Виргилиус Шонта: Примирение с собой

Свой и другой

Мать и отец Шонты — урожденные американцы, которые приехали в Литву перед Второй мировой и остались. Он впитал от родителей любовь к свободе и полноте жизни, а также интерес к американской культуре и фотографии.

Юность Шонты пришлась на 1960—1970-е — эпоху фотографического бума в Литве. В 1969 году здесь был основан первый в стране профессиональный союз фотографов, и началось: засилье фотокниг, фототехники, профессиональное фотообразование — целое поколение молодых думающих людей схватилось за камеру. Виргилиус, тогда учившийся в политехническом институте, не стал исключением. Вечерами он играл на фортепиано в ресторанах Каунаса, чтобы на заработанные деньги покупать один фотоаппарат за другим: Canon, Konica, Leica.

Шонту совершенно не интересовало литовское искусство — он ориентировался на мировые наработки, особенно американцев: группу f/64, Ансельма Адамса, Диану Арбус, Эдварда Уэстона, Юджина Смита. В каждой из серий Шонта цитировал взгляд отдельных авторов и будто смотрел сквозь их оптику на окружающую жизнь. Например, картинная и сюрреалистическая «Вещи и формы» схожа с предметной эстетикой Эдварда Уэстона. А серия литовских пейзажей будто построена на увлечении светом в работах Ансельма Адамса — хотя Шонта в этом цикле говорит не столько об эстетике, сколько об экологической сознательности (довольно прозорливо для 1980-х).

Больше поэзии

От классиков литовской фотографии — Антанаса Суткуса, Александраса Мацияускаса, Римантаса Дихавичюса — Шонта сильно отличался уже тем, что его мир не был бинарным. Ни в одной серии фотографа не ощущается конфликт полов, поскольку сам он не жил в системе противопоставления мужского женскому.

Даже в предпоследней его серии «Вечернее предчувствие» между обнаженными мужчиной и женщиной, которые лежат на капоте машины в американской пустыне, нет и намека на возбуждение и страсть. Женское обнаженное тело в работах Шонты оставалось частью природы — мягкой формой, которую окутывает свет и тень.

Женское обнаженное тело в работах Шонты оставалось частью природы.

В литовской фотографии 1980-х интерес к человеку сменился «звенящей пустотой» позднесоветского бытия. Современная литовская исследовательница Агния Нарушите назвала это «эстетикой скуки», когда молодые фотографы в своих работах умышленно избегали смыслов. Они снимали пустоты города, непримечательные бытовые предметы и невыразительные пейзажи, сумрак и серость улиц — все это было кризисом псевдооптимизма и веры в советскую систему. Рядом с такой действительностью работы Шонты имели противоположный посыл: он поэтизировал, воспевал, любил тех, кого снимает. Даже неодухотворенным объектам он придавал смысл — камни, ветки и перья оживали в его фотографиях. Каждым кадром Шонта будто писал стихотворение, в котором важную роль играли антураж и эстетика.

Он поэтизировал, воспевал, любил тех, кого снимает.

Но, несмотря на поэтичность изображаемого, он умел сменять магический реализм своих пейзажей выразительными репортажными сериями — снимками литовских парадов, циклом «Балканская дорога». Наиболее известной серией Шонты стала «Школа — мой дом»: 300 снимков о жизни детей с инвалидностью в специализированных школах. Но и здесь есть не только желание показать быт героев — фотограф пытается уловить инаковость мышления и поведения, выходящую за рамки советской нормы. Эту инаковость он видел в тех, кто изначально не был внутри советской системы мышления — детей и подростков, чей мир всегда оставался «в себе».

Тоска по мужчине

Инаковость самого Шонты во многом была связана с его гомосексуальностью. Он ощутил ее еще в юности, но упорно отрицал эту часть себя и даже считал болезнью — пытался «вылечиться» медикаментозно, ложился в больницу, неделями не ел, чтобы «очиститься». Он говорил, что нужно ломать рамки традиционного подхода в фотографии и смотреть на мир через инаковость, чтобы попытаться обновить себя, однако вместе с тем ломал себя самого. Только спустя много лет и два брака он принял эту инаковость как часть собственной личности.

Советское общество было гомофобным — и хоть литовским фотографам (почти единственным в СССР) было позволено снимать и показывать женское ню, к запечатлению мужской обнаженной натуры они относились с большой опаской. Но не Шонта.

Даже в его ранних снимках мужское тело романтизировано. Юноши в серии «Полет», как птицы, уверенно проносятся внутри кадров, революционно настроенные парни в репортажном цикле «Балтийская дорога» восторженно встречают независимость своей страны. А мужчины с крепкими телами на пляжах Паланги и в песчаных дюнах Ниды и вовсе изображены как древнегреческие боги.

В фотографии Шонты мужские обнаженные снимки заняли особое место: они стали самым личным и объемным циклом работ, в которых автор воплотил все свое мастерство и тонкий вкус. Однако даже сегодня эти кадры остаются малоизвестными.
Впрочем, все творчество фотографа малоизвестно за пределами Литвы. И даже соотечественники еще не до конца осмыслили масштаб наследия Шонты. Слишком мало в нем было от главенствующей в то время эстетики и тематики, мало от Литвы.

Мужские обнаженные снимки стали самым личным и объемным циклом работ, в которых автор воплотил все свое мастерство и тонкий вкус.

Шонта сказал однажды: «Возможно, я пришел в этот мир в неправильную страну, в неправильную социальную среду. Несмотря на это, я верю, что существует страна, которая соответствовала бы моему внутреннему состоянию». Но найти ее фотографу было не суждено. Он трагически погиб в 40 лет, оставив после себя огромный архив уникальных снимков, которые только сегодня постепенно открывают для нас Виргилиуса Шонту как поэта мужской обнаженной натуры.