Зачем такое снимать?
В 1990-х Александр Чекменев жил в Луганске и как фотограф ездил на вызовы с бригадой скорой помощи. Так появилась фотосерия «Скорая помощь», в которой Чекменев, не осторожничая, показал все, чему был свидетелем сам: здесь и финал семейных разборок в виде кровавого шлейфа на кухне, и каша из разбившихся «жигулей», и трупы с мозгами наружу. Врачи на снимках часто смеются — кажется, чтобы не сойти с ума. По просьбе редакции фотограф Александр Чекменев рассказал про особо запомнившиеся выезды, а фотограф Дима Гавриш поделился мыслями о том, чему учит нас созерцание чужой боли.
Фотограф-документалист. Автор фотокниги Inshallah.
— Творчество Чекменева — это зеркало, в котором отражается наша реальность. Не та, что в инстаграме, — настоящая. Ту, которую и знать не хотелось бы.
В отличие от репортеров, ограниченных редакционными правилами, Чекменев абсолютно честен со своим зрителем. Его герои часто пугают обывателя — потому что представить себя на их месте очень легко: страх навевают мысли о собственной хрупкости.
Некоторые брезгливо кривятся: вместо поломанных, окровавленных персонажей Чекменева им хотелось бы видеть красоту. Ценители требуют «настоящего искусства», забывая при этом о «Драке картежников» Брейгеля, «Сатурне, пожирающем своего сына» Гойи, Мэтью Брейди и всем творчестве Виджи и Михайлова.
Тех же, кто способен смотреть глубже, Чекменев заставляет задать себе вопрос: что происходит с нами при виде чужой боли — такой бытовой, не киношной? Наконец, зачем нам вообще на нее смотреть?
Смотреть нужно затем, что изображенная Чекменевым жизнь — не жизнь других.
На его фотографиях — результат наших общих действий и бездействия. Алкаш из хрущевки в свое время положил асфальт, по которому сейчас катается хипстер на гироскутере. А молодой специалист, ушедший от уплаты налога, лишил помощи пенсионера, вынужденного теперь продавать свой голос за гречку. Герои Чекменева — та неприглядная, но неотъемлемая часть социума, без которой нет ни блогеров, ни инфлюенсеров, ни стартаперов.
Мы отстраняемся от окружающей нас действительности. И после обнаруживаем, что столкновение с этой действительностью — намного больнее, чем созерцание ее на фотографиях. В этом смысле работы Чекменева, наполненные болью и безысходностью, дают зрителю посыл ценить жизнь куда более мощный, чем все красивые духоподъемные картинки разом взятые.
Фотограф-документалист. Автор монографий Donbass, Passport, «Лилии». Участник многочисленных групповых и персональных выставок в Европе и США.
— В Луганске была единственная бригада, которая выезжала на все сложные вызовы, — реанимационная бригада № 48 Первой городской подстанции скорой помощи.
На некоторые вызовы мы приезжали вместе с милицией, в одну из ночей мне даже удалось снять задержание преступника.
Был и вызов скорой помощи в милицейский участок: задержанный больше не мог терпеть избиения от сотрудников милиции и вскрыл себе вены. Но отвезти его в больницу нам не дали, и медики оказали первую помощь на месте.
На этих фотографиях — сбитая машиной старушка. Водитель держит старушке голову, но у той уже нет пульса. Врачи констатировали смерть. У всех присутствующих шок, а на дальнем плане милиционер просто кривляется перед камерой.
Я мог ночью работать на скорой помощи, а утром снимать свадьбу. Ночью — убийство, утром — счастливые лица молодоженов или улыбающиеся дети.
Сначала я снимал на черно-белую пленку, но так тяжело было показать кровь, и я перешел на цветную.
Иногда случались удивительные вызовы. Так вместе с милицией мы выехали на неопознанный труп. Ночью на дороге под покрывалом лежал человек. Подняли покрывало — а там голая сильно пьяная женщина. Она была жива, чему мы все были рады.
В пасхальную ночь, если не ошибаюсь, 1995 года ничего не происходило, кроме одной аварии. Она случилась на мосту. Две машины не уступили друг другу, лобовое столкновение. В одной ехали бандиты, в другой — как мы тогда подумали, менты. Они были в штатском, но с оружием. Из десяти пострадавших — двое погибших бандитов. О судьбе милиционеров мы ничего не знаем, их отвезли в специальную больницу.
Скорую могли вызвать человеку, находящемуся в состоянии алкогольного опьянения. Обычно врачи «оживляли» пациента нашатырным спиртом и отвозили в вытрезвитель.
Иногда сильно пьяные люди не хотели, чтобы их спасали, точнее не понимали, что оставаться на холодной земле в таком состоянии опасно, и сопротивлялись. Тогда врачам приходилось оказывать помощь принудительно.
Были такие моменты, когда нашатырный спирт не помогал, и тогда врачи применяли народные методы. Чтобы привести пьяного в чувство, нужно покрутить ему уши. Позже я сам использовал этот метод в повседневной жизни.
Некоторым сегодня приходится объяснять, что такое вытрезвитель. Это медицинское учреждение, в которое привозили пьяных людей. Их обливали холодной водой, потом отправляли домой, а на работу им присылали штраф.
1 Мая в 1994 году мы отмечали в морге. У входа, на асфальте, жарили шашлыки. Медицинский спирт, разведенный пополам с водой, пили просто из литровой банки. Время от времени забегал санитар в окровавленных перчатках, выпивал и убегал снова распиливать черепа ручной пилой, хотя на Западе уже давно применяли электрическую.
9 мая мы приехали по вызову в частный дом. Пол был забрызган кровью, старушка держалась за голову. На вопрос, что произошло, она заплакала и ответила, что ее муж, с которым они прожили больше 30 лет, разбил ей голову топором. Вот такой получился День Победы.
Муж поссорился со своей женой и она ушла из дома. Ночью она вернулась и неожиданно ударила его чем-то по голове и убежала. Пока мужу оказывали ему первую помощь, он все удивлялся и не мог понять за что.
Женщина ранила топором своего сожителя, защищая себя и ребенка. Она же и помогала перевязывать его раны. Милиционер с автоматом спокойно стоял рядом и наблюдал за этим. Я спросил у него: «А кто подозреваемый?», а он мне: «Да вон, баба его».
В полнолуние вызовы в психиатрическую клинику случались чаще. Один больной покончил с собой на территории больницы: поднялся на башенный строительный кран и повесился. Смотреть на него пришлось всей больнице очень долго — снять его смогли, только когда оператор крана опустил стрелу.
Бывали и дежурства, когда ничего не происходило, и в одну такую ночь я ушел в четыре утра, а позже узнал, что в пять утра был вызов на неопознанный труп. Единственное, что было известно, — звали его Вадим, а в его сердце торчал нож. Это оказался мой друг детства. У Вадима остались жена и маленькая дочь. Хорошо, что я не смог быть на этом вызове.