Инчоун и Уэлен. От лежбища до кладбища

На лежбище моржей — два десятка обтянутых кожей скелетов: этих животных в прошлый сезон задавили собратья. Заточенными крюками чукчи волокут трупы в море. Так они готовят лежбище к новому сезону — охотники говорят, трупный запах отпугивает моржей и привлекает медведей. Заодно охотники собирают хлам, который море выбрасывает во время штормов: пластиковые бутылки, веревки, обрывки рыболовных сетей.

За охрану и уборку лежбища отвечает «хозяин» — старейший чукча. Сейчас это 60-летний Николай, до него была женщина. Задача «хозяина» — совершить короткий ритуал, чтобы местные духи помогли охотникам убрать лежбища.

Раз в год, перед началом зимы, на лежбище можно охотиться на моржей. Здесь это называется забоем или поколом: животных убивают ударом копья в сердце. Чукчи считают, что это более гуманно, чем отстрел моржей в море из ружей. По разным причинам забоев на лежбище в Инчоуне не было уже несколько лет.

Над проливом летят стаи уток — тысячи птиц проносятся невысоко над водой. Охотники подстреливают десяток; столько же падает в море, где их тут же подбирают чайки.

Танцы и банный день

Пролив в Инчоуне считается самым опасным местом на побережье — рыбаки и охотники тонут здесь чаще всего. Но, как рассказывают местные жители и врачи, большинство несчастных случаев и на суше, и в море связаны с алкоголизмом. При мне подвыпивший чукча не справился с управлением квадроциклом и сломал ключицу. Пьют много и натощак — чтобы лучше «забирало». Санитарным вертолетом травмированных отправляют в райцентр — в прошлом году такие полеты обошлись в 225 тысяч рублей ($3 300). Иногда команда медиков прилетает в Инчоун.

Пьют много и натощак — чтобы лучше «забирало».

Вечером в местном клубе идет репетиция детского танцевального коллектива.

— Как ваша группа называется?
— Не знаю.
— Чукотские танцы танцуете?
— Только на праздниках, но завтра, если хотите, девочки могут станцевать.
— Хочу.

В нескольких километрах от поселка — так называемое кладбище тундровиков: людей, выросших в тундре. По местным традициям хоронить их тоже нужно в тундре.

Иногда кладбище разрывают бурые медведи. Их отстреливают, вырытые кости собирают и заново хоронят либо родственники покойных, либо специальная команда безработных из поселка.

Я живу в больнице. В моем распоряжении — отдельная палата, прихожая и пустынная кухня с нерабочей плитой. Воды в кране нет, только бочонок на улице.

Четверг и пятница — банный день. В четверг через поселок идут женщины с тазиками, в пятницу — мужчины. На вахте в бане — маленькое окошко кассира, рядом плакаты с лицами бывшего губернатора Абрамовича и действующего Копина.

В четверг через поселок идут женщины с тазиками, в пятницу — мужчины.

Песцы и собаки

На местной звероферме четыре отделения, но животных не набирается и на одно — не хватает корма. Двум сотням песцов, успевших обзавестись роскошными зимними шубками, дают мясо кита, измельченное на огромной старой мясорубке. Наглые чайки кружат тут же, пытаясь урвать кусок. Весь процесс — рубка мяса, размалывание, раздача и водопой — занял не больше часа.

Четверть поголовья в ноябре пустят под нож.

В воскресенье погода позволяла выйти в море и поохотиться, но жители решили устроить себе выходной. Прекрасно их понимаю: труд охотников — грубый и тяжелый, и стресса в море хватает.

Охотники прививают собак от чумки и тренируют их перед зимой. В селе более 200 упряжных собак. В середине 90-х в Инчоуне прошла эпидемия чумки, и большая часть упряжек была потеряна.

Четверть поголовья в ноябре пустят под нож.

Один из чукчей рассказывает, как его собаки сбились с дороги. Стояла пурга, и упряжка повернула прямо на обрыв. В последний момент чукча успел спрыгнуть с нарт, собаки улетели в пропасть. Высота — несколько сот метров, внизу замерзшее море и торосы. Потом еще неделю всем поселком искали упряжку. Нашли: собаки упали на снежный козырек под скалой, перегрызли ремни, которыми были привязаны к упряжи, и стали возвращаться в поселок. Хозяин собрал всех собак, вытащил из пропасти нарты. Потом участвовал с этой упряжкой в соревнованиях, занял второе место.

Я спрашиваю пожилую чукчанку, какой ее любимый цвет. Говорит, зеленый: он успокаивает. Когда надо пережить неприятности, женщина включает телевизор и смотрит футбол — не на игру, но на мельтешащее зеленое поле.

«У нас матриархат»

Галина Павловна держит в руках именное ружье, подаренное бывшим губернатором Чукотки Назаровым.

«Напрасно я вам проболталась!» Второй раз прошу достать винтовку и попозировать женщину, по складу характера похожую на Раневскую.

«Ну что вы от меня еще хотите? — смеется она в ответ. — Куда еще встать? Лучше бы я надела джинсы!»

Ствол у винтовки нарезной — такой подарок дешевым быть не может. Я спрашиваю, стреляла ли из него моя героиня.

«Конечно стреляла — по зайцам. Но у винтовки приличная отдача. Я плечо ушибла, упав на льду, — оно теперь не дает стрелять».

«Может, продадите винтовку?»

«Как? И зачем? Это же подарок!»

Галина Павловна говорит, что таких винтовок на Чукотке всего две — у нее и ее подруги, которая теперь в Анадыре. Обе — бывшие зоотехники, которым оружие полагалось по штату для выездов в тундру.

Женщина с оружием на Чукотке смотрится естественно — в тундре охотятся и мужчины, и женщины. Но в море ходят только мужчины — на побережье женщину-охотника не встретишь.

«У нас матриархат в доме, — говорят мне, — но в море все наоборот».

Нарушитель

В сумерках пара охотничьих лодок перевозят два десятка детей в Уэлен: они возвращаются в интернат после каникул. Инчоунские родители — более везучие, чем нешканские или энурминские, которые видят детей только раз в год.

Дорога в соседний Уэлен занимает два с половиной часа: два десятка километров на квадроцикле через тундру, два перевала, переправа на резиновой лодочке через уэленский пролив и снова квадроцикл.

Третье ноября. Разговор по телефону с пограничной заставой:

— Куда вы планируете ехать? У вас нет пропуска в Уэлен.
— Как нет? Уэлен в пропуске прописан, до пятого ноября могу попасть, у меня есть еще сутки для посещения.
— Четвертого можете, пятого ноября станете нарушителем пограничного контроля, придется вас задержать.
— Понятно. Что делать?
— Как решится вопрос с оформлением пропуска, сообщите нам.

Я не планировал нарушать режим: заранее подал заявку на дополнительный срок, но ответ через шестьдесят дней так и не получил. Прямой связи с отделом, рассматривающим подобные заявления, нет: оформлением пропусков в Анадыре занимается пара туристических фирм. Почему нельзя подавать заявление в погранслужбу на Чукотке напрямую, как на Южных Курилах или в Диксоне, непонятно. Ситуация разрешится через несколько дней — мне выпишут административное нарушение. Без суда — его в поселке нет.

Праздник с нафталином

— Что у вас такое лицо невеселое? Сегодня же праздник! — говорит подвыпившая чукчанка на центральной улице Уэлена.
— Лицо просто уставшее.
— Может быть, вас понести?
— Понесите, но вам придется нелегко, мне идти на другой конец поселка.
— Я вас потащу.

Разошлись на полпути к станции. Свое тело до полярной станции я дотащил сам.

Вход на дневной концерт в честь 4 ноября в местном Доме культуры свободный. Чукотские девушки то танцуют с закрытыми лицами и обнаженными животами, то маршируют в пропахших нафталином пилотках и галстуках. Дети просят меня скинуть снимки на клубный компьютер — он и все носители заражены вирусами.

Чукчи говорят, что море давно уже подступило к Уэлену. Бывшая котельная стоит почти у подножия мыса, разбитая штормами. В непогоду волны накатывают на эти руины и подбираются к двухэтажным домам поблизости. Жилища сотрясаются от порывов ветра; иногда волна достигает подъезда, поднимает линолеум, бьется в заколоченные фанерой окна первого этажа. Люди говорят, что давно уже привыкли и не обращают внимания.

Недавно дядя Рома пытался что-то купить в интернет-магазине. Ответ начинался словами: «Уважаемый НЕТ-НЕТ». Имени у старика нет, отчества тоже — только фамилия: Армаыргин. Произносить ее сложно даже для чукчей, потому в поселке его зовут дядей Ромой.

Дяде Роме «восемьдесят два года или три. Нет — восемьдесят четыре»: старик путается, пытаясь вспомнить свой возраст. «Все-таки восемьдесят три».

Армаыргин — бывший охотник, он всю жизнь ходил в море и стоял у руля. Однажды, когда он был подростком, его унесло на льдине в море. Но мальчику повезло — он слышал, как правильно себя вести в этой ситуации. В районе Уэлена льдины течением уносит не в открытое море, а в сторону Наукана и мыса Дежнева. Надо бежать к ним по дрейфующему льду. Он бежал со всех ног. Когда исчезла полоска воды, отделяющая ледяные торосы от берега, лег на живот и стал ползти. Мокрый, выбрался на берег. Расстояние от мыса Дежнева до поселка — тридцать километров. Как подросток прошел этот путь, я не спросил.

В Уэлене и в Инчоуне про северные поселки говорят уважительно: «там Север». Люди, живущие на восточном побережье, себя северянами как будто не считают.

К концу ноября морской промысел заканчивается. Теперь чукчам остается охотиться на нерп и рыбачить.