Сквозь дыру в моей голове: Как «Титан» смешивает жанровое кино с манифестом радикализма

Осторожно, в тексте есть спойлеры.

Главная героиня фильма «Титан» Алексия — радикальная феминистка с инвалидностью. У нее титановая пластина в голове после автомобильной аварии, пережитой в детстве. А еще Алексия убивает людей. Сперва она закалывает титановой иглой поклонника, карикатурного мужчину с его такими же нелепыми домогательствами. Затем, чтобы расквитаться за детские травмы, сжигает заживо своих родителей. После она вынуждена скрываться — Алексия уродует себе лицо и маскируется под парня.

Также она мучается тяжело протекающей беременностью, которую приходится скрывать, туго перетягивая груди и растущий живот. С беременностью не все так просто: в одной из самых странных сцен фильма героиня занимается сексом с автомобилем.

Ко всему в Алексии признает своего потерянного сына мужественный пожарный с лицом Венсана Линдона («Роден») — и приводит его (ее?) в свой дом. Едва наметившаяся интрига, которая могла бы завести сюжет куда угодно и от которой, прямо скажем, ничего хорошего не ждешь, неожиданно тонет в лучах всепоглощающей любви. Однако никакого катарсиса при этом не испытываешь — скорее облегчение от того, что фильм закончился. Стоит отметить, что на экране все это выглядит не менее странно, чем в пересказе.

Никакого катарсиса не испытываешь — скорее облегчение от того, что фильм закончился.

В связи с «Титаном» критики вспоминали «Автокатастрофу» Дэвида Кроненберга, получившую в 1997 году Специальный приз жюри Канн «За мужество, смелость и оригинальность». И это очевидно — мимо цитаты с автомобилем пройти невозможно. Но если у Кроненберга (и у автора романа «Автокатастрофа», сатирика Джеймса Балларда) история о людях, которые испытывают возбуждение за рулем, а оргазм — в момент аварии, секс с автомобилем был метафорой крайнего консюмеризма, то в фильме Дюкорно остается немало места для интерпретаций. Вплоть до христианских. Если у Пола Верховена Робокоп ходил по воде, почему бы не зачать нового Спасителя от машины?

Однако уместнее сравнить «Титан» с не менее знаменитыми боди-хоррорами Кроненберга 80-х — «Мухой» и «Видеодромом», но без сюрреалистического, философского и, как это ни странно звучит в контексте творчества Кроненберга, лирического заряда фильмов.

Если у Пола Верховена Робокоп ходил по воде, почему бы не зачать нового Спасителя от машины?

И обратите внимание: если еще недавно сексуальная сцена или хотя бы обнаженка были обычным делом для мейнстримной картины, то теперь откровенное ню можно увидеть только в провокативном арт-кино. Кроме «Титана» это еще «Неудачный трах, или Безумное порно» Раду Жуде или «Искушение» Пола Верховена.

Телесность в «Титане» доведена до предела, так что в некоторых сценах фильм неприятно смотреть на физическом уровне. Собственно, актерский подвиг Агаты Руссель, не побоявшейся ради роли Алексии пойти на радикальные перемены внешности и съемки в обнаженном виде, — главная творческая удача этой ленты. Похоже, что историю выстраивали именно под небинарный образ героини и пугающие трансформации ее тела.

Все мотивы этого фильма так и остаются не распутанными до конца ниточками. Дюкурно принципиально отказывается от правдоподобия, предпочитая шоковую тактику. Почему Алексия убивает? (Некоторые критики решили, что к этому ее склоняет маленький автомобильчик в животе.) Или почему герой Венсана Линдона увидел в ней своего пропавшего сына, что его убедило в этом? Ответа нет.

Режиссер принципиально отказывается от правдоподобия, предпочитая шоковую тактику.

Нет смысла искать причины происходящего — просто так выстроен фантасмагорический мир этого кино. Но любой фантасмагории как раз и придают правдоподобия незначительные, как для Дюкурно, детали, вроде характеров и мотивов персонажей, а еще точных примет окружающего мира, чья задача — подчеркнуть сюрреалистичность событий на экране. Ничего этого в «Титане» нет, есть условные уродливые персонажи в условном уродливом мире.

Наверное, правильнее всего рассматривать картину как не совсем удавшееся смешение жанрового фильма с манифестом радикализма.

В таком случае зачем тогда смотреть ленту? Именно потому, что на данный момент это самое радикальное киновысказывание. Что и подтверждается каннской «Золотой пальмовой ветвью» — чаще всего ее удостаиваются наиболее экспериментальные работы конкурса, исследующие новые возможности киноязыка. Например, в 2010-м награду получил «Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни» Апичатпонга Вирасетакула, отрицающего все правила западного кино и последовательно создающего собственную киновселенную на основе тайского фольклора. А в 2000-м — снятый в псевдодокументальной, «догматической» манере мюзикл Ларса фон Триера «Танцующая в темноте». Многие из этих фильмов стали стилеобразующими на годы вперед — как и «Фотоувеличение» Антониони, «Таксист» Скорсезе или «Криминальное чтиво» Тарантино.

И несмотря на ряд вопросов к создателям картины, я все же совсем не против, если кино будущего будет похожим на «Титан».

Фото: Everett Collection