«Для таких, как он, гласности не было»: Вдова карикатуриста-диссидента Вячеслава Сысоева

Вячеслав Сысоев родился в 1937 году. Его мать работала в Министерстве здравоохранения, отец — на всесоюзном радио, а позже в газете «Труд». У Сысоева не было художественного образования, но это не помешало ему заниматься живописью: он работал в художественных цехах и даже стал бригадиром макетной мастерской всесоюзного художественного комбината. Позже художник рассказывал, что разрешал подчиненным слушать во время работы иностранные радиостанции и давал «полную свободу высказываний».

Карикатуры Сысоев рисовал с конца 60-х. В них он высмеивал советскую жизнь, изображая калек, лагерных надсмотрщиков, людей с болванками вместо головы и колбасных монстров. Его работы не публиковали советские газеты, поэтому Сысоев рисовал «в стол».

Все изменилось в 1974 году, когда карикатурист познакомился с организаторами «Бульдозерной выставки». С тех пор его рисунки выставлялись на подпольных вернисажах, а самим Сысоевым заинтересовались в КГБ. Поводом для уголовного преследования стали голые женщины в карикатурах художника — в 1979 году суд открыл дело по статье 228: «изготовление или сбыт порнографических предметов». Сысоев официально стал антисоветским художником.

Тюремный срок он получил в 1983-м. Отсидев два года в лагере, Сысоев вышел уже в перестройку. Художник продолжил критиковать советскую власть, женился на Ларисе Гончаровой, а спустя несколько лет уехал с ней в Германию, где умер в 2006 году.

Как вы познакомились с Вячеславом Вячеславовичем?

Как-то мой друг, работавший в Amnesty International, спросил, не хочу ли я пустить на свою пустующую дачу одного художника — тот, мол, поругался с женой, и теперь ему негде жить. Я слушала «Радио Свобода» и знала, что есть такой художник, за которым охотится КГБ. Я спросила у друга: «Сысоев?» Друг замер, потому что не хотел мне называть фамилию — чтобы у меня не было неприятностей.

Наша дача находилась в генеральском поселке, и там все было под строгим контролем, поэтому Сысоеву жить там было нельзя. Я сказала другу, что вместо этого могу пустить Сысоева в нашу квартиру. И вот он явился к нам — большой такой, с бородой — и сразу нам с мужем заявил: «Я знаю, вы все работаете в КГБ!» На что я ответила: «Да, с вами в одном отделе». Так мы и подружились.

Он прожил у нас целую зиму, а потом мы нашли ему дачу. Помогали продуктами и просто приезжали поговорить, чтобы не скучно было. В 1983-м его на этой даче и взяли.

Как ему удалось так долго жить в подполье?

Сысоева прессовал КГБ, но в розыск его объявили по линии МВД. Эти две организации никогда не дружили, поэтому милиция его особо не искала. Кроме того, он был очень умным и осторожным человеком. Он отрастил бороду и ходил по улицам в ярко-рыжей парке. Эта куртка бросалась в глаза всем, но никому и в голову не могло прийти, что человек, скрывающийся от КГБ, мог разгуливать по городу в такой одежде.

Если его засекали, он уходил жить в другое место. Участковый наведается на дачу, где он жил, и спрашивает: «А ты кто?» Сысоев отвечает: «Я разнорабочий. Меня жена выгнала, вот я тут и перебиваюсь». Участковому такого ответа было достаточно, а Сысоев на следующий день уходил из этого дома.

Как он попался?

Его не могли поймать четыре года. Потом умер Брежнев, а Андропов велел расследовать все «висящие» дела. Сысоева нашли моментально.

Но он не попался, его сдал кто-то из своих — потому что за ним приехали прямо на дачу. О том, где он находился, знал очень узкий круг друзей. Сегодня архивы все еще закрыты, поэтому мы точно не знаем, кто это сделал. Но Сысоев, как и многие его друзья, считал, что это дело рук его тогдашней жены. Ее могли шантажировать: угрожать ее сыну или что-то в этом духе.

Что случилось с его работами после ареста?

Еще до прихода ментов он передал свои работы подруге — чтобы они не достались органам. Кроме того, он сфотографировал свои картины. Часть пленок передал ей же, остальное закопал.

Слава все предавал публичности, поэтому велел подруге передать материалы (а также несколько своих писем) иностранным журналистам, что она и сделала. Когда его арестовали, все газеты от New York Times и Le Monde до Die Zeit опубликовали статьи в его защиту. Потом пошли открытые письма в защиту Сысоева от деятелей искусства — Бродского, Аксенова, Ива Монтана, Бергмана.

Как на Сысоева повлияла лагерная жизнь?

Ему в какой-то степени повезло: в лагере его опекала Amnesty International и немецкая организация AIDA (это как Amnesty International для художников). Они очень жестко контролировали, что там происходит: проводили различные акции, писали письма в лагерь. Поэтому администрация тюрьмы очень боялась огласки. Как говорил сам Сысоев, они с него пылинки сдували. Работать ставили в кочегарку, а не на лесоповал, разрешали курить там.

Администрация тюрьмы с Сысоева пылинки сдувала.

Начальнику лагеря докладывали, что про Сысоева говорят на «Радио Свобода», — так он даже гордился, что у него художник сидит. Слава рассказывал, что он как-то нарисовал карикатуру про лагерь — ребенок складывает зону (с колючей проволокой и всем остальным) из конструктора, — и начальник лагеря возмущался: «Боже мой, как стыдно, неужели у меня вот так вот?»

Сысоеву даже с сокамерниками повезло. С ним сидели парни 20-25 лет — дурачье, которое попало в тюрьму по глупости: кто у бабули авоську с едой выдернул, кто на машине решил «покататься». Слава помогал им разгадывать кроссворды и писать письма и жалобы, поэтому они его уважали.

Он похудел на двадцать килограмм, потому что заключенных плохо кормили. Когда после тюрьмы стал отъедаться и поправляться, я ему говорила: «Сысоев, кончай жрать». А он: «Ты как начальник лагеря!»

Конечно, там было и много неприятных вещей. Он говорил, что самое ужасное в лагере — невозможность побыть одному: в тюрьме ты постоянно на людях. Кроме того, ему не разрешали рисовать — администрация лагеря боялась, что его карикатуры попадут на Запад.

Еще до тюрьмы он датировал свои работы 1984 годом — это такая отсылка к роману Оруэлла «1984». Уже когда он сидел, его карикатуры публиковались в газетах за границей. Кагэбэшники спрашивали: «Как ты передаешь работы?» Он отвечал, что отправляет их голубиной почтой.

Датировать работы 1984 годом — это художественный жест или он готовился к тому, что его скоро посадят?

Кто его знает. Думаю, и то и другое.

Он нередко создавал картинки-предсказания. Один раз нарисовал карикатуру с Хрущевым — ворон как бы свергает генсека с пьедестала. Это было как раз перед смещением Никиты. Он мне говорил: «Иногда мне кажется, будто моей рукой кто-то сверху управляет».

Когда вы уехали на Запад?

В 1988 году. Тогда подруга помогла нам организовать выставку в московском Доме медиков — шикарном месте в центре города. Закончилось тем, что ее сняли с работы, а выставку закрыли через день — сказали, что она мешает движению на правительственной трассе. Никакой гласности для таких, как Сысоев, в той стране не было.

После этого мы поняли, что там ловить нечего, и поехали на выставку в Голландию — ее тоже организовали наши друзья. Какое-то время мы с Сысоевым катались по Европе с этими выставками, как цыгане, пока не забрели в Германию. Потом упала стена, в страну стали приглашать евреев. Поскольку я еврейка, мы решили остаться здесь, в Берлине.

Понимаете, те, кто чирикал тихонечко, они и сейчас все чирикают. А для тех, кто громко говорит, — вариант один. Немцова вон убили. Кагэбэшная банда правит страной, и это опасная история. Слава богу, что я его увезла оттуда, потому что с ним там ничего хорошего не случилось бы: либо опять в тюрьму, либо машина сбила бы.

Часто у советских диссидентов можно встретить идеализацию Запада, а у Вячеслава Вячеславовича этого нет. Почему?

Он был умнейшим человеком. У него есть прекрасная работа: плоская Земля, на ней сидит монах и рукой прорывает небо. И вот внизу там есть советская история — сортиры чудовищные, грязь и бездорожье. А на Западе — жвачка, кока-кола, стриптиз: абсолютно такое же оболванивание быдла.

Почему он не рисовал карикатуры на путинскую власть?

Он считал, что не имеет на это права, сидя в сытой Германии.

«Я не голосовал за или против Путина, поэтому не буду об этом рисовать»?

Абсолютно. Последнюю карикатуру на Ельцина Слава нарисовал, когда президент попал в больницу — тогда ему сделали операцию на сердце. Сысоев нарисовал, как Кремль разбивает его сердце пополам. Картинку не опубликовали — побоялись.

Ельцинскую Россию помнят как время свободы — очень показательно, что даже тогда работы Сысоева не пускали в печать. Как будто Ельцин или перестройка мало отличались от брежневского застоя.

Так и было. Мы сделали выставку в Русском доме в Берлине — ее помогала делать одна моя подруга. Одна работа была посвящена Ельцину — там он держит в руках панка. Накануне открытия, когда картины были уже развешаны, в зале появился какой-то человек — такой серый мышонок — и стал рассматривать работы. Сказал нам убрать несколько картин. Мы ему: с какого перепугу, мы ведь в Германии, здесь свобода. Человек ушел, но потом к нам пришел директор Русского дома и сказал: «Если вы не снимете эту работу, с должности снимут меня». Это было еще при Ельцине, в конце 90-х. В общем, никакой свободы не было.

Как складывалась ваша жизнь на Западе?

Там его встретили с распростертыми объятиями. Когда мы приехали в Берлин, все здешние газеты звали его к себе. Он не пошел, потому что считал, что здешние проблемы высосаны из пальца. Сысоев считал, что рисовать для газет — все равно что забивать гвозди микроскопом.

Как только мы приехали в Берлин, ему устроили выставку в академии художеств в Гамбурге; галерейщики предложили выгодный контракт. Все было бы шикарно. Но Сысоев не ходил на свои вернисажи и не хотел продавать свои картины. Галерейщики поняли: заработать они на нем не смогут.

В Германии Сысоев не ходил на свои вернисажи и не хотел продавать свои картины.

Сам Сысоев не умел продавать свои работы. Например, приходит какой-нибудь итальянец и говорит: «Я хочу купить вот эту работу, вот эту и вот эту». А Сысоев мне по-русски: «Мне его физиономия не нравится, я ничего не продам». Я переводила: «Сеньор, он подумает над вашим предложением». Потом я Сысоева потихоньку уговаривала. Получалось не всегда.

Он был абсолютно некоммерческим человеком, поэтому в какой-то момент я ему сказала: «Сысоев, рисуй для вечности, а на кусок хлеба я заработаю». Но когда, например, ему нужно было купить более мощный компьютер или дорогую технику (Слава был меломаном), я брала его за горло, и он что-то да продавал.

То есть жизнеобеспечение было полностью на вас?

Да. Я работала как ишак и абсолютно не жалею об этом. Я сделала ему сайт, издала альбом. Как-то приехавший к нему в гости друг-художник увидел эту монографию и сказал: «Ну все, Сысоев, можешь умирать. Такие альбомы только после смерти издают». Я горжусь этой книгой.

Как он работал?

Он был очень работоспособный человек, работал целыми днями. Никогда не ездил в отпуск — только после тюрьмы у него был перерыв, он не рисовал полгода. Когда я уговаривала его поехать со мной на отдых, он отказывался — его не волновало даже то, что я устала.

Один раз я все же вытащила его в Испанию. Так он на море всего раз сходил, ногами там поболтал и говорит: ну, типа, вода как вода, соленая. Все время сидел на вилле и писал книгу — написал ее прямо в отпуске.

Я ему сказала: «Сысоев, рисуй для вечности, а на кусок хлеба я заработаю».

Уже в Берлине я купила компьютер и научила Сысоева работать на нем. Он сначала орал: «Убери от меня эту гадость! Что это за убожество? У меня есть перышко, я буду только им рисовать!» Потом он виртуозно освоил графические программы и уже на компьютере сделал очень много работ.

Какие политические взгляды были у Сысоева?

Тяжелый вопрос. Наверное, он думал как Черчиль: демократия — худшая из властей, но лучше не придумали. Он не обольщался западной демократией, видел все ее недостатки. Но то, что творил тоталитарный режим и советская власть, он совсем не принимал.

Однажды, когда мы жили в Западном Берлине, у нас в гостях была моя знакомая из Бразилии, страшная левачка. Она рассказывала Сысоеву, какой ужасный строй на Западе и как прекрасно жить в ГДР — она приехала к нам в гости, когда Берлинская стена еще не пала. Сысоев ее долго слушал, а потом спросил: почему тогда все бегут через стену в одну сторону, пытаясь убежать из этого социалистического рая? Ответа он не получил.

Он был демократом, но правых взглядов — не куклуксклановец, конечно, и не расист. Но леваков, которые сегодня разваливают Европу, он уже тогда не любил.

Работы Вячеслава Вячеславовича очень нигилистические. Каким он был в личном общении?

Сысоев был честным и гениальным человеком. В суждениях — максималистом, за это его называли «совестью нации». Но характер у него был ужасный. Я прожила с Сысоевым 21 год, остальные жены больше двух-трех лет не выдерживали. Как-то одна журналистка сказала: «Глядя на ваши рисунки с отрубленными головами, можно предположить, что вы ужасный человек». А он ей ответил: «Вы знаете, я в быту очень тяжелый, это знают и мои близкие, и я сам. Страшно мучаюсь от этого». Думаю, поэтому у Славы было очень мало друзей.

Он не был расистом, но леваков, которые сегодня разваливают Европу, он уже тогда не любил.

Сысоев моментально вспыхивал, и это очень вредило его карьере. Он дружил с писателем Виктором Ерофеевым, у которого было свое издательство. Когда мы уже жили на Западе, Ерофеев сказал ему: «Слава, надо тебе монографию сделать». В то время я работала в Еврейском конгрессе и неплохо зарабатывала, поэтому смогла накопить на книгу. Ерофеев деньги взял, но выход монографии затягивался. Закончилось тем, что Сысоев написал ему открытое письмо, в котором назвал его негодяем. Я пыталась уговорить его этого не делать, но он не послушался.

Но современные художники и писатели его очень ценили и уважали, что большая редкость в художественной среде.

Книга его воспоминаний «Ходите тихо, говорите тихо» начинается с того, что он обращается к Богу — очевидно не всерьез. Интересно, что человек с такой биографией думал о религии.

Мне кажется, он в какой-то мере верил в это все, но все же был агностиком. Написанное в книге — результат влияния его тогдашней жены, которую он очень любил. В плане религии ее шатало: то она считала себя христианкой, то увлекалась мистикой. Видимо, она в какой-то момент на него крестик повесила, хотя Сысоев был некрещеным. Но это все мои догадки, ведь я со Славой никогда не говорила о религии.

Однажды, правда, спросила: «Если ты умрешь первым, как тебя похоронить?» Услышав это, он чуть в обморок не упал. Если бы он был верующим, отнесся бы к вопросу спокойно — верующие люди знают, зачем пришли в мир и как из него уйдут. А он отгонял от себя мысли о смерти. Поэтому я думаю, что он был агностиком.

Когда Сысоев умер, я кремировала тело. Прах похоронила в Берлине, на кладбище художников. Там Слава и лежит, рядом с Марлен Дитрих.

Больше работ Вячеслава Сысоева можно посмотреть на его сайте.