько об экологической сознательности (довольно прозорливо для 1980-х).

Автопортрет, 1990 год. Предоставлено семьей фотографа

Больше поэзии

От классиков литовской фотографии — Антанаса Суткуса, Александраса Мацияускаса, Римантаса Дихавичюса — Шонта сильно отличался уже тем, что его мир не был бинарным. Ни в одной серии фотографа не ощущается конфликт полов, поскольку сам он не жил в системе противопоставления мужского женскому.

Даже в предпоследней его серии «Вечернее предчувствие» между обнаженными мужчиной и женщиной, которые лежат на капоте машины в американской пустыне, нет и намека на возбуждение и страсть. Женское обнаженное тело в работах Шонты оставалось частью природы — мягкой формой, которую окутывает свет и тень.

Женское обнаженное тело в работах Шонты оставалось частью природы.

Серия «Школа — мой дом», 1980—1983 годы. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Школа — мой дом», 1980—1983 годы. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Школа — мой дом», 1980—1983 годы. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Школа — мой дом», 1980—1983 годы. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Школа — мой дом», 1980—1983 годы. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Школа — мой дом», 1980—1983 годы. Предоставлено семьей фотографа

В литовской фотографии 1980-х интерес к человеку сменился «звенящей пустотой» позднесоветского бытия. Современная литовская исследовательница Агния Нарушите назвала это «эстетикой скуки», когда молодые фотографы в своих работах умышленно избегали смыслов. Они снимали пустоты города, непримечательные бытовые предметы и невыразительные пейзажи, сумрак и серость улиц — все это было кризисом псевдооптимизма и веры в советскую систему. Рядом с такой действительностью работы Шонты имели противоположный посыл: он поэтизировал, воспевал, любил тех, кого снимает. Даже неодухотворенным объектам он придавал смысл — камни, ветки и перья оживали в его фотографиях. Каждым кадром Шонта будто писал стихотворение, в котором важную роль играли антураж и эстетика.

Он поэтизировал, воспевал, любил тех, кого снимает.

Но, несмотря на поэтичность изображаемого, он умел сменять магический реализм своих пейзажей выразительными репортажными сериями — снимками литовских парадов, циклом «Балканская дорога». Наиболее известной серией Шонты стала «Школа — мой дом»: 300 снимков о жизни детей с инвалидностью в специализированных школах. Но и здесь есть не только желание показать быт героев — фотограф пытается уловить инаковость мышления и поведения, выходящую за рамки советской нормы. Эту инаковость он видел в тех, кто изначально не был внутри советской системы мышления — детей и подростков, чей мир всегда оставался «в себе».

Виргилиус Шонта. Женщина возле моря. 1980. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом 2
«Женщина возле моря», 1980 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
Виргилиус Шонта. Из серии Вещи и формы. 1979. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом (2)
Из серии «Вещи и формы», 1979 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
%#$.
Из серии «Вещи и формы», 1979 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
Виргилиус Шонта. Полет, I. 1978. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«Полет, I», 1978 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
Виргилиус Шонта5. Женщина возле моря. 1980. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«Женщина возле моря», 1980 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
Виргилиус Шонта. Балтийская дорога. III. 1991. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«Балтийская дорога, III», 1991 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом

Тоска по мужчине

Инаковость самого Шонты во многом была связана с его гомосексуальностью. Он ощутил ее еще в юности, но упорно отрицал эту часть себя и даже считал болезнью — пытался «вылечиться» медикаментозно, ложился в больницу, неделями не ел, чтобы «очиститься». Он говорил, что нужно ломать рамки традиционного подхода в фотографии и смотреть на мир через инаковость, чтобы попытаться обновить себя, однако вместе с тем ломал себя самого. Только спустя много лет и два брака он принял эту инаковость как часть собственной личности.

Советское общество было гомофобным — и хоть литовским фотографам (почти единственным в СССР) было позволено снимать и показывать женское ню, к запечатлению мужской обнаженной натуры они относились с большой опаской. Но не Шонта.

Даже в его ранних снимках мужское тело романтизировано. Юноши в серии «Полет», как птицы, уверенно проносятся внутри кадров, революционно настроенные парни в репортажном цикле «Балтийская дорога» восторженно встречают независимость своей страны. А мужчины с крепкими телами на пляжах Паланги и в песчаных дюнах Ниды и вовсе изображены как древнегреческие боги.

Серия «Вечернее предчувствие», 1990 год. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Вечернее предчувствие», 1990 год. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Вечернее предчувствие», 1990 год. Предоставлено семьей фотографа
Серия «Вечернее предчувствие», 1990 год. Предоставлено семьей фотографа

В фотографии Шонты мужские обнаженные снимки заняли особое место: они стали самым личным и объемным циклом работ, в которых автор воплотил все свое мастерство и тонкий вкус. Однако даже сегодня эти кадры остаются малоизвестными.
Впрочем, все творчество фотографа малоизвестно за пределами Литвы. И даже соотечественники еще не до конца осмыслили масштаб наследия Шонты. Слишком мало в нем было от главенствующей в то время эстетики и тематики, мало от Литвы.

Мужские обнаженные снимки стали самым личным и объемным циклом работ, в которых автор воплотил все свое мастерство и тонкий вкус.

Шонта сказал однажды: «Возможно, я пришел в этот мир в неправильную страну, в неправильную социальную среду. Несмотря на это, я верю, что существует страна, которая соответствовала бы моему внутреннему состоянию». Но найти ее фотографу было не суждено. Он трагически погиб в 40 лет, оставив после себя огромный архив уникальных снимков, которые только сегодня постепенно открывают для нас Виргилиуса Шонту как поэта мужской обнаженной натуры.

«Возле моря, II», 1991 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«X-I», 1985 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«Возле моря, I», 1991 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«Za, I». Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«X, II», 1985 год. Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом
«Za, II». Предоставлено семьей фотографа и Р. Пожерскисом

Новое и лучшее

36 917

8 431

10 223
10 483

Больше материалов