В лагерь и обратно: Воспоминания главного архитектора Эрмитажа Евгения Ухналева

«Раньше… мне было как-то стыдно говорить о возрасте, потому что я был моложе всех, и все снисходительно улыбались: „Ха-ха“. А теперь, получается, все наоборот». Евгений Ухналев родился в сентябре 1931 года в Ленинграде, в особняке в стиле ампир в Кузнечном переулке, существующем и сейчас. Почти всю жизнь он прожил в центре Ленинграда, потом ставшего Санкт-Петербургом.

Он был болезненным ребенком и все время голодал — во всяком случае, именно это чувство Ухналев часто вспоминает на протяжении всей книги: «Помню, что до войны было голодно, да и после, всегда было довольно голодно».

Одно из первых воспоминаний Ухналева относится к 1934 году: отец нес его на руках через Аничков мост, и вдруг со стороны Невы все — и Ухналев с отцом — увидели красные всполохи, огни прожекторов, по всей вероятности траурных. В тот день убили Сергея Кирова.

В 1937 году Женину маму, знающую испанский язык, мобилизовали и отправили в штаб Республиканской армии Испании переводчицей. Она к тому моменту окончила Академию художеств (ВХУТЕИН) и даже успела поработать на фабрике Урицкого — участвовала в разработке рисунка для сигарет «Казбек».

Ухналев пишет, что у него остались странные воспоминания о Ленинграде 30-х, будто бы город в те годы делился на две части: вот нормальный город, где жили и работали нормальные люди, а вот другой, наличие которого всеми ощущалось на подсознательном уровне. Другой город начинался от Лиговки, где жила всякая «чернь».

В 1939 году, когда Ухналев пошел в школу, он уже рисовал. В 1941-м он попал на курсы рисования к профессору Эйснеру — сгорбленному одинокому старичку. 23 июня Ухналев с бабушкой пришли к нему на занятие, и он с порога спросил их: «Как вам это нравится?» Началась война.

Когда кольцо блокады замкнулось, Ухналев с недавно вернувшейся в СССР мамой и остатками Кировского завода улетели на трех небольших самолетах «Дуглас» в эвакуацию. «Помню до сих пор, что давали по большущему куску жареной печенки. А после того, как мы поели, нас воткнули в вечную теплушку, и мы поехали в Свердловск, все еще с заводом. Они ехали дальше, до Челябинска, а мы вышли в Свердловске. Ехали четверо суток, потому что линия все время была занята поездами, которые шли на фронт, так что никто не роптал. Публика страшная была — работяги с семьями. И мы с ними. Но не было страшно. Было понятно — такова жизнь, другой нет и не будет».

И была эвакуация: голод, холод, ненависть местных жителей к «вереям» — евреям (Ухналев — еврей по матери) и «выковыренным» — эвакуированным. А 22 июня 1944 года они вернулись в полуразрушенный Ленинград.

Ухналев удивительно точно помнит свои ранние годы. Он рассказывает примерно так: «Не помню точно, когда это было — 6 или 7 сентября 1942 года…» — при том, что в 1942-м ему было 11 лет. Он помнит фамилии и имена, погоду, цвет неба — всматривается в прошлое взглядом художника.

«Я ненавижу социализм — пожалуй, это единственное, что я на самом деле ненавижу. Социализм с его изначальной лживостью про свободу, равенство и братство и нацизм как его порождение».

В 1947-м 16-летнего Ухналева арестовали — забрали прямо на улице, он только вышел из трамвая. Обвинение было абсурдным: якобы Ухналев и его друзья собирались рыть подкоп из Ленинграда в Москву, под Мавзолей, чтобы взорвать товарища Сталина во время майских или ноябрьских праздников. Ухналев получил 25 лет лагерей и был отправлен в Воркуту.

Лагерю посвящена важная часть книги. «Когда мы вышли оттуда, и я в том числе, — мы стали другими. Мы были лучше там, когда сидели. Не из-за того, что там „страдание“ — чушь это все собачья, не особо мы там и страдали. Но там мы были личностями, каждый из нас. А потом мы вышли и, наверное, произошла адаптация под тех, кто был здесь, кто не сидел, подстройка — я такой же, как вы. Стерлось то, что было у каждого, стерлась индивидуальность. Мимикрия — страшная черта, жуткая. Но никуда от нее не деться».

Освободили Ухналева в 1954-м, после (и благодаря) смерти Сталина. И началась «мирная» жизнь — работа чертежником, рисунки, занятия живописью, потом самая важная работа в жизни Евгения Ильича: Ухналев почти четверть века был главным архитектором Эрмитажа.

«Я всю жизнь работал. Это началось в Воркуте и продолжалось до недавних пор. Хотя я бы, конечно, с удовольствием лодырничал, приходилось работать, и я делал это честно. Сейчас я бездельничаю в открытую, нагло, потому что я уже старый и ничего не хочу делать. Хотя я лукавлю — конечно, и сейчас приходится постоянно что-то делать».

Одновременно с этой работой, а также с работой в Геральдической комиссии при президенте РФ (Евгений Ильич — автор герба страны, инаугурационной президентской цепи и еще много чего) он рисовал. Ухналев — невероятный, узнаваемый, обладающий неповторимым стилем художник, всю жизнь остававшийся в тени своих «коллег по цеху». Он всегда был вне тусовки и не приобрел должной известности.

«Единственное, к чему я отношусь серьезно, — это к творчеству. Творчество для меня бесспорно. Я не сомневаюсь ни в одной вещи, которую сделал… Когда ты куда-то там поднимешься или, наоборот, опустишься, у тебя будет спрошено: для чего ты жил, что ты делал, что от тебя осталось? И я уверен, что каждый человек должен оставить после себя какой-то материальный или духовный памятник — рисунки, тексты, не важно».

Конец книги — это рассказ о Наташе, его любви на всю жизнь. О работе. О картинах — Ухналев подробно останавливается на некоторых своих работах, с каждой из которых связано что-то важное. О Ленинграде — лучшем городе на земле.

«Я ни в коем случае не мистик, я не герой — я бы назвал себя просто нормальным человеком, но каждую букву в этом слове сделал бы большой, заглавной. Как-то я ухитрился остаться нормальным человеком, без тараканов… Нормальный здоровый человек, которым владеет какая-то горечь.

…Мне очень за многое стыдно. У меня есть странное свойство — что-то сказав или что-то совершив, я буквально через минуту начинаю думать: „Боже, почему я это сделал!“ Что называется, крепок задним умом, и меня всю жизнь это раздражало. Возможно, последнее время я, осознав это свое качество, стал более инертным, неподвижным — из страха совершить ошибку. Хотя, скорее всего, это просто возраст.

Более того, те редчайшие случаи, когда я действительно вел себя как порядочный человек, все равно меня смущают. Потому что, если ты делаешь добро, ты должен забывать об этом, а я помню».

Евгений Ухналев умер 3 сентября 2015 года в родном городе, на пару лет пережив свою жену.