Из колыбели в могилу: Донбасс 90-х на снимках Валерия Милосердова

Донецких шахтеров снимали многие: Александр Чекменев запечатлел их быт, Арсен Савадов нарядил их в пачки, Виктор Марущенко сделал артбук, а Евгения Белорусец сопроводила свои фотографии текстами разговоров с работниками и работницами шахт.

Документалист Валерий Милосердов приехал на западный Донбасс еще в 1980-е, а потом вернулся в Донецкую область в 1994 году — в разгар очередного экономического кризиса — и снимал там для газеты «Киевские ведомости» вплоть до 1999-го. Серия «Брошенные люди», которую фотограф создал за эти пять лет, — разрушенная утопия, смерть героя и неподдельное желание жить вопреки.

История, которая случилась вчера

Окончив в 1985 году факультет журналистики МГУ, Валерий Милосердов устроился работать фотокорреспондентом — делал снимки для Москвы, а с начала 90-х — для Киева.

Уже с середины 80-х он оказывался в самых интересных для фотографа местах: снимал путчи в Вильнюсе и Москве, разгон митинга крымских татар в Симферополе, студенческую «Революцию на граните» в Киеве, историю снесенного памятника Ленину во Львове. В объективе Милосердова были политические деятели, активисты и обычные люди, жаждущие понимания, стабильности и счастья.

Архив Милосердова за долгие годы его работы фотокором превратился в фотографическую историю Украины. И наиболее сложная и эмоциональная ее часть — жизнь шахтеров — тоже нашла в нем отражение.

Архив Милосердова за долгие годы его работы фотокором превратился в фотографическую историю Украины.

В самых разных странах шахтеры обладали силой протеста. Украинские шахтеры протестовали по всей стране с конца 80-х, и считается, что именно их забастовки ускорили национальные процессы. «Интересный факт, — говорит Милосердов, — в день принятия Акта о независимости Украины первая поездка Леонида Кравчука состоялась именно в Донецк».

Украинские шахтеры протестовали по всей стране с конца 80-х, и считается, что именно их забастовки ускорили национальные процессы.

Вопреки надеждам с приобретением независимости жизнь шахтеров не улучшилась — и возмущение не исчезло. По словам социолога Кирилла Ткаченко, в 1993 году забастовки шахтеров имели даже больший политический потенциал, нежели в конце 80-х. Теперь среди требований был референдум о недоверии президенту и Верховной Раде, предоставление региональной автономии Донбассу, увеличение зарплат и дотаций.

Но и этот протест принес блага только для директоров шахт, не для шахтеров. Серия фотографий с красноречивым названием «Брошенные люди» как ни одна другая говорит о том состоянии, в котором оказались рабочие.

Вам тут не рады

В советское время существовал стереотип, будто шахтеры — привилегированный класс, живущий в достатке или даже излишествах. Однако, приехав в Донецк в начале 90-х, Милосердов понял, что это не так.

Один из первых его снимков — панорама города: увидев безлюдный серый пейзаж, фотограф сразу провел параллели с Припятью. Казалось, что вокруг замерла жизнь, — человек чувствовал себя не на своем месте. Урбанистический ландшафт, бедность и скудность быта совершенно не вписывались в модель шахтерской славы.

Милосердов признается, что поначалу ему было сложно. Шахтеры — достаточно специфическая группа: они хорошо относятся к своим, но настороженно и недоверчиво — к чужим. Чтобы стать «своим», нужно было доказать, что ты не причинишь вреда, не станешь использовать информацию против них. В одном из интервью Милосердов рассказал, как в начале съемок его «проверяли»: «Когда я с фотоаппаратурой перелезал через сцепление двух вагонов, раздался крик: „Давай!“ И откуда-то сверху на меня посыпались, как показалось, тонны угольной пыли. Меня засыпало между двумя вагонетками, едва успел спрятать камеру под робу. Когда я оттуда вылез, то увидел, что шахтеры надо мной откровенно смеются. Они это сделали специально. Я сначала этого не понял. Моя первая реакция — начал смеяться вместе с ними. Тогда бригадир сказал: „Пошли работать“. Шахтеры как по команде прекратили смех».

По словам Милосердова, после этого случая ему будто поставили «невидимую печать», знак качества: он теперь «свой». С тех пор он мог снимать все, что хотел. Ему удалось приспособиться не только к обстановке безвременья, но и к нраву шахтеров.

Фотография как диагноз

Больше всего фотографа впечатлила близость смерти. Среди шахтеров очень высокий процент смертности на производстве, однако, даже зная это, они все равно спускались в шахту. Более того — каждое утро они ехали на работу мимо кладбища. Это не могло не повлиять на людей: все время сталкиваясь со смертью, ты невольно относишься к ней иначе.

На снимках Милосердова вся шахтерская жизнь — радость детства и грусть старения, смелость протеста и тяжесть быта, поддержка веры и боль разочарования. Фотограф фиксирует каждый виток жизни, сопереживая всем своим героям. Следуя мысли Джеймса Нахтвейя, Милосердов считает, что принцип профессии в том, чтобы быть с теми, кого обижают, стать их голосом.

Фотограф фиксирует каждый виток жизни, сопереживая всем своим героям.

Возможно, в таком же положении оказывались фотографы, документировавшие Великую депрессию в США. Они показали настоящую Америку — не лицо успешного капиталиста с глянцевой обложки, а лицо мигранта и бедняка, потерявшего то малое, что у него было. Так и серия «Брошенные люди» запечатлевает «жизнь вопреки» и показывает ее тем, кто готов попрощаться с утопическими представлениями.

Cерия «Брошенные люди» запечатлевает «жизнь вопреки» и показывает ее тем, кто готов попрощаться с утопическими представлениями.

В одном из интервью Милосердов сравнивает документальную фотографию с медициной. «Это не институт красоты и не терапия, это отделение политравмы в больнице скорой помощи. Вы пытаетесь ставить диагноз больному обществу. И нужно очень четко понимать, в чем смысл вашей работы», — говорил он. Так случилось и с «Брошенными людьми».

Снимки с донецкими шахтерами были опубликованы в ряде материалов «Киевских ведомостей», а также представлены на конкурсах и выставках. За свою серию Милосердов был удостоен специального приза жюри Grand Prix Images Vevey (Швейцария, 1995 год).